Осенью 1926 года сотрудникам посольства Чехословакии в Москве передали 12-летнего Николая Кириллова. Он говорил, что по национальности чех и хочет вернуться домой, к своим родителям. Николай действительно очень хорошо говорил по-чешски, но оказалось, что его родители вовсе не из Чехословакии, а там живут его опекуны, в семье которых он прожил пять последних лет. Кириллов оказался за границей в 1921 году, приехав в рамках программы помощи беспризорным детям советской России. Опекуны отказались забирать его к себе, и Николай остался на родине.
90 лет назад из Чехословакии в Советский Союз возвратилась последняя группа детей, оказавшихся на воспитании в чехословацких семьях. Эта программа была начата для преодоления голода и проблемы беспризорников, среди которых были не только сироты, но и те, кого были не в состоянии прокормить родители. Некоторые современные исследователи говорят, что в то время на улицах жили до 7 миллионов детей.
О том, что несколько сотен российских детей получили возможность пережить тяжелое время в Чехословакии, до недавнего времени не было широко известно. Намного больше информации опубликовано о Русской акции помощи, начатой чехословацким правительством в том же, 1921 году: эмигранты, бежавшие после революции из России, могли остаться жить в Праге и других городах, получали материальную помощь и поддержку в получении образования на родном языке. Частью Русской акции помощи стала программа для беспризорников из советской России, инициированная Международным комитетом Красного Креста.
Пражский архивист и журналист Анна Хлебина нашла документы об этой программе в Национальном архиве Чешской Республики, а начать поиск ее заставила заметка, прочитанная в подшивке одной из франкоязычных константинопольских газет от 1921 года. Хлебина говорит, что, к сожалению, не видела советских архивных документов, которые могли бы рассказать о помощи беспризорникам более полно, но в чешских архивах она нашла материалы советской детской комиссии, которая инспектировала, в какие семьи попали дети в Чехословакии. Среди документов была переписка Калинина и Каменева, свидетельствующая о том, что руководство советской России без энтузиазма согласилось отправить детей в "мелкобуржуазную среду", где они могут "проникнуться гнилыми принципами" и встретиться с "врангелевскими офицерами". Тем не менее дети в Чехословакию все же были отпущены. Анна Хлебина рассказывает о подробностях этой гуманитарной акции:
– В Чехословакии очень хорошо знали о голоде в советской России и Украине, время от времени организовывали сбор средств в пользу жертв голода, устраивали благотворительные концерты, шили что-то в мастерских, продавали, а эти деньги передавали в фонд голодающих. Русские и украинские эмигранты тоже устраивали в своей среде благотворительные акции, концерты в пользу голодающих в тех областях, которые им были ближе. Жители Чехословакии собирали средства в помощь землякам, жившим на Волыни и в других регионах, куда они переселялись в основном в XIX веке: туда ехали составы с продуктами, посевным материалом, одеждой. А дети – это была инициатива чехословацкого Красного Креста, который решил предложить свою помощь. Нашлись семьи, которые были готовы принять этих детей.
– Какова была ситуация в России, много ли там было беспризорных детей? Откуда вообще появились беспризорники в таком большом количестве?
– Беспризорники появились в результате революции, "красного террора", в результате того, что была разрушена промышленность, сельское хозяйство, а родители этих детей были расстреляны или погибли от голода и других причин. На улицах оказались дети из абсолютно разных слоев населения. Это были дети крестьян, дети интеллигенции. Получается, что каждый 20-й житель советской России в то время был несовершеннолетним беспризорником или бездомным. Условия, в которых они жили, были действительно тяжелыми, потому что чаще всего речь шла о несовершеннолетних, родителям которых нечем было их кормить, потому что был голод. Как пишут исследователи, во многих областях умерло большинство детей до трех лет. Консульство Чехословакии в Москве привезло в Прагу образцы того, чем питаются в советской России: это были коровьи лепешки, трава, из которой люди себе что-то готовили. И эти образцы пищи стали экспонатами выставки. Естественно, в результате люди прониклись большим сочувствием к происходящему и были готовы помогать, в том числе беспризорным детям. Масштаб проблемы был очень серьезный. Хотя, например, до нас она дошла в основном в фильмах, в книгах, в фольклоре: "У кошки четыре ноги..." (стихотворение из повести Григория Белых и Леонида Пантелеева "Республика ШКИД" о беспризорниках Ленинграда. – Прим. РС). Эти дети, как кошки, тогда путались под ногами, но даже в школьном курсе истории об этом не говорили как об ужасающей трагедии. Эти дети просто были, а потом их куда-то всех дели.
– Как их отбирали, чтобы отправить в Чехословакию? Это происходило добровольно или все же имело насильственный характер?
