Хрустальный голос, серебряный, лучшее эстрадное сопрано… Так в 1981 году писали про молодую певицу, неожиданно появившуюся на советской сцене и ставшую знаменитой благодаря песне "В горнице моей". Литовка Гинтаре Яутакайте выиграла тогда конкурс молодых исполнителей, успех был оглушительный. Не только прозрачно-чистый, узнаваемый голос и задушевность, но и особого покроя красота, мягкий акцент – зрителю, подуставшему от мастодонтов тогдашней эстрады, хотелось легкости, свежего воздуха. В ней эта свежесть была. И инаковость.
Московская карьера певицы, которую природа одарила талантами более чем щедро (она, еще шестилетним ребенком написавшая песню, с которой у себя в Литве выиграла конкурс на радио, также – композитор, поэтесса, пианистка, позже актриса и художник), развивалась стремительно. "Арсенал" Алексея Козлова сразу положил на нее глаз, предложения сыпались со всех сторон. Но через год красавица пропала, так же неожиданно, как и появилась. Вдруг ни выступлений на ТВ, ни записей, ничего. Не было такой Гинтаре. И не будет! Так и представляется тогдашний функционер от культуры, которому люди в серых костюмах в подобных случаях объясняли что к чему.
Нужные указания тогда раздавались и директорам радио, и дирижерам, и композиторам. Ослушаться было – себе дороже. Правда, в случае с Гинтаре один известный композитор придумал тогда ее голос использовать анонимно или синтезируя. Не мог человек с такой красотой расстаться!
О том периоде, также о том, где была фактически на 40 лет скрывшаяся с глаз советского и российского зрителя обладательница хрустального голоса, – мы говорим с Гинтаре Яутакайте в Каунасе, куда она эпизодически наведывается к родителям. Из Америки.
Там, и еще в Великобритании, она за эти годы сделала успешную вокальную и композиторскую карьеру, сотрудничая, в частности, с продюсерами Элтона Джона и Энни Ленокс. В 1997-м с ней заключили договоры крупнейшие студии звукозаписи, а в 2000-м произведения Гинтаре в собственном исполнении вошли в десятку лучших клубных песен Англии.
По каким волнам ветер жизни сейчас несет собеседницу, которой в творчестве близка тема ускользающей реальности, зыбкости, непривязанности и которая, словно лилия на воде, плывет по жизни от берега к берегу?
Многие люди, когда активно говорят о религии, обращают главное внимание на запах цветка и не видят сам цветок
Гинтаре Яутакайте: Мой английский альбом так и называется, Earthless – даже не бездомный, а тот, кто вообще без земли. Каждый раз получается сама собой такая музыка – то про бабочек, то про путешествия души во Вселенной. Что-то сделаю, смотрю – опять не привязана ни к чему! Все песни мои о том, что исчезает: поцелуи, слова, обещания, что не оставляет следа. Вот сейчас я очень увлечена живописью. И там вода, прозрачность – опять то, что ускользает. Непривязанность, независимость у меня в жизни сознательна, это моя главная цель.
– Говорили, что хотите быть зависимой только от Бога. Вы религиозный человек?
– Да, я католичка, но Бог важнее! Многие люди, когда активно говорят о религии, обращают главное внимание на запах цветка и не видят сам цветок. Сильно привязываются к религиозному зданию, этой музыке, словам. Иногда больше, чем к Богу самому. Служба религиозная – это, конечно, красиво: и у японцев, и у русских, и в Ватикане. Люди отдаются этому всем сердцем. Но мне этого недостаточно.
– Если не церковь, то что это за пространство, где вы близки с Богом?
– Творчество. У меня тут каждый раз катарсис, поэтому я никогда, например, не сочиняю музыку где попало. Я должна успокоиться, подготовиться, знаю: у меня будет связь с Богом. То, что сочиняется, – это же не только мое, не я одна сотворяю. Я убеждена, что это божественный процесс. Не только мой, все люди так творят! Я выросла на фильмах Тарковского, Кончаловского, Бергмана, на поэзии Ахматовой, Мандельштама, Майрониса… Главное в творчестве – не сам человек, даже не вдохновение, которое он чувствует, а Тот, кто одухотворяет.
– В вашей манере пения, игре голоса проскальзывают индийские мотивы. К тому же в молодости в Москве у вас был жених индиец…
– Просто друг. Он был пилотом, очень интересный, милый человек. Когда начал дарить серьезные подарки, поняла, что все идет не туда, куда я хотела. Мне же было просто интересно узнавать про Индию. Я с детства интересовалась индийским искусством, все тогда смотрели фильмы эти про любовь. Индийское пение, как и поэзия, было одним из интересов. И остается.
– Может, в прошлой жизни вы родом из Индии… Вот и связь через санскрит с архаичным литовским языком.
