Бывший прокурор Игорь Степанов требует возбудить уголовное дело против Сталина. Радио Свобода расспросило его о том, зачем он это делает и что думает по поводу происходящего сейчас в России.
Игоря Степанова российские СМИ называют "бывшим следователем прокуратуры по особо важным делам", хотя сам он говорит о себе как о бывшем прокуроре, отказавшемся переходить под крыло СК после "антиконституционного указа Дмитрия Медведева". Госслужба Степанова закончилась в 2016 году, и с тех пор он успел подать целый ряд исков против представителей российских властей. В 2017 году Степанов пытался судиться с Сергеем Собяниным и Дмитрием Медведевым из-за того, что они отказались от своих мандатов депутатов Госдумы после выборов, с Владимиром Путиным – из-за предвыборного митинга-концерта в Лужниках, с Александром Бортниковым и "Российской газетой" – из-за статьи главы ФСБ, в которой Бортников объяснил сталинские репрессии "перегибами в работе ОГПУ – НКВД на местах", с самой ФСБ – из-за отказа объяснить ему, на каком основании Степанова отправили в 2008 году в командировку в охваченную войной Южную Осетию. На днях Степанов снова попал на первые страницы газет в связи с официальным заявлением в адрес Генпрокуратуры и Следственного комитета с просьбой возбудить уголовное дело в отношении Сталина.
Сам Игорь Степанов не очень рассчитывает на то, что такое дело будет возбуждено. По его словам, это позволило бы дать официальную правовую оценку сталинским репрессиям, от которых пострадали и родные экс-прокурора. В интервью Радио Свобода он рассказывает, на чем основаны его требования, можно ли винить московские власти в жестком разгоне протестов с требованием регистрации независимых кандидатов в депутаты Мосгордумы и сколько лет осталось существовать режиму Владимира Путина.
– Расскажите немного о себе. В СМИ вас представляют как "бывшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры". Когда и почему вы перестали им быть?
– Во-первых, я не бывший следователь: последнее моё место работы – это руководитель отдела международно-правовых поручений Следственного комитета, а до этого я работал в Генеральной прокуратуре старшим прокурором. Все дело в том, что в прокуратуру я пришел уже достаточно сформировавшимся, не с институтской скамьи, поэтому немножко по-другому подходил ко многим вопросам. Мне было в чём-то проще, а в чём-то сложнее. Часто доставалось от начальства за мои предложения и разработки, но и поощряли практически каждый год. Однажды получилось так, что я работал по поручению Путина. Генеральная прокуратура была ответственным исполнителем, а я как раз занимался этим материалом. И вот мне пришлось это поручение Путина остановить. Поэтому я к его указаниям с этого момента отношусь достаточно критически. В 2010 году, по-моему, тоже по одному материалу, которым я долго-долго занимался, все закончилось тем, что на меня один губернатор жаловался президенту. Досталось мне, конечно, тогда немало, но, с другой стороны, я-то был прав! В 2011 году, когда была реорганизация Следственного комитета, я посчитал, что эта реорганизация незаконна, поскольку Медведев не имел права реформировать прокуратуру по Конституции. Я отказался писать заявление о переходе в Следственный комитет. Всех заставили, чтобы они это заявление написали, я его писать не стал. Требование писать заявление было незаконно, поскольку ты уже как бы сам решаешь – переходить или не переходить. Получилось, что у нас 19 тысяч следователей, которые готовы выполнить любой, даже незаконный приказ руководителя, руководитель, который или не знает законов, или не желает их исполнять, и один такой Степанов, который непонятно что сделал. После этого я избрался депутатом муниципального образования, несколько лет был депутатом, а потом окончательно уволили меня в 2016 году.
– Сейчас вы снова попали в поле зрения прессы из-за того, что якобы потребовали завести уголовное дело на Сталина. Как это вообще возможно с юридической точки зрения?
– С юридической точки зрения это невозможно, поскольку он уже умер. С юридической точки зрения возможно только принять процессуальное решение относительно того, законны были его действия или незаконны. В российском Уголовно-процессуальном кодексе установлен определенный порядок для того, чтобы было вынесено это постановление. Для того чтобы была дана процессуальная оценка действиям, должно быть подано заявление о возбуждении уголовного дела.
– Когда вы подали это заявление?
– Это заявление я подал, наверное, ещё где-то в марте.
– Какими документами вы его сопроводили? О чем, на ваш взгляд, свидетельствуют эти документы?
– Это постановление ЦК ВКП(б) июля 1937 года об утверждении приказа НКВД №00447. Этим приказом НКВД на каждую из областей и республик Советского Союза была определена определенная норма, определенное количество людей, которых необходимо было убить или отправить в лагеря, причем не за совершенные ими преступления, а только за то, что они были отнесены к определенным категориям: церковники, кулаки, казаки и прочее. Поскольку мои родственники были священниками, они как раз подпадали под эту категорию, и их на основании этого приказа репрессировали. Приказ этот был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б). На этом постановлении стоят подписи Сталина, Молотова, Микояна, Кагановича, Калинина и многих других.
– Вы говорите, что подали это заявление ещё в марте. Почему эта история всплыла в СМИ именно сейчас? Что произошло с весны – ваше заявление не было рассмотрено, куда-то передано? Какова его судьба сейчас?
– Дело в том, что я отправил заявление в Центральный аппарат Следственного комитета. Центральный аппарат отправил в одном место, потом – в другое. Потом это дело шло до исполнителя. Сначала было вынесено решение по закону о рассмотрении обращений граждан: мне просто сообщили, что проверка проводиться не может. Этот отказ в проведении проверки я обжаловал в прокуратуре. Там было вынесено постановление прокурора о том, что в решении СК нарушений нет.
– Эти ответы, которые вам приходят, дают основание предполагать, что всё-таки это дело получит какое-то дальнейшее развитие? Или оно утонуло в бюрократических переадресациях от одного ведомства и отдела к другому?
– Оно не утонуло, но его утопят. Естественно, никаких перспектив в этом нет. Конечно, будет однозначно сделано всё, чтобы это дело не только не было возбуждено, но чтобы потом даже постановления не было. Потому что в постановлении уже должен быть указан какой-то его правовой статус.
– В чём тогда вы для себя видите смысл всех этих действий, всех этих заявлений, кроме медийного?
Мой герой – это Милада Горакова
– Честно говоря, мне странно слышать эти вопросы из Праги. Ведь как раз у вас было достаточно много таких случаев, когда люди в одиночку боролись с системой. Мой герой – это Милада Горакова, да и, собственно, весь чешский народ, который добился того, что прокурор, обвинивший ее, был привлечен к ответственности. В России, к сожалению, с этим намного хуже. Судья, вынесший обвинительный приговор по обвинению в антисоветской деятельности в отношении писателя Феликса Светова, отца журналистки Зои Световой, не только не осужден, но, наоборот, занимает должность председателя Верховного суда России.
– Вы рассчитываете, что ваши действия ведут к осуждению этих людей в будущем?
– Не к осуждению! Понимаете, всё дело в том, что нам нужно хотя бы разобраться, что же с нами происходит. Ведь поскольку не была дана процессуальная оценка действиям Иосифа Джугашвили (Сталина), многие считают, что он был прав, расстреливая и уничтожая граждан. Ему в последнее время достаточно часто стали устанавливать памятники. В форму НКВД, то есть органа, выполнявшего эти бессудные приказы об уничтожении наших граждан, в Ростове-на-Дону переодевают полицейских. В честь члена так называемой "тройки", подписывающей незаконные расстрельные списки, Романа Руденко, Генеральная прокуратура России учреждает медаль. Поэтому если не пытаться хотя бы как-то обратить на это внимание, мне кажется, дальше будет еще хуже.
– С чем вы связываете взлет популярности Сталина в современной России?
– Наверное, с тем, что люди начинают ненавидеть существующую власть и пытаются найти ей какой-то заменитель. Считают, что если бы был Сталин, то всех тех, кто сейчас у власти, уже бы давным-давно расстреляли. Но, к сожалению, при этом забывают, что кроме них еще расстреляли бы несколько миллионов других граждан, включая и тех, кто мечтает о том, чтобы расстреляли этих.