– Это было международное соглашение. Советская Россия согласилась с тем, чтобы разрешить выехать за границу на воспитание (в старом смысле этого слова) двум тысячам советских детей, беспризорников, 600 из них должны были уехать в Чехословакию. Эту цифру утвердило международное соглашение, и тут же чехословацкий Красный Крест отправил медицинский поезд с персоналом, который должен был этих детей привезти из Самары. Этот поезд 1 декабря 1921 года приехал в Симбирск, где должны были сформировать группу детей. Голодало Поволжье, об этом все знали, поэтому решили забрать детей оттуда. А там должны были их подготовить, отобрать по требованиям опять же этого соглашения: дети должны были быть здоровы, морально безупречны и желательно русской национальности. Комментировать это не берусь, таковы были условия соглашения. Тем не менее на месте найти необходимое количество детей не смогли, в итоге их набрали меньше трехсот – 292 ребенка, которых посадили в чехословацкий поезд. Он шел очень долго, и пока он доехал до Москвы, 9 человек умерли. В Москве, когда поезд прибыл на Казанский вокзал, организовали рейд милиции, и всех детей, которых нашли, погрузили в поезд и отправили в Чехословакию. По пути еще высадили тех, кто заболел, и в итоге вместо 600 в Чехословакию прибыло 439 детей. Хотели прежде всего мальчиков определенного возраста, не слишком маленьких и не слишком больших. Но в итоге поехали и мальчики, и девочки, просто те, кого смогли найти и кто был в состоянии выдержать долгую дорогу. Как пишут очевидцы, когда поезд въехал на территорию Чехословакии, на вокзалы приходили знавшие о нем люди и просили выдать им какого-нибудь ребенка, которого они были готовы тут же взять в семью. Так что интерес был очень большой, люди хотели помогать, особенно в провинции. Там это было проще, чем в городе взять в квартиру еще одного человека. Примерно половина детей из России оказалась в деревнях, они включились в жизнь этих семей, ходили в местные школы.
– Если ребенок жил на улице, сам добывал себе пропитание, был беспризорным, естественно, это накладывало на его развитие и на его восприятие мира определенный отпечаток. Были ли проблемы, когда чехословацкие семьи брали к себе этих детей? Были ли ситуации, когда от детей потом отказывались, или все проходило гладко?
– Действительно, дети были разные, и они разное количество времени провели на улице. И потом они были из разной среды. Разумеется, были проблемы. Когда человек мерзнет и хочет кушать, он думает не о том, какую картинку нарисовать, а о том, как добыть покушать и согреться. Человек, который круглосуточно живет тем, где бы урвать кусочек еды, безусловно, особенный, ведь у маленьких детей, если учитывать особенности развития, каждый месяц на счету, и беспризорность, безусловно, накладывает серьезный отпечаток на развитие. Это были дети, которые занимались воровством, дрались за кусок хлеба. Но по приезде их оставили примерно на месяц в карантинном лагере: помыли, вылечили все, что можно, вывели вшей и приучили к минимальной дисциплине. В это время у детей были русскоязычные воспитатели из числа русских эмигрантов, а также чешские воспитатели, которые говорили по-русски. Детей успокоили и раздали по семьям. Они разъезжались маленькими партиями. Некоторые прошли период адаптации без проблем, и когда пришло время их отдавать, опекуны писали, что "у мальчика никого нет, он нам как родной, мы его выходили, он был слаб здоровьем, маленький ростом, выглядел моложе своих лет, ходит сейчас в школу, расцвел, учится, оставьте его нам, мы его любим как родного". Были, конечно, дети, на психику которых годы на улице наложили отпечаток. Был мальчик Коля, можно сказать, мой любимец, потому что в документах его дела его история есть буквально от начала и до конца. Это Николай Кириллов, которого отдали в деревенскую семью, а он там плохо себя вел, в школе устраивал провокационные выходки, разрушил колодец в деревне, где он жил, дома всё крушил. У него, очевидно, были какие-то психические нарушения. Его опекуны просили органы опеки куда-нибудь его забрать, писали, что больше восьми дней с ним не выдержат. Но в итоге они с ним выдержали до 1925 года, а потом его вернули. Он был сирота, поэтому его вернули на родину в 1925 году и поместили в детский дом. Прошло несколько месяцев, два или три, и он появился на пороге чехословацкого консульства со словами, что он чех, который через Польшу попал в Советский Союз, чтобы найти свою сестру, и с просьбой "верните меня к моему папе в Чехию". При этом он назвал чешское имя своего опекуна. Ему направили письмо, что вот мальчик говорит, что любит его как родного отца, не хочет ли он оплатить ему билет из Москвы в Чехословакию, чтобы он приехал и жил у него. К сожалению, его не захотели возвращать, и это такая немножко поучительная история. Этот мальчик Коля был один очень проблемный. Еще есть в документах история двух молодых людей, которых отдали на обучение ремеслу. Тогда была другая система: был мастер, у него мастерская, ему отдавали учеников, а он их кормил, одевал и обучал. И вот эти два молодых человека прошли курс обучения, мастер их одел, обул, отвел на вокзал, а они даже должным образом с ним не попрощались, и он с горечью об этом отзывался, что спасибо не сказали. Все эти жалобы были подшиты к делу, но из 439 детей было всего несколько таких исключений, остальные дети были в целом беспроблемные, и даже советские проверяющие, которые ездили по семьям, не нашли, к чему придраться.