Я многим интересуюсь, живу страстью к жизни. Но музыка всегда первая
– Что-то есть, да. Мне еще очень интересно грузинское пение и старые русские песни. Когда углубляюсь в старые цивилизации – всегда делаю потрясающие открытия для себя.
В нынешний приезд Гинтаре успела спеть на инаугурации новоизбранного президента Литвы. Вообще, похоже, она готовит свое музыкальное возвращение на родину. Необычным для певицы способом – рисуя в Америке картины.
– Там только волны, море, в общем, вода – как всегда то, что меняется и ускользает. Я хочу в концерте соединить это с музыкой, с пением.
– Как вам удается совладать со всеми своими разнообразными талантами, которые могут тянуть в разные стороны?
– У меня одна проблема – что день кончается! Невозможно заниматься многими делами сразу. Значит, что-то бросать. Но что? Керамику? Которую обожаю, могу сутки не вставать из-за гончарного круга. Это моя огромная страсть! Вечная дилемма – выбор, я многим интересуюсь, живу страстью к жизни. Но музыка всегда первая, потому что я в ней с колыбели.
– Как сейчас вспоминаете тот советский огромный успех с "Горницей"?
– Это было чудесно! Я до этого никаких конкурсов, кроме детского, не выигрывала. Даже не участвовала. Чувствовала внутреннее освобождение, потому что доказала себе и другим, что иду правильным путем. Ведь до этого еще с музыкальной школы, я помню, было много шума, что, мол, сворачиваю куда не надо. И вот с этим прорывом я доказала право на свое "я" в музыке. Что могу дать многое слушателям и без того, чтобы это был Шопен или Бах.
Изъяв мои записи, удалив из эфиров, меня наказали за "предательство Родины"
С "Горницы", с признания тогдашнего все в творчестве и пошло в гору. И пришло к тому, что позже компании Sony и Emi выпустили пластинки с моими песнями. Из числа исполнителей тогдашнего СССР, которых приглашали эти компании, я стала единственной не "сувенирной". То есть не литовкой, русской или советской, а уже западным исполнителем. Они меня признали своим музыкантом. Это для меня стало чудом! Даже предлагали английское подданство. Но зачем? У меня к тому времени уже был американский паспорт.
– Знакомая история – доказывали строгим папе с мамой, классикам в музыке право на собственные поиски?
Алексей получил строгое письмо из органов, что со мной работать не следует
– Да, именно. По сей день. Эти поиски обернулись тогда первым успехом. Все случилось неожиданно: в 1981 году позвонили, что нужно поехать на конкурс, представить Литву, и поехала. Когда стала известной, саксофонист Алексей Козлов обратил на меня внимание, мы начали репетировать с "Арсеналом". Он писал для меня специальные композиции. Работа с этим джазовым коллективом была высшей музыкальной планкой, самым лучшим, что со мной случилось в Советском Союзе. Мы тогда с "Арсеналом" готовились к гастролям. Но тут я вышла замуж. И сразу Алексей получил строгое письмо из органов, что со мной работать не следует. Такое же послание получил и дирижер Силантьев, с которым мы сотрудничали. А также все радио- и телеканалы, а также киностудии, где я снималась. Убрали в стол мои записи. Причем мне самой никто ничего не сообщил.
– Что же вы такое совершили – вышли замуж неправильно?
– Да! Это был американец. Те, кому пришли такие письма, не могли не подчиниться, выбора у них не было. Единственный музыкант, мой лучший друг, композитор Эдуард Артемьев секретно мой голос использовал для озвучивания фильмов, без слов. А позже он его даже синтезировал! Последний раз мы виделись в Лондоне, когда я записывала на Sony альбом-микс. Он сидел в "Студии Битлз", слушал, я была счастлива...
Все знали, что наша квартира в Москве – с микрофонами
А тогда в СССР наказывали, если человек связывал жизнь не с тем, с кем надо. Изъяв мои записи, удалив из эфиров, меня наказали за – как тогда считалось – "предательство Родины". Я в Москве со многими иностранцами была знакома, и если бы вышла, наверное, за чеха или того же милого индийского пилота – это было бы политически правильно: страны, с кем СССР дружил. А тут – за американца!..
– Во что это вылилось для вас и ваших близких?
– Я после этого в Литву не могла въехать. Только через Москву. Меня оттуда на машине привозили в Каунас кагэбэшные водители. Они стояли под окнами, пока я общалась с родителями, ждали. Давали нам час на Рождество. Быстро поели, поговорили и – обратно в Москву. Кроме Каунаса я не имела права нигде в Литве бывать. Например, встретиться с родными в Паланге – нет! Был контроль за моими поездками, особенно за тем, с кем я общаюсь. Родители иногда сами приезжали в Москву, чтобы повидаться. Но мы все знали, что наша квартира в Москве – с микрофонами.
– Правда, что Америку вы полюбили с первого взгляда и было все легко?
– Абсолютно! Никаких внутренних усилий. Конечно, слабое знание английского вначале очень мешало. Но я сразу пошла на курсы, через год свободно общалась. А главное, что дало мне английский, – это чтение. Впервые в жизни в Америке мне открылась возможность читать все. От этого я была в потрясении больше всего. Что хочешь – бери и читай! После советской цензуры это меня тогда просто свело с ума.
– Чувствуете себя сейчас американкой?
Целые государства – это и США, и Англия, – которые не опаздывают!
– То, что не мое в Литве, не мое и в Америке. Я, например, не выношу грубых людей. Но то, что называется западным образом жизни, западным порядком, – это мое. Потому что я люблю высокий уровень всего. Самый высокий. Что бы это ни было. Например, нравится, что люди не опаздывают. Целые государства – это и США, и Англия, – которые не опаздывают! Кому-то это трудно, а мне легко, я люблю организованность. Мне вообще импонируют страны, стремящиеся к максимально высокому уровню во всем, к движению вперед. Это возможно только там, где свобода, где все позволено.
Вот у нас Трамп... Я лично за него никогда бы не голосовала, но в Америке все возможно. На Земле мы не скоро еще придем к состоянию, чтобы иметь свободу и одновременно прилично себя вести. Этого баланса трудно достичь, но развитые страны добиваются его больше, чем другие.
А вот если я сама опаздываю – меня начинает тошнить...
– Перфекционизм? Наверное, оттуда, из строгого детства?
– Конечно. Я пришла к выводу, что с детьми так нельзя. Это ведет к их страданиям. Учить порядочности человеческой, умению быть благодарным – это да! Но перфекционизм – это болезнь, она у меня есть.
– Может, качнув маятник в другую сторону, даете собственным детям гиперсвободу?
– Я многое стараюсь делать иначе. И в музыке пожалела их. Они все начали учиться игре на фортепиано, но потом не хотели, рыдали. Наступил момент, когда я сказала: ладно, пианистами вам не быть, так что свободны!
У Гинтаре трое детей: двое от первого брака и дочка – с нынешним мужем, программистом Китом.
– Мой старший сын Джейсон – хирург, младший Мартинас – дизайнер. Дочке Элизабет 14 лет, она в девятом классе, хочет быть ветеринаром. Но пока она чемпионка по плаванию. Я со своим перфекционизмом тоже вначале требовала от нее слишком многого. До момента, когда поняла, насколько это ее ранит.
– Вы следите за массовыми протестами в Москве? Что думаете о России?
Я в шоке от того, насколько в России власти довели людей
– Очень переживаю. Я в шоке от того, насколько там власти довели людей. Хотя этого можно было ожидать... Удивительно, что народ – на который давили столько веков, столько было в истории тиранов, как Сталин, народ, который привык быть угнетаемым, за исключением диссидентов, привык быть испуганным (и мы в СССР были испуганными), который, как казалось, и сейчас сдался, когда многие опять стали коммунистами, кагэбэшниками, – сейчас все-таки пробует взять ситуацию в свои руки. Молодежь выходит на митинги, зная, чем это может кончиться. Храбрые люди. Видя, с кем имеют дело, какая сильная армия и полиция, все равно выходят на протесты, борются. Слов не нахожу, как я их поддерживаю и как жалею! Очень хотелось бы, чтобы в России жизнь была такой, какой видят ее эти люди.
– Сейчас возвращаетесь из Литвы в Америку. Вам вторая стала роднее первой?
– Знаете, человек может всем сердцем любить несколько мест. Даже те, где не живет. Любовь к родине всегда особая, но любовь моя к Америке – тоже любовь. Я скучаю по обеим. Ограничиться чем-то одним в этом мире я не могу. Мне нужно для жизни и творчества многое, все больше и больше.
Я очень рада видеть, как развивается Литва. Конечно, в свободе есть риск, но это всегда лучше, чем тюрьма. Вспоминая прежние времена, радуюсь литовским изменениям, тому огромному жизненному выбору, который предоставлен теперь взрослым и детям. Ясно, что последние это особо не ценят. Обычное дело! Воспринимают как само собой разумеющееся. Ведь они не знали другого. Вот мои дети дома не ценят, например, как я готовлю. Но мы не пришли в эту жизнь, чтобы быть всеми признанными и ходить с медалями на груди. Всегда найдутся те, кто будет на нас и поплевывать. Жизнь – такая уж игра. Тонкая. Где каждый решает сам, чем жертвовать и ради чего.
Слава Богу, что есть музыка, искусство, танец, кино и другие прекрасные, фантастические вещи, которые отвлекают нас от чудовищности бытия. Чудесные, одухотворенные – они, я уверена, даются нам свыше.
