Какую конфигурацию политической системы задает Конституция, обильно поправленная под обнуление сроков полномочий Владимира Путина. Какова устойчивость "новой системы Путина" и ее перспективы?
Эволюцию авторитаризма на XXVII Алтайском форуме обсуждают политики Владимир Рыжков, Сергей Кухтуеков, юристы Михаил Краснов, Илья Шаблинский, политолог Дмитрий Орешкин.
Ведет передачу Михаил Соколов.
Видеоверсия эфира
Михаил Соколов: Уже в 27 раз на Алтае, в Барнауле и Горно-Алтайске, прошла политологическая конференция. Алтайский форум проводится фондом Фридриха Эберта и политиком Владимиром Рыжковым. В сентябре в центре внимания был вопрос о том, какую конфигурацию политической системы задает обновленная на так называемом голосовании 1 июля Конституция, обильно поправленная на самом деле под обнуление сроков полномочий Владимира Путина в качестве главы государства.
В ключевом докладе профессор, доктор юридических наук Михаил Краснов проанализировал основные свойства нового конституционного режима, в частности, показал, что пока Дума не будет иметь доступа к формированию правительства, ограничения самовластия не видать. В интервью Радио Свобода Михаил Краснов объяснил свою концепцию: несмотря на две сотни поправок, суть системы все же не изменилась.
Михаил Александрович, вы меня удивили тем, что сегодня на конференции сказали, что с принятием поправок суть системы, режима, можно как угодно называть, принципиально не изменилась. Какова ваша мотивация этого тезиса?
Михаил Краснов: Я ориентируюсь на то, как устроен механизм власти. Как он устроен, таков будет и режим. Конечно, в рамках одного механизма могут быть ужесточения, могут быть послабления, но суть не меняется. Если я называю этот политический режим персоналистским, то этот характер остается, дальше уже идут всякие эпитеты, что более жесткий, репрессивный, не репрессивный и так далее. Но если, еще раз повторю, суть брать, суть остается персоналистская, то есть все замкнуто на один институт – конкретно фигуру президента. В этом смысле ровным счетом ничего не меняется. Да, конечно, можно сказать, что появляются новые возможности у президента, но эти новые возможности были.
Михаил Соколов: Они неформально были?
Михаил Краснов: Нет, они были формально, они были в законах. Другