Более десяти миллионов долларов потратил бизнесмен Сергей Васильев на возрождение полуразрушенной старинной усадьбы князей Куракиных Степановское-Волосово. Теперь в 180 километрах от Москвы, в Зубцовском районе Тверской области, среди проселочных дорог и деревенских изб, несколько на отшибе стоит настоящий дворец.
Много десятилетий после революции 1917 года имение лежало в руинах, пока в 2006-м Сергей Васильев не прилетел туда на вертолете вместе с председателем областного парламента, с которым вместе учился в институте. Сначала известный финансист взял усадьбу в аренду: тогда комитет по имуществу области оценил ее в 15–16 миллионов рублей. Через несколько лет, уже вложив в проект серьезные средства, Васильев решил выкупить имение: к тому моменту цена возросла вдвое, до 32 миллионов (в том числе и за счет вложенного), но пути назад уже не было.
У въезда в усадьбу гостей встречает белый пароконный экипаж, обитый изнутри алым бархатом: на нем можно прокатиться по возрожденному английскому парку, где есть и воздушные белые беседки, и конюшни, и пруд с венецианским мостиком. Двухэтажный дом с двумя флигелями огромен – три тысячи квадратных метров. При входе посетителям выдают особые плотные музейные бахилы. Однако на том и кончается атмосфера музея: на антикварной мебели можно сидеть, нигде нет никаких ограждений и запрещений. Кстати, забора вокруг усадьбы тоже нет. Гостям предлагают часовую экскурсию по дому, рассказывают об истории имения и рода князей Куракиных. По выходным в роли экскурсоводов выступают сам хозяин и его супруга, а также бывший директор местной деревенской школы, историк Ольга Мурашова.
Это настоящее имение: тут есть и хозяйственные постройки, и ферма, производящая продукты для домашнего пользования. Недавно открылся трактир, где, к немалому нашему удивлению, сами хозяева помогают работникам обслуживать посетителей.
Сергей Васильев, председатель совета директоров инвестиционной группы "Русские фонды", рассказал Радио Свобода о том, как начинался этот проект.
– Идея пришла около 15 лет назад. Друзья показали мне несколько усадеб в Тверской области с предложением – возможно, кто-то захочет это восстановить. Тогда был самый расцвет "пухлых нулевых", и бизнесмены увлекались самыми разными вещами. В тот момент мне казалось, что это очень популярное дело, и я беру чуть ли не последнюю усадьбу, что будет очередь таких же желающих. Сегодня редкий богатый чудак возьмется за такое дело, но тогда так не казалось. Инвестиционный бум тех лет позволял надеяться, что будут реализовываться очень многие частные инициативы. Но потом ситуация изменилась, уже через год-полтора случился мировой финансовый кризис, и многие подобные затеи остановились.
Один увлекается коллекционированием марок, другой – дорогих автомобилей, а я решил восстановить усадьбу
Я взялся за этот проект в череде многих других, не думая, что это станет моим большим жизненным увлечением. Один увлекается коллекционированием марок, другой – дорогих автомобилей, а я решил восстановить усадьбу, не считая это каким-то подвигом и совсем не понимая, что это приведет к изменению всего стиля жизни моей семьи. Я думал: ну, восстановлю дом, что-то построю, может быть, это будет наша дача. Конечно, дом и тогда казался слишком большим для жизни, да и далеко, добираться трудно. Но для меня это было увлекательное приключение: кто-то путешествует во Францию, а я буду путешествовать в тверские дебри.
И погрузился в историю. У меня физтеховское образование, я закончил МФТИ, поэтому привык относиться ко всему системно. Общую историю России я, конечно, знал, но в какой-то момент понял, что мне недостаточно советского школьного образования. Решил: начну-ка я со времен Петра и пойду дальше. Находил большие монографии о царствовании Петра, Елизаветы, Екатерины, Павла, Александра, Николая. Дойдя до революции, осознал, что теперь более-менее чувствую нить русской истории. А усадьба придала этому совсем иной срез. Ты живешь в доме, которому 200 с лишним лет: вот этот камень заложен при Павле, тут воздвигнут обелиск в честь императора Александра, вот это случилось при Николае I! Дом был свидетелем многих эпох. Усадьба – это такая машина времени по погружению в историю, она ее часть. Все это очень меня увлекло и постепенно стало смыслом жизни, как ни высокопарно это звучит.
