Во второй части этого выпуска: Петрозаводск крупным планом.

Стихи Давида Паташинского (Калифорния). «Мои любимые пластинки» с писательницей Марианной Ионовой (Москва).

Начнем с передачи из цикла «Писатели и музыка». Автор цикла Владимир Абаринов.

​Ивана Андреевича Крылова все с пеленок знают как баснописца, но сам он считал себя прежде всего драматургом. Он не получил никакого систематического образования, занимал мелкую канцелярскую должность и бредил театром. Свою первую комическую оперу он сочинил 16 лет от роду. В 18 лет он вышел в отставку и занялся сочинительством. Его комедии «Модная лавка» и «Урок дочкам» были поставлены и имели большой успех.

Но самой большой сценической удачей Крылова стала волшебная опера «Илья Богатырь», поставленная в петербургском Придворном театре в декабре 1806 года. Музыку на либретто Крылова написал Катерино Кавос. В ней были балеты, хоры, впечатляющие сценические эффекты, а Соловей-Разбойник ассоциировался с Наполеоном, с которым Россия тогда враждовала. Партитура оперы сохранилась, но ее никто никогда не записывал на аудионосители, во всяком случае мне найти такую запись не удалось.

Зато другая опера на либретто Крылова записана сравнительно недавно первоклассными артистами. Она называется «Американцы». На музыку либретто положил замечательный русский композитор XVIII века Евстигней Фомин, эта опера считается одним из лучших его сочинений. Дирекция императорских театров приняла ее, но не поставила по цензурным соображениям. Через 12 лет, уже после смерти Екатерины, по поручению дирекции императорских театров переводчик и драматург Александр Клушин переписал ее – как он сам пишет в предисловии, «кроме стихов, в ней не осталось ни строки, принадлежащей перу г. Крылова». В этом варианте она и была поставлена в 1800 году в Большом Каменном театре, но успеха не имела. После трех представлений ее сняли с репертуара.

Действие оперы происходит в Южной Америке. Американцы – это индейцы, сопротивляющиеся испанцам. В опере действуют «гишпанский вельможа и военачальник» дон Гусман и его соотечественник Фолет. Эта пара напоминает Дон Жуана и Лепорелло из оперы Моцарта, которая была написана всего годом раньше «Американцев». Гусман и Фолет влюблены в американок Цимару и Сорету.

Сколь несносно расставанье,
Столь приятно нам свиданье.
Час мне самый дорогой,
Если я, мой друг, с тобой!

Естественно, встает вопрос местожительства. Гишпанцы зовут своих подруг в Испанию, а подруги уговаривают своих воздыхателей остаться в Америке.

Сорета. Мы, американки, не любим медлить: чем скорее, тем лучше.

Фолет. Это мой обычай. — Я люблю, чтобы у меня кипело, Соретушка!

Цимара. В чем твое предложение?

Фолет. В том, чтобы уйти с нами в эту деревню, которая в двухстах шагах за этою горою.

Дон Гусман. А оттоль уехать в Мадрид.

Цимара. Да разве очень весело жить у вас?

Фолет. Так весело, что умрешь со смеху. — Там ты видишь алебастровую головку; там продолговатую, подщекатуренную рожицу; там поджарого, тоненького, как ниточку, петиметрика; там такую манерную кралечку, что чуть буркалы мелькают из-под бровей; там знатность, богатство, чины...

Цимара. Чины? — А кто они такие?

Фолет. Это — это конфеты. Надобно только осторожно кушать, чтобы язык не проглотить.

Сорета. У тебя также есть чины?

Фолет. Пропасть! — разве ты забыла, что я Дон Фолет, Педрилло, Фердинандо, Кастиландо, Драбандо и чорт знает что!

Цимара. Послушай, Гусман! Если ты любишь богатство, здесь его много; если ты без чинов жить не можешь, пошли за ними Фолета в Мадрид.

Фолет. Как же не так! там без денег ничего не дадут.

Дон Гусман. Твоя невинность восхищает меня, нежная Цимара! но чины такая вещь, которую вы здесь не понимаете: за ними нельзя послать.

Сорета. Почему нельзя? Я слышала, что у вас они продаются.

Фолет склоняется к тому, чтобы остаться в Америке. В Испании из него мигом сделают рогоносца, да на гардероб жене придется тратиться, залезешь в долги, и в суде тебя обдерут как липку.

Фолет. Мне кажется, что я напрасно снаряжаюсь в Европу. — Между тем как я легко могу здесь обманывать всех, как дураков, там буду сам обманут, как невежда. Подумаем, чтобы сказал об этом мудрый и просвещенный мой Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо. — Лучше обмануть, нежели быть обманутым.

