На XVI Международном конкурсе имени Чайковского 22-летний французский пианист Александр Канторов покорил сердца как московской публики, так и членов жюри, которые присудили ему не только первую премию в разделе "Фортепиано", но и Гран-при – первую премию по всем дисциплинам, вместе взятым.

Педагог Канторова – Рена Шерешевская, выпускница Московской консерватории, наставник многих других, уже известных французских пианистов молодого поколения, в частности, Люки Дебарга, ставшего cенсацией предыдущего XV Конкурса имени Чайковского.

Я беседую с Реной Шерешевской в ее доме недалеко от Парижа. "В свое время, – говорит Рена, – радиостанция "Свобода" была неотъемлемой частью нашей жизни, мне посчастливилось лично знать некоторых ваших авторов, например, Петра Вайля или Алексея Букалова, который был нашим близким другом. К сожалению, их уже нет с нами".

Накануне разговора Рена Шерешевская вернулась из Москвы в Париж после убедительной победы своего ученика.

– Победа конкурсанта – это победа и его учителя. Была ли для вас ожидаема первая премия Александра Канторова?

– Все, кто участвует в конкурсе, мечтают о первой премии. Но думать об этом не надо. Каждый раз, выходя на сцену, надо стремиться сыграть свой лучший концерт в жизни.

​– Насколько серьезная была конкуренция на конкурсе имени Чайковского в этом году?

– Очень серьезная. Этот конкурс – один из самых престижных в мире, все его участники, как правило, уже состоявшиеся пианисты высочайшего уровня. Благодаря Medici.tv выступления на конкурсе смотрели в прямом эфире более 15 миллионов человек.

– Какими качествами должен обладать победитель конкурса?

– Помимо высочайшего пианизма, нужна нешаблонная и убедительная интерпретация. Великий музыковед, органист и интерпретатор Баха Альберт Швейцер говорил, чтобы интерпретация не стала банальной, надо пройти весь путь, по которому шел композитор, создавая свое произведение. К сожалению, наше время часто грешит вот этой самой банальностью интерпретаций; слушатель, придя на концерт, хочет услышать клише, к которому он привык (помните: "Привычка свыше нам дана…"). Представьте себе, что "Гамлета" Шекспира во всех театрах мира все режиссеры ставят совершенно одинаково и артисты говорят с одинаковыми интонациями на разных языках.

Даже в среде профессионалов иногда можно услышать: "Гениально, но так на конкурсе играть нельзя!" Своим студентам я говорю, что музыкант должен всегда оставаться верным музыке, независимо от того, в какой ситуации он играет – на конкурсе или на концерте. Роль педагога – помочь ему в этом.

​– Педагог – это в каком-то смысле режиссер?

– Не в каком-то смысле, а режиссер! И как любой режиссер с артистом, я работаю со студентами над каждой нотой; одна незамеченная модуляция, пропущенный штрих или контрапункт могут поменять все.

– На конкурсе имени Чайковского в финале музыканты играют с оркестром. И здесь многое зависит и от оркестра, и от дирижера…

– Безусловно. В этом смысле Александру, как и другим конкурсантам, повезло: и Василий Петренко, и, конечно же, Валерий Абисалович Гергиев дали возможность конкурсантам проявить себя с лучшей стороны.

Но роль солиста не менее важна. В случае с Александром опыт игры с оркестрами, которыми дирижировал его отец (Жан-Жак Канторов – известный скрипач и дирижер. – Прим. ред.), позволил ему замечательно сыграть с Гергиевым на гала-концерте в Санкт-Петербурге без единой репетиции!

​– А что случилось с Люкой Дебаргом на предыдущем конкурсе? Ведь он стал тогда любимцем московской, да и не только московской публики. Благодаря трансляциям Medici.tv его сегодня знают во всем мире. Четвертая премия Дебарга вызвала бурю негодования. Что произошло? Это политика?

– Борис Березовский, который был членом жюри, открыто рассказал в прессе о том, что происходило на обсуждениях жюри, и я не хочу к этому возвращаться. Но факт тот, что, несмотря ни на что, Люка Дебарг остался в истории конкурсов Чайковского как один из самых ярких его лауреатов. Перед началом последнего конкурса Денис Мацуев сказал, что самыми востребованными музыкантами среди лауреатов предыдущего конкурса стали обладатели четвертых премий – пианист Люка Дебарг и скрипачка Клара Джуми Кан.

– А вообще насколько сильно выражено на конкурсах "вытаскивание" одних участников и "топление" других?

– Если вы имеете в виду, есть ли лоббинг, то, к сожалению, такое случается, и не только внутри жюри, но и извне. А вообще, прочтите книгу моего друга Владимира Крайнева "Монолог пианиста", которую он написал незадолго до смерти, и вам все станет ясно.

​– Другой известный пианист Владимир Фельцман сказал, что конкурсы – это необходимое зло.

