66-летний Владимир Рогалев живет в маленьком селе на реке Мын в Амурской области. Он родился в этих местах, был охотником, егерем, мыл золото на драге – плавучем золотодобывающем комбинате, а теперь с ностальгией вспоминает советские времена и ругает нынешние: из-за добычи золота вода в реке стала мутной, дикие животные ушли дальше в тайгу, а пенсию назначили маленькую.
Ниже – монолог "Иваныча" из фильма "Золото" Сергея Хазова-Кассиа, Андрея Костянова и Петра Соловьева.
На золоте – 10 лет [работал]. До этого на заводе "Металлист" в Благовещенске электриком. До этого в армии служил. С армии пришёл – тайга потянула. Я родился тут. Егерем тоже 10 лет. В 90-х годах, когда начался этот бардак, – плюнул, ушёл.
Тут в посёлке жило 4 тысячи человек. А сейчас человек 300, если осталось, то хорошо. Уезжают все. Бросили нас. На произвол. Как хотите, так и выживайте. Все в гнилушках живут. Этим домам уже по 70–80 лет, вот [мой] – старше меня. Мне – 66, а ему где-то 70 с лишним. Сарай.
Это сыново удостоверение, а вот мое: государственный охотничий надзор, как положено. Тут у меня прав больше, чем у мента. Тогда всё было правильно. А сейчас – оружие отобрали у них. Ходят без оружия по тайге. Протокол ты не имеешь права составлять на браконьера – охотовед не имеет права составить. Выйти из тайги за десятки километров, в милицию доложить – милиция приедет. А милиция в этом деле же не может ничего.
Все тут было. Больницы были, школы, детские сады. И то мы жаловались: вот, что-то плоховато. Дожаловались, вообще ничего не стало. Бросили как собак тут. Тогда почему-то всё было выгодно, а сейчас почему-то нигде не выгодно ничего. Выгодно, чтобы человек жил. А то, что денег у них у кого-то, у буржуя, не будет, так это невыгодой считается.
Звери прям сюда приходили. Лоси. То медведи пройдут, то изюбры, волки. И до сих пор ещё. Но сейчас всё меньше и меньше, уже редко увидишь. Волков море, да. И причём какие-то волки – не волки, а больше медведя. Прям мамонты.
Ты знаешь, ни мне, ни сыну не хочется уже стрелять. Я ж [зверей] загубил, знаешь, сколько душ. Сотнями тонн добывали же. В госпромхоз.
Золото рыл. Только оно мне ничего не дало, это золото. Я бы его вообще уничтожил, ненавижу это золото. И сколько его ещё надо? Давно бы уже пора отказаться. Ну, для технических нужд, контакт хороший – ракетостроение, самолётостроение... Да я бы сдал своё обручальное кольцо, нате, делайте, только не ройте землю. Иконостасы, позолоченные купола. Но забыли про самого главного-то бога. Про природу, среду обитания. Но он накажет.
Вон она [драга], красавица, стоит, губительница. Корабль, блин. Слышишь, бульдозера гудят. Тайгу убирают. Тайгу сносят, расчищают полигон, и драга потом всё дальше, дальше, дальше. Видишь отвалы, зеленью поросшие? Эта земля должна быть тут, а тут – голый камень. Тут видишь – подъём? Его не должно быть. Любой паводок его размывает. Вся эта переработка, она уже в речке, порода голая, камни. Как паводок, реке деваться некуда, она смывает все эти леса. Контролирующие органы, наверное, должны это всё контролировать. Должны заставить. А я не знаю, как они там: откупаются, не откупаются.
Почему грязь [от драги] идёт в мою речку? Если уж так: мой золото так, чтобы в мою речку не попадала твоя грязь. И никому дела нету. Сразу всё народное. Стыд и срам – на севере [питьевую] воду продают. Сказали бы мне это лет 50 назад, да я бы плюнул в глаза тому, кто бы это сказал.
Китай прёт. Такую речку Кумусун китайцам отдали. Там заповедник надо делать, а они отдают – под разработку золота.
Это у меня сейчас так. А картошку выкопаю, потом всё уберу, ковры постелю, шторки, будет уютно. С сыном-охотоведом хотим взять гектар. Охотничий. Но мы хотим не охотиться там, а воспроизводством заниматься. Лось, олень, изюбр.
Я почему в городе не живу. Утром выйдешь – туман, солнце начинает пробиваться, красиво. Сел на крыльцо, покурил, посмотрел. А в городе что – суета.
У вас сейчас в Москве пенсии больше получают, чем мы здесь, на севере. Это что такое? У нас же северные льготы. Мы тут меньше получаем, что вы там, в Москве. Раньше ещё зять мой говорил: грёбаная Москва, маленькую атомную бомбу на неё надо. Всё забирает. Это тогда, когда вся инфраструктура ещё тут была, а сейчас не знаю, надо здоровую атомную бомбу кинуть. Ну ничего нету. Мы бы уже тут золотые дороги бы себе построили. Отдаём всё туда. А у вас там унитазы делают с золота.
Что самое хорошее Путин сделал – это он поднял армию. Это правильно. На 200% правильно. Но нам, людям обыкновенным, жить стало не лучше. Всё-таки мы немало прожили. Я видел: сначала, как приехали сюда родители, маленько нищевато было. Но каждый год чуть-чуть лучше, чуть-чуть лучше, чуть-чуть лучше. И вот это радовало. Эмоционально. Мы иногда зимой, когда драги останавливались, с мужиками что делали? Скучно, шатаются – кто на охоту, туда, сюда, заняться чем? Давай в Москву слетаем. Вот так было. Садимся на самолёт, дрын, в Москву прилетаем, в ресторане погуляли, на следующий день хоп – и назад домой.
Трепач. Русский трепач. Путину передай: я тоннами это золото отдавал. А ты мне дал 13 тысяч пенсии. Золотарю. Передовику производства. Вот ему и скажи, Путину.