Что начать теперь такое?
Не сберусь с душой своей.
Здесь с Соретой жить в покое
Иль в Европу ехать с ней?
Но чего мне думать боле?
Весела ведь жизнь и в поле,
А в Европе дорога.
За поездку же в награду
Земляки мои в досаду
Прикуют мне там рога. <…>
Сверх того, судьи иль воры,
На происки денег скоры,
То узнав, что я богат,
Иль судом или обманом
Познакомятся с карманом.
С ними жизни быв не рад,
Буду беден и рогат.
Сверх того, жене наряды —

Нет, терпеть сии досады
Я не в силах завсегда;
Нет, не еду я туда.

Оказывается, «начальник американцев» Ацем влюблен в сестру Гусмана Эльвиру и похитил ее. Цимара и Сорета - в свою очередь, сестры Ацема. Брат подозревает их в шашнях с гишпанцами. Фолет приходит на свидание к шалашам американцев и в темноте и спьяну принимает Ацема за Сорету.

Ацем. Кто это?

Фолет. Это я, Соретушка, твой милый Фолет, первый ученик философа Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда.

Ацем. Кто ты такой?

Фолет. Тьфу! как это глупо! приголубь меня, Соретушка!

Ацем. Постараюсь, не могу ль от него чего узнать. — Ты худое место выбрал спать.

Фолет. Ничего, ничего! Философия, — когда она в росхмель — везде прикорнуть может. Тьфу к чорту! дай мне, Соретушка, ручку поцеловать! (Целуя руку Ацема.) Какая нежная, мяконькая ручонка! не мадридской чета. Там как копченые полотки.

Ацем. Чуть удерживаюсь от бешенства! Сказывай, бездельник, почему ты знаешь Сорету?

Фолет. Какой глупый вопрос! разве ты не Сорета?

Ацем. Нет, бездельник!

Фолет. Ну, так поди же к чорту. Если бы ты была Сорета, я бы тебя сюда попросил.

Ацем. Я ее брат! дорого ты заплатишь!

Фолет. Пустое; я за последние клюнул — ха! ха! ха! как я рад, что у тебя такие прекрасные сестрицы. Поедем в Мадрид. Ты можешь ими там сделать свое счастие.

Ацем. Это сумасшедший человек.

Фолет. Послушай, американская харя! не нападай на мое сумасшествие. За него деньги платят.

Фолету удается бежать в гишпанский лагерь вместе с обеими американскими дамами. Ацем в гневе.

Слышу я, их нет здесь боле.
Соберу друзей своих
Обагрю их кровью поле,
Растерзаю дерзких сих.

Они ушли! злодеи! но недолго будут наслаждаться своею изменою! Они, без сомнения, скроются в этой деревне. Поспешим. — Жестокие гишпанцы! вы не довольны тем, что похищаете наше золото; вы хотите лишить нас первого сокровища: невинности и добродетели!

Сцена из оперы «Американцы» в исполнении ансамбля «Солисты барокко» под управлением Андрея Спиридонова. Фолет – Дмитрий Степанович, Сорета – Евгения Малеева. Концертное исполнение. Камерный зал Московской филармонии. 2016.

И вот гишпанцы c их возлюбленными в плену у Ацема. Сестры умоляют брата пощадить пленников, но Ацем неумолим.

Ацем

Сестры неблагодарные!
И вы, льстецы коварные,
Вы, гнусные сердца,
Страшитесь вам пристойного
И ваших дел достойного,
Позорного конца.

Дон Гусман

Сжалься над своей сестрою!

Цимара и Сорета

Ах, над ним, не надо мною
Жалость ты свою яви!

Фолет

И над ней и надо мною
Жалость ты свою яви!

Дон Гусман

Ах над ней, не надо мною
Жалость ты свою яви!

Ацем (сестрам)

Ваш поступок я омою
Дерзновенных сих в крови.

Сцена и квартет из «Американцев». Яна Иванилова, Евгения Малеева, Андрей Андрианов и Дмитрий Степанович. Ансмбль «Солисты барокко».

Эльвира с тревогой ждет, чем кончится погоня. Она любит и брата, и жениха. Для нее любой итог схватки – горе.

Кто ни будет победитель,
Будет лютый мой гонитель.
И мне даст плачевны дни!