– А были истории со счастливым концом в том смысле, что беспризорные дети после нескольких лет жизни в семье оставались в ней уже навсегда? Было ли это вообще позволено?
– Детей отправляли на неопределенный срок, жестких сроков для возвращения их на родину обозначено не было. Поэтому потом стали поступать заявления от чехословацких граждан, которые хотели усыновить детей или просто оставить их у себя. Советские органы, разволновались, что детей сейчас разберут, аргументы были, что нельзя советскими гражданами разбрасываться, что их хотят оставить в мелкобуржуазном обществе, хотя возвращались многие из них на улицу. После этого выдвинули требование – немедленно сформировать состав и отправить всех на родину. В Чехословакии дети были на учете местных органов опеки, и только потом они попадали семьи, а органы опеки стали говорить: "Мы ребенка отдали в обучение на три года, оплатили его, у нас есть обязательства, и если мы его заберем, тогда просим правительство возместить нам сумму, которую мы на него потратили. Кроме того, этот ребенок сирота, у него нет родителей, и он окажется снова на улице, а мы хотя бы дадим ему профессию, и он по возвращении сможет себя прокормить. Оставьте нам детей хотя бы до конца учебы". Исследователи, которые видели советские документы, пишут о том, что примерно половина семей хотела оставить детей себе. Был мальчик Дима Бредихин, которого привезли хилого, несчастного в семью высокопоставленного городского чиновника, и он писал: "Мальчик нам как родной, пусть он доучится, закончит школу, мы бы его хотели вообще оставить". Судя по тому, что его имя больше нигде не встречалось, он наверняка остался в Чехословакии. Кто-то женился, вышел замуж, потому что некоторым по приезду было, допустим, 14 лет, а потом исполнилось 18, и это позволяло устраивать личную жизнь. Был один мальчик – совершенно исключительный. Когда собирали состав, в списке было написано: "На вокзал не явился. По нашим сведениям, отец с ним и другими детьми уехал в СССР". Речь шла о коммуне "Интергельпо", как раз в 1925 году чехословацкие коммунисты сформировали первый состав и уехали в степи Киргизии, чтобы построить нынешний Бишкек (речь идет о гражданах Чехословакии, которые по призыву Ленина отправились строить в Киргизию социализм, возвели в "голой степи", как они потом писали, электростанцию и несколько фабрик, но в 1943 году кооператив ликвидировали, а многие его члены были репрессированы. – Прим. РС). Еще были те, кто все же был оставлен доучиваться. Таких было около 10 человек. Несколько лет спустя они появились в канцелярии Красного Креста с тем, что они закончили учиться, но не могут найти себе работу и прокормить себя в Чехословакии и просят вернуть их в Советский Союз. Это была последняя партия, которую вернули в 1929 году.
– На фотографии последней группы вернувшихся на родину россиян, как раз сделанной в 1929 году, нет маленьких детей, это все взрослые молодые люди. В каком возрасте они уезжали? Все дети были одного возраста?
– Самые маленькие были 7-, 8-, 9-летние. Больше половины были 12–14 лет. Если мальчику было 14 лет, через пять лет ему было 19, и это был уже взрослый мужчина.
– Судя по тому, что вы рассказываете, дети отправлялись в Чехословакию все вместе, в одном составе, а возвращались в разное время.
– Именно так, возвращались тремя основными партиями. В первой вернули детей, которые сами просили о возвращении. Говорят, что их сагитировали, что ездили представители советского посольства и очень агитировали. Но наверняка были и дети, которые просились на родину. А также в первом составе возвратились те, у кого нашлись родители, например, если у советских органов были сведения, что детей ищут взрослые. Потом была вторая партия: те, у кого советские органы нашли живущих родственников и был известен их адрес. И третья партия была – последняя – сироты, которых смогли привезти на вокзал. Ведь были и те, кто не явился, сбежал, прятался в лесу. Это только согласившиеся на возвращение.
– Уровень жизни в Чехословакии и в то время уже в Советском Союзе, куда они возвращались через несколько лет, был разным. Что с этими детьми или повзрослевшими молодыми людьми произошло после того, как они вернулись в советскую Россию?
– Их сдали в детские дома. Тех, у кого нашли родственников, отдали им, но неизвестно, как они их кормили и чем эти дети после возвращения занимались. А тех, у кого не было родителей, передали в детдома, из которых, я думаю, большинство из них сбежали, как и Коля Кириллов, о котором я рассказывала. Естественно, после жизни в такой благополучной стране, как Чехословакия, советский детский дом для большинства этих детей, наверное, был шоком. К тому же за те несколько лет в Чехословакии все выучили чешский язык, с ними по-русски много лет не разговаривали... – рассказывает архивист Анна Хлебина о программе помощи беспризорным советской России.