– Расскажите подробнее о ваших репрессированных родственниках. Кем они были? Какая судьба их постигла?
– Мои репрессированные родственники – священники. Я нашел, что самые первые священники у меня в роду были еще в начале XVIII века. Они служили в Нижегородской области, Арзамасский уезд, в Дивеево, городе Горбатов. Получается так, что это была достаточно такая "закрытая" группа священнослужителей, и все в результате друг другу родственники и свойственники. Поэтому так много их пострадало. Их арестовывали только за то, что они были священниками, вменяли то, что они говорили какие-то слова в отношении советской власти. Родного брата моей прабабушки – Петра Алексеевича Сахарова из села Вейно Могилевской области Белоруссии – обвинили и расстреляли за то, что он призывал к исполнению новой советской Конституции.
– Они были реабилитированы?
– Да, и реабилитированы официально. Одновременно многие из них признаны новомучениками.
– Недавно были довольно жаркие споры о том – нужно ли признавать жертвами репрессий самих палачей, которые впоследствии тоже были расстреляны. Что вы на этот счет думаете?
– Нужно. Они должны нести наказание за то, что они совершили, а не за то, что они были английскими или японскими шпионами. Должна быть дана правовая оценка их действиям, а не то, что им было вменено только ради того, чтобы их уничтожить.
– Сейчас на фоне протестов, арестов, избиений, ситуаций, когда у семейной пары пытаются отнять детей из-за участия в митинге, все чаще звучит словосочетание "новый 1937-й". Согласны с этой аналогией?
– Нет, это не новый 37-й, это старый 37-й. Это продолжение того 37-го года. Я вам уже говорил, что в этом приказе №00447 было указано, сколько людей от каждой области нужно убить и отправить в лагеря. Вот эта палочная дисциплина, палочная система, которая у нас потом в МВД была распространена, пошла оттуда.
– Чем закончилась история вашего судебного противостояния с Александром Бортниковым? Вы требовали от "Российской газеты", где вышла его статья о "перегибах на местах" сотрудников НКВД и ОГПУ, дать вам возможность ответить главе ФСБ на ее страницах.
– Она еще не закончена, потому что я еще не прошел Верховный суд. После того, как пройду Верховный суд, буду пытаться отправить жалобу в ЕСПЧ.
– Вернемся к московским протестам. В центре этих протестов – фигура Сергея Собянина. Люди спорят: несет ли он ответственность за то, что происходит, или не нет? С Собяниным вы ведь тоже судились?
– Да, я считаю, что Собянин однозначно виновен. Потому что без его участия решение о разгоне этих митингов и о недопуске кандидатов не могло быть принято.
– Как вы думаете, в случае смены нынешнего политического режима в России нужны ли будут люстрации, чтобы не повторить ошибок прошлого? Вы часто говорите: одна из основных проблем современной России в том, что вовремя не была дана оценка сталинским репрессиям.
Люстрация – это не наказание. Люстрация – это карантин
– Смотря что вы понимаете под люстрацией, потому что, к сожалению, под люстрацией многие люди понимают разное. Люстрация – это не наказание. Люстрация – это карантин. Нельзя считать наказанным лицо, которое после общения с инфицированным человеком, болеющим какой-нибудь холерой или чумой, помещают в карантинное отделение. То же самое и с люстрацией. Это защита новой власти от возможности заразиться старыми болезнями. Возможно, люстрация должна быть. Но кроме люстрации должна быть обязательно и правовая ответственность, в том числе и гражданско-правовая. К примеру, если на Западе признают, что Россия виновна в сбитии "Боинга" над Украиной, на Россию возложат обязанность выплатить какие-то средства. Я считаю, что Россия не должна нести ответственность. Я считаю, что должны нести ответственность за это те, кто, собственно, давал указания, те, кто организовывал доставку этого "Бука", все сопровождающие лица.
– В эти дни исполняется 20 лет пребыванию Путина у власти, включая время, которое он был премьер-министром. Сколько вы лично отвели бы еще времени этому режиму?
– В 2014 году после Крыма я сказал, что Россия развалится в период от 3 до 15 лет. Ну, лет пять еще, не больше.