Ацем приводит пленников в селение и приказывает сжечь их живьем. Но вскоре фортуна меняется: отряд гишпанцев освобождает Гусмана и Фолета. Теперь Ацем у них в плену. Но гишпанцы проявляют великодушие. Все три пары ликуют и собираются в Испанию.

Жар храня любови верной,
Станем счастье мы вкушать,
И во радости безмерной
Дни веселы провождать.

Опера «Американцы» долгое время считалась утраченной. Дирижер Большого театра Владимир Андропов нашел ее в архиве Русского музыкального общества в начале 80-х годов прошлого века и записал ее с солистами и камерным оркестром Большого театра. Эту запись мы сегодня и слушали. Фолет - Георгий Селезнев, Дон Гусман – Лев Кузнецов, Цимара – Лидия Ковалева, Сорета – Людмила Нам, Ацем – Владислав Верестников, Эльвира – Людмила Сергиенко. «Фирма Мелодия», запись 1988 года.

Далее в программе:

Петрозаводск крупным планом.

Сергей Коробов, журналист:

–Для того, чтобы быстро и понятно объяснить несведущему человеку, где географически находится этот город, его обитатели обычно говорят: он рядом с Финляндией и недалеко – от Петербурга. Причем второй ориентир позволяет тут же заметить с гордостью, что «с Питером мы самые близкие родственники!» и, возможно, уже про себя с грустью – «Но, увы, с разной судьбой».Город этот называется Петрозаводском.

Михаил Данков, историк-краевед:

–Да, название у города казенное и очень чужое. «Завод» принижает! Но с другой стороны, именно название «завод» упоминает Петр впервые в своих походных дневниках: «Я еду на заводы!». Место, куда он едет, называется не романтически, не как-то широко, а «заводы». И в данном случае это место сродни Европе, потому что люди создавали здесь ту продукцию, которая была лучше европейской! И в этом смысле «город-завод», Петрозаводск, повышает ставки. Он сравнивается по своему масштабу с какими-то важными европейскими новациями.

… Красивое название дали городу оккупанты во время войны, Петрозаводск был оккупирован финнами и переименован. Äänislinna – в переводе «крепость на Онего». Скорее всего, к этому причастен сам маршал Маннергейм, который бывал во время войны у нас.

… Петрозаводск первоначально – это иностранная фактория. Здесь на протяжении десятка лет в начале 18-го столетия практически нельзя было услышать русской речи. Это город иностранцев, мастеров горнозаводского дела, приехавших из Саксонии, Померании, Голландии.

Георгий Иванов, художник:

–Город в шикарном месте находится! Озеро и 2 реки, амфитеатром спускается к воде город. Он построен по сетке самой современной – Ле Корбюзье, который придумал такую «шахматную» систему. Одни улицы у нас идут прямо к заливу, другие – поперек его. Представьте, обычная тетрадка в клеточку и городские кварталы можно как угодно делать. Большой квартал – 3-4 клетки, маленький – 1 клетка. Великолепно все устраивается.

… Как художнику мне хочется рисовать это город в радостных, теплых тонах. Для человека, который живет 8 месяцев в холоде, необходимы «теплые» краски! Я пишу город в основном через озеро, воду. Дома у меня не пишутся. Зачем писать эти неказистые дома, если они «вылупляются» не тем, чем надо. Вот, художник Бадри Топурия, он грузин, рисует город. Он такой человек, который находит юмор во всем окружающем. На его петрозаводских улицах всегда как-то теплее. Грузин!

… В советское время мне довелось занимать в мэрии пост главного художника города. И надо было красить дома, а красить то чем? Мне говорят: «Есть только черная краска!», так что – будем черным красить? Или, вот вам белила, а это известка. И если чуть-чуть в нее что-то добавить, получается какой-то «поросячий» розовый цвет. А поскольку дома в городе «не очень», то и подкрашивали их «не очень». Нечего выделять было!

Михаил Данков, историк-краевед

–Исчезли в городе, увы, старинные названия улиц. Например, одной из центральных улиц была когда-то Англицкая улица. Не случайно: на ней жили инженеры, мастера, которые приехали к нам в конце 18-го века из Шотландии. Именно тогда Петрозаводск и получил свое второе рождение и статус города. Это уже во времена Екатерины Великой.

… В нашем городе вся топонимика советских времен, она имеет такой «большевистский» уклон. А ведь, нынешняя центральная улица Ленина прежде была Святнаволоцкой. Наволок – это насыпной мыс, песочная гряда на берегу озера. Вода намывала это место, эта точка была связана со святостью! При чем здесь Ленин?! Петрозаводский памятник Ленину в свое время считали сродни памятнику Бисмарку в Берлине! А какие-то «горячие головы» сравнивали этот монумент со статуей Свободы. Из-за его космических таких размеров.