– Расскажите, пожалуйста, об истории усадьбы.
– Она была основана Степаном Куракиным, главный дом заложен в конце XVIII века (примерно 1795–96 годы). Это год восшествия на престол Павла I, который поднял всех троих братьев Куракиных, и они начинали строительство своих московских особняков и загородных имений. В каком-то смысле это памятник Павлу, точнее, его влиянию и тем деньгам, которые он раздаривал приближенным. Степан Куракин заказал проект известному архитектору Джакомо Кваренги, который в тот момент для его брата Александра перестраивает в Петербурге дом на Английской набережной, под Коллегию иностранных дел. А для третьего брата, Алексея, он строит Ассигнационный банк, то есть тогда братья вовсю использовали Кваренги как архитектора и государственных учреждений, где сами работали, и своих загородных имений. Дом был построен, но Степан не успел в нем пожить, умер в 1805 году, и имение перешло к его брату Александру, который продолжил строительство.
Расцвет усадьбы приходится на 30-е годы XIX века, когда после смерти Александра Борисовича Куракина дом достается его племяннику Борису Алексеевичу: он уже разворачивает там огромное строительство. Строится целый городок, появляется площадь, обелиск в память императора Александра I, готический замок. Сохранилась картина его сына, Алексея Куракина, с изображением этого городка. Сохранились остатки многих фундаментов. Такое ощущение, что князь хотел основать тут город. На картине видно, что это прямо уездный городок. Поразительно: сейчас это далекая деревня в полях, а тут какие-то улицы, проспекты, шлагбаумы… Он дал улицам звучные названия – "Александровский проспект", "Борисоглебский проспект", "Березовая аллея"… В общем, можно сказать, что князь баловался, а может быть, он просто мечтал создать город, где осталась бы память о нем.
К сожалению, увеселительные вещи типа готического замка ушли вместе с XIX веком: уже к его концу от этого городка ничего не осталось, кроме большого каменного дома и хозяйственного двора, да еще пары белокаменных въездных обелисков. Ну, а потом начинается XX век со своими революциями и войнами, в усадьбе устраивают коммуну, а на хоздворе – совхоз. Но дела у коммунаров сразу не пошли. Здание разбирают на кирпичи, совхоз за долги продает строения хозяйственного двора. Впоследствии в главном доме разместили психоневрологический интернат. Все это время строения приходят в упадок. Но главные разрушения пришли в наши 90-е, когда дом покинули.
– Чем знаменит род Куракиных?
– Он идет от Гедиминовичей. Борис Иванович Куракин – свояк Петра I: они были женаты на сестрах. Почти 200 лет, весь XVIII век, и XIX, и начало XX Куракины были близки царствующей фамилии. Это было и при Петре I, и при Елизавете, при и Екатерине. Александр Борисович Куракин с детства воспитывался с будущим наследником Павлом Петровичем, они были очень близки, молодыми ездили в Европу. И затем, когда Павел после смерти матушки приходит на престол, он тут же поднимает всех Куракиных, и Александр Борисович делает большую карьеру, возглавив Коллегию иностранных дел. Его брат Алексей возглавляет сначала Ассигнационный банк (как сейчас сказали бы – Центральный банк), а потом, при Александре I становится министром внутренних дел, то есть премьер-министром Российской империи. Степан Куракин, основатель нашей усадьбы, при Павле руководил кремлевскими строениями, отвечал за московский Кремль.