– Правильно говорит Володя, в основном, к сожалению, именно так.

– Тогда какую роль они играют в жизни музыканта? Это стартовая площадка?

– Это может быть так, а может быть и совершенно по-другому. У Александра Канторова уже была своя неплохая карьера. Я спросила его: "Алекс, зачем тебе Конкурс Чайковского?" И он мне ответил: "Конкурс Чайковского – это история. И я хочу принадлежать ей". Этот ответ меня тронул. У нас впереди было еще два года, и я решила, что мы будем готовиться. Результат вы знаете, Канторов стал первым французом в истории конкурса, получившим первую премию среди пианистов и Гран-при как лучший музыкант. Теперь он не только принадлежит истории конкурса, но и оказался на одной орбите с такими великими лауреатами первой премии, как Вэн Клайберн, Григорий Соколов, Михаил Плетнев, Джон Лил, Владимир Крайнев, Барри Дуглас, Борис Березовский, Денис Мацуев… (Кстати, Люка Дебарг оказался на одной орбите с великим Андреасом Шиффом, который тоже получил четвертую премию).

– По правилам конкурса имени Чайковского в финале участники играют концерт Чайковского (на выбор – первый или второй) и еще один концерт другого композитора. Александр Канторов – единственный из семерых финалистов выбрал второй концерт Чайковского и второй концерт Брамса. Оба концерта были написаны в одно и то же время, и оба довольно непросты для исполнения. Это был ваш выбор или Алекса?

– Мы долго обсуждали программу, но в итоге это был наш совместный выбор, иначе мы не смогли бы подготовиться. Оба концерта – огромные полотна "высшего пилотажа", труднейшие для любого музыканта. Чтобы сыграть их в одном концерте, нужны были не только физическая выносливость, но и музыкантская зрелость. И здесь нам необходимо было большое взаимное доверие: его ко мне как к педагогу и музыканту, а ему – мое доверие к его таланту и его возможностям.

– Тем, кем мы становимся, мы становимся благодаря нашим родителям или учителям. Потому что очень многое зависит от того, сумеют ли тебя в самом раннем возрасте подтолкнуть в нужном направлении. В каком возрасте можно дать толчок музыканту?

– Вообще считается, что профессиональное музыкальное образование нужно начинать с самого раннего детства. А я бы хотела спросить: "А что такое профессиональное образование?" Нельзя заранее сказать, станет ли пятилетний ребенок профессиональным музыкантом, равно как нельзя сказать, станет ли он профессиональным математиком, физиком или лингвистом. Но чтобы он смог ими стать, если захочет, его нужно правильно учить с раннего возраста, как мы сразу правильно учим детей математике (2 х 2 = 4), русскому языку (корова пишется через О) и так далее. Мне кажется, что вопрос этот возникает потому, что общее образование является обязательным, а музыкальное – нет. Но, коль скоро вы пошли по этому пути, к нему нужно относиться так же, как к обязательному.

В то же время мой почти полувековой преподавательский опыт показывает, что бывают и другие случаи: человек начинает заниматься музыкой достаточно поздно, но в силу своего таланта достигает невероятных результатов.

– Иногда слушаешь, как играют одаренные дети, и это просто восторг. У них, может быть, еще нет беглости пальцев, но зато есть что-то другое, что с возрастом пропадает. Что происходит, когда человек становится взрослым, куда это все девается?

– Это происходит в тех случаях, когда теряется непосредственность восприятия, появляется рутинное и банальное отношение к музыке, когда музыкант теряет способность заплакать или радоваться тому, что он услышал неожиданно, впервые для себя, работая над произведением.

– О первом победителе конкурса Чайковского Вэне Клайберне говорили, что он, будучи стопроцентным американцем, был представителем русской пианистической школы, поскольку его педагог Розина Левина родом из России.

– Правильно говорили.

– Сегодня в условиях открытого мира можно ли говорить о "русской пианистической школе", "французской" или какой-либо другой?

– Очень хороший вопрос! Я скажу так: во-первых, давайте отделим понятия "русская пианистическая школа" и "русское исполнительское искусство". Русская пианистическая школа не утрачена, больше того, она в значительной степени повлияла на мировую пианистическую школу. А русское исполнительское искусство, как мне кажется, утрачивается. Я поясню. На могиле Бартоломео Кристофори, который считается создателем фортепьяно, в церкви Санта-Кроче во Флоренции выбиты слова, которые в переводе звучат примерно так: "Это пальцы того, кто говорит". Так вот говорить пальцами на языке звука русская пианистическая школа учит замечательно, а вот "продекламировать", то есть рассказать пальцами историю, новеллу, роман, которые создал композитор, – с этим, к сожалению, дело стало обстоять хуже. Правда, это относится не только к русскому исполнительству. Кто в этом повинен? Может быть, век скоростей…