Арто Ринне, музыкант

–Карело-финское название Петрозаводска – Petroskoi. И это слово Петроской объясняется очень просто. Название происходит от словосочетания «петровский завод». Слово «петровский» звучало по –карельски как «ПетроВскОй». Но поскольку в нем слишком много согласных, а для карелов и финнов их неудобно произносить, то буковка «В» вылетела, и получилось слово «Петроской».

… Много лет я со своей группой исполняю на карельском языке, наверное, самую известную песню о Петрозаводске. Она написана в 50-е годы, текст ее характерен для того времени, и он такой позитивно-оптимистичный. В ней поется о том, что все люди рано или поздно приезжают в Петрозаводск. В припеве поется: «Ты едешь в Петрозаводск, я еду в Петрозаводск!». То есть люди разными путями, но однажды попадают в этот город.

Андрей Дежонов, главный режиссер Национального театра Карелии:

–Петрозаводск для меня как петербуржца, это как «поехать в молодость». При первой встрече он напомнил мне Ленинград 80-х. Такой же он скромный, интеллигентный, достаточно скупой в своих эмоциях город. Не богатый – здесь можно быть бедным. Это не стыдно, поскольку все здесь равны по своему способу жизни.

… Это достаточно образованный город, культурный. Представьте себе – в небольшом городе есть филармония, консерватория, пять театров. Причем один из них – театр оперы и балета. Все здесь чем-то занимаются. Музыкой или танцами. Здесь люди не спешат, они размерено идут туда, куда им нужно.

… Люди в Петрозаводске – скромные, спокойные, иногда это с перебором. Это чувствуется по зрительному залу. Их довольно трудно «раскачать» на эмоции. Они как бы сохраняют энергию. Здесь разбудить зал, заставить реагировать очень сложно. Они не будут аплодировать 15 минут, как где-нибудь в Европе или в Москве. Три минуты и хватит.

Михаил Данков, историк-краевед:

–1940 – 56 годы. Петрозаводск – столица союзной Карело-Финской республики. Он по своему статусу тогда был сродни таким городам как Кишинев, Рига, Тбилиси, Минск, Киев. И от того времени у нас осталась эпоха сталинизма в архитектуре. Например, нынешняя улица Маркса строилась архитекторами, которые строили Крещатик – главную улицу Киева. И в этом еще одна связь Петрозаводска с крупными городами страны. Но сам он в крупный город не вырос и может, это и хорошо! Это по-прежнему, небольшой губернский город-городок.

… Люди очень часто говорят: «Куда бы я ни шел, я иду к Онего…» Сам город спускается лестницей к воде. Вода – это магнит, чистота, простор! Это даль, поэзия! Это место, где дышится по-другому! Чистая вода, северная вода создает неимоверную метафору бытия. Большая вода она дает чувство свободы.

Радиоантология современной русской поэзии.

Стихи Давида Паташинского. Поэт родился в Москве в 1960 году. Вырос в Сибири, живёт в Америке. Автор трех книг лирики: «Немного Цвета», «Рассвет перед сном», «Случайная почта», публикаций в журналах в России и за границей.

Аэроплен

На аэродроме шум, Туполев пьет, Лавочкина позвали,
чтобы поправил его расшатанную антресоль,
а я болею, едва дышу, в раскаленном моем подвале
хрустит под ногами соль.


Она растет пластинами, как положено,
лиловой сливой, солнце жмуря в каменном кулаке,
а в небе летает восторженное мороженое,
выпадая ягодами в пике.


Туполев, носом суров, обликом алюминиев,
что мешает пиву заглянуть в скромный стакан,
несколько строк, и на конструкторе выступят кольца инея,
вива чудовищным старикам.


Лавочкин сидит на себе, как на дереве,
седой хвост его рассыпался на ветру, как тальк.
Из толпы механиков доносится песня стерео,
что к утру превратится в пустой гештальт.


Ферма моих звуков, запах знакомой коровы,
чарка пламенного молока в постель.
Скажи, базука, будет нам полвторого,
или опять позовем гостей?


Обними меня, Лавочкин, за недетские плечи,
небесная хворость моя еще молода,
путь новый так безнадежно млечен,
холоден, как вода.


Лети меня, Туполев, туда, обратно,
я остаюсь навсегда в дорогой глуши
голубого снега, умноженного стократно
на малиновый звон души.

«Мои любимые пластинки» с писательницей Марианной Ионовой.