И даже после смерти Павла связи с царствующей фамилией оставались очень тесными. При Александре I Александр Куракин был послом в Париже, и война 1812 года отчасти началась вследствие словесных перепалок между ним и Наполеоном. Прямых наследников у Александра Борисовича не было, и дом достался его племяннику Борису Алексеевичу, кстати, крестнику Екатерины II. Его дети были близки к последующим поколениям русских императоров.
Может быть, из-за близости Куракиных к царствующей фамилии Романовых усадьба и была в забвении после революции
Последние владельцы усадьбы – Елизавета Алексеевна Нарышкина и ее сестра – тоже близки к Романовым, Нарышкина была гофмейстериной при Александре Федоровне, супруге Николая II. В момент Февральской революции она находилась в Царском Селе, в Александровском дворце, где и была арестована вместе с царской семьей, но в мае заболела и покинула дворец. Целый год она скрывалась где-то под Петербургом, потом вернулась в деревню, но в дом ее не пустили, потому что там организовали коммуну. Местный богатый крестьянин поселил ее в своем доме в соседней деревне Ивашково, и пару лет она жила там. Она тогда была уже в возрасте, около 80 лет. К ней приехали ее дочь Вера и внучка Ирина, которые, кстати, преподавали в местной школе. Потом Нарышкина переселилась в Москву, писала там воспоминания, распродавала какие-то вещи, чем и жила в голодные 20-е годы. Веру и Ирину арестовали, сослали в ссылку: революция и гражданская война жестоко обошлись с ее родными. В конце 20-х годов Нарышкиной удалось получить разрешение Сталина покинуть советскую Россию и уехать во Францию. Жила в Сент-Женевьев-де-Буа, в пансионе для пожилых людей из белой эмиграции, умерла в 1929 году, похоронена на тамошнем кладбище.
Может быть, из-за близости Куракиных к царствующей фамилии Романовых усадьба и была в забвении после революции. В советское время ведь было принято восстанавливать усадьбы великих писателей (Ясная Поляна, Михайловское), ну, или уже самих царей (то же Царское Село). А вот такие царские сановники – в советское время считалось, что некорректно их возвеличивать, хотя, безусловно, это были наиболее важные люди в истории Российской империи. Вот он, результат советского забвения!
В доме была найдена переписка с царствующими особами. Архив дома отчасти сохранился благодаря этому, ведь даже в советское время, если находили переписку с царями, то такие документы обязательно отправляли в архив. Немногие дома могут похвастаться сохранившимся архивом.
– Кто обслуживает вашу усадьбу? Это ведь огромное хозяйство.
– Жители окрестных деревень: постоянно у нас работают больше 30 человек. Я сам – городской житель, а усадьба погрузила меня в жизнь современной русской деревни. Может быть, я и живу во дворце, но, вообще говоря, этот дворец находится не на Рублевке, а в обычной российской деревне, без дороги, без газа, со всеми проблемами современной деревни, где никакой работы, местные ищут ее в Москве. Теперь я вижу, чувствую и понимаю всю эту проблематику гораздо глубже и считаю это еще одним важным моментом собственного погружения в усадебную историю.
Восстановленная усадьба неожиданно привнесла в жизнь русской глубинки туристический момент: много людей приезжает к нам на экскурсии. И это новое изменение парадигмы развития российской деревни. До революции она жила сельским хозяйством, советское время придало ей свою специфику, а сегодня она живет дачами для горожан и туристическим бизнесом, и это очень интересный переход. Происходит трансформация русской деревни.
– Сколько стоило восстановление усадьбы?
– Вдаваться не буду, но это действительно большие деньги. И это при том, что у нас тут не было вычурных фресок, деревянной резьбы или какой-то особой штукатурки, которую надо было досконально восстанавливать: хотя архитектор главного дома – Кваренги, но архитектура достаточно простая, что и характерно для такой дальней усадьбы. Все-таки это не петербургский, не московский дом, а загородное имение: их обычно не оформляли вычурно, поэтому сложной реставрационной работы не требовалось. Когда мы пришли, это было полуруинированное здание, как я говорю, такой Сталинград, и приходилось проводить тяжелые технические противоаварийные работы: укреплять фундамент и перекрытия, связывать стены, чтобы они не развалились.
Но сегодня дом уже действительно напоминает дворянскую усадьбу! Мы нашли, на наш взгляд, правильные внутренние решения для дизайна, отделки, чтобы сохранить дух русской усадьбы. Честно говоря, это была непростая задача. Когда я за это брался, дом не казался мне таким большим, а работа такой сложной. А потом, по мере знакомства с архивными документами, чертежами, описаниями я заметил, что его часто называли… дворцом! Я сначала не придал этому значения, думал, что это для красного словца, но постепенно понял, что это был действительно серьезный комплекс дворцового плана: и по внутреннему убранству, и по коллекции картин, и по стилю жизни, и по стилистике всего пространства.
Когда мы взялись за внутреннее убранство дома, я уже понял, что восстанавливаю не усадьбу, а дворец
И вот когда мы взялись за внутреннее убранство дома, я уже понял, что восстанавливаю не усадьбу, а дворец. А это гораздо более серьезный вызов, тут ведь проще ошибиться, промахнуться. Перед нами стояла сложная задача: нужно, чтобы не слишком пахло новоделом, и при этом было не очень дорого. В антикварных магазинах, на выставках российской мебели умопомрачительные цены на русский ампир – тот стиль, который и был в этой усадьбе. К сожалению, аутентичная мебель почти не сохранилась. Это очень дорогие образцы. Возможно, попытка меблировать дворец антикварным русским ампиром стоила бы даже дороже, чем само восстановление усадьбы. Мы не могли себе этого позволить, да и не ставили такой задачи, решили просто найти антикварную мебель тех времен, покупали ее на разных европейских барахолках и относимся к ней спокойно, всем приезжающим говорим: "Ходите и садитесь где хотите, не заморачивайтесь". Нет никаких веревочек, ограничений. Ведь это и наш дом, мы сами сидим на этой мебели, да и не такая уж она дорогая, чтобы устраивать шоу с веревочками. И оказалось, что все это очень нравится людям.
– А как вы все это восстанавливали, чем руководствовались, что брали за образцы?
– Это памятник федерального значения, поэтому восстанавливать его можно было только в соответствии с правилами. Несколько компаний представили проекты реставрации – сначала "Центрпроектреставрация", потом "Тверьпроектреставрация": они провели архивные исследования и подготовили проект, по которому и начал восстанавливаться дом. Но и сейчас, через 15 лет восстановления, постоянно выплывают какие-то новые фотографии, возникают новые идеи. Вот недавно нашли очередные фотографии: если бы они были вначале, я бы, возможно, многое восстановил по-другому.
Потом мы уже и сами начали копаться в документах, в московских и петербургских архивах, находили какие-то фотографии и картины, которые ложились в основу реставрации. Например, в Государственном историческом музее сейчас хранится восемь картин князя Алексея Куракина, художника, с изображением усадьбы. Это редкий подарок судьбы: усадьба на них изображена с разных ракурсов, причем достаточно точно. Эти живописные произведения тоже легли в основу проекта восстановления.
Еще одна удача, редкий случай: сохранилось много портретов, висевших на стенах усадьбы. После революции наиболее ценные образцы были вывезены, распределены по лучшим музеям и висят сейчас в Третьяковке, в Пушкинском, в Русском музее в Петербурге, в Государственном историческом музее. А основной массив портретов, простых с художественной точки зрения, но тоже важных, сохранился, в советские годы их перевезли в Тверь (около 350 картин).
– Я читала в интернете интересную историю, связанную с каменными львами, которые теперь стоят у входа в усадьбу.
– Они изображены на картине Алексея Куракина, есть и на советских фотографиях, хотя там они уже стояли не на въездных обелисках, а со стороны парка. Судя по этим фотографиям, от них остались обломки, и профиль львов уже не читался, и лап не было. Когда мы пришли в усадьбу, львы уже куда-то исчезли, и я не надеялся их найти. А потом, где-то на пятый год реставрационных работ, приезжий строитель сказал: "А я знаю человека, который вроде бы вывез этих львов". И мы действительно нашли этого человека – под Истрой, в Звенигороде: это собиратель старины, и он просто вывез их, чтобы сохранить. Тогда под Звенигородом взялся восстанавливать усадьбу Борис Федоров, министр финансов в ельцинском правительстве. Это, может быть, первый в России человек, который увлекся этой темой, но он рано умер, и восстановление прекратилось. На территории этой усадьбы тот человек и поставил львов. Я туда приехал, сфотографировал львов, списался с наследниками Федорова, показал им советские фотографии, доказывающие их происхождение. И нам вернули львов, теперь они стоят у нас, на своем исконном месте.
– У вас есть единомышленники среди представителей бизнеса, кто-то еще занимается подобной деятельностью?
– У многих богатых бизнесменов есть свои увлечения: кто-то вкладывает деньги в футбольный клуб (это, кстати, гораздо более затратное занятие), кто-то восстанавливает церкви, кто-то реализует иные проекты. Я знаю около 40 человек, которые восстанавливают или уже восстановили усадьбы различного уровня, живут в них. В России есть Ассоциация владельцев исторических усадеб.
Усадьба – исторический памятник, и поэтому жизнь в ней становится полуличной-полуобщественной
Таких проектов дворцового плана, как наш, наверное, сейчас нет, то есть такие усадьбы есть в разрушенном состоянии и были бы достойны восстановления, но, к сожалению, я не знаю сейчас людей большого бизнеса, готовых за это взяться. Это вообще непростая стезя: я это испытал на себе. Прежде всего, отчасти ты становишься человеком на виду. Приезжают туристы, спрашивают: "А кто вы такой? Откуда у вас деньги?" Ты открываешься людям: невозможно купить русскую усадьбу, восстановить ее и не общаться с людьми. Не все готовы вот так открыться, и даже не потому, что у кого-то проблемы с происхождением капиталов.
Современная русская усадьба, так же как и европейская, приобретает полутуристический характер. Превратить ее просто в собственный дом не получается, по крайней мере, такую большую, как наша, она должна быть открыта. Это исторический памятник, и поэтому жизнь в усадьбе становится полуличной-полуобщественной. Мы с супругой к этому уже привыкли: в выходные, по крайней мере днем, у нас достаточно людно, а к вечеру все разъезжаются, и воцаряются тишина и покой. Многие люди не захотели бы жить в таком стиле: это отдельный вызов. Но мы – не какой-то уникальный пример. Подобные замки во Франции или в Италии точно так же посещают туристы, и владелец замка точно так же там живет.
– А есть какие-то планы, мечты, которые вам еще не удалось осуществить?
– У нас постоянно "планов громадье". Я не предполагал, что усадебный проект – такой бесконечный, постоянно развивающийся, думал: вот восстановлю дом, и на этом все закончится. А дом тянет за собой парк, и ты понимаешь, что это не меньше, чем дом: и по вложениям, и по смыслу. Потом, когда начали приезжать туристы, мы поняли, что нужны еще какие-то строения, например, заведение, где можно перекусить. Вот мы открыли усадьбу лет пять назад и только сейчас переделали старый хозяйственный двор, где появился так называемый "Трактир". Многие спрашивают, можно ли у нас остановиться на ночь, но мы не хотим устраивать в доме гостиницу. Вот теперь собираюсь на соседнем поле построить комплекс гостевых домов. Есть план развития старого хозяйственного двора: хотим сделать там культурный центр, где будут проходить выставки, причем посвященные не только усадебной теме, а и современное искусство, и литературные чтения, и лекции, и музыка, и кино.
– В усадьбе есть ферма: какие там животные, что вы производите?
– Начали с одной коровы и одного поросенка, а сегодня это уже мини-ферма: четыре дойные коровы, телята, большой свинарник, овцы, куры, утки. Сама ферма тоже развивается: например, мы делаем сыр, коптим мясо. Мы не ставим задачу создать фермерский бизнес, но в усадьбе будут продукты с нашей фермы. Кстати, в этом плане наше имение уникально. Большинство сегодняшних музеев-усадеб в России (та же Ясная Поляна) – это просто дом с набором музейных экспонатов, но все-таки не действующая усадьба, какой она была до революции. А наше имение живет той жизнью, какой жило тогда: в XIX веке в дворянских усадьбах точно так же была своя ферма, точно так же косили сено и делали сыр. Нам это нравится, и всем приезжающим тоже, потому что они попадают в настоящую усадьбу, а не в музей, и там работают не какие-то театральные крестьяне в косоворотках, а современные люди. Кстати, не будь советского времени, русская усадьба так и жила бы своей жизнью, как живут и английские, и французские замки, и итальянские палаццо. И ведь нынешние владельцы таких замков – это довольно редко потомки их основателей, все это уже не раз переходило из рук в руки. И сегодня это тоже в основном полутуристические объекты, где есть мини-отель, ресторан, ферма, поля, дом, где живут хозяева. В этом смысле мы в общемировом тренде.
– Как, по вашим наблюдениям, в целом обстоят в России дела с восстановлением исторического наследия?
– Нельзя сказать, что вообще ничего не восстанавливается. Есть масса восстановленных государством крупных объектов, и восстановление продолжается. Мы с супругой недавно ездили в Псков, Изборск, Печоры. Псков вообще нас поразил: там прекрасная крепость, центр города, восстановлено множество исторических зданий. Восстанавливаются и церкви, и усадьбы, и дома. Хотелось бы, конечно, быстрей и больше, но пока, к сожалению, не получается. Список исторических зданий огромен, я знаю десятки тысяч названий, и просто руки опускаются: понимаешь, что невозможно все это восстановить. В любом уголке страны всегда найдется заброшенное историческое здание, но, конечно, не все они достойны реставрации.
Можно составить список особо важных объектов для первоочередного восстановления с помощью государства или крупного бизнеса. Вот взять, скажем, усадебные комплексы, где сохранились остовы зданий, парк или, по крайней мере, его очертания, может быть, водоем (вода была обязательным элементом русской усадьбы). Я считаю, что должно быть такое триединое сочетание – дом, парк, пруд. Я попытался представить, где в России можно найти такие места, и с трудом набрал сто из десятков тысяч объектов, находящихся в списках исторического наследия. Это в основном центральная Россия, усадьбы около Москвы, Петербурга, а также в Новгородской, Тульской, Смоленской областях. Там можно было бы реализовать такой проект. Но, к сожалению, у нашего государства всегда масса всяких проектов, а до этого почему-то руки не доходят.
– Чем вы еще увлекаетесь?
– Немного блогерствую, сейчас это модно. Написал и опубликовал три книги полумемуарного плана, одна про 90-е, вторая про 80-е годы: это такая попытка описать переход из советского времени в новое. Третья книга про начало развития русского интернета. Было еще давнее увлечение (хотя сейчас этим уже не занимаюсь – некогда): у меня самая большая в России коллекция прижизненных изданий поэзии Серебряного века.
– Кто ваш любимый поэт?
– Гумилев.
– А из современных?
– Хотел сказать: Бродский, – но он уже, наверное, ближе к классике. Из современников – Быков, но исключительно лирика.
– Вы считаете себя патриотом России?
– Да, конечно: без громких слов, просто в том смысле, что я не представляю себе жизни вне России. Я часто бываю за границей, но хочу быть со своей страной, жить ее сегодняшними заботами, являться частью общества. И усадьба даже еще больше укрепила меня в этом выборе. Если ты живешь в доме, который был частью истории от Петра I до сегодняшних дней, как выйти из этой цепочки? Ты сам становишься ее частью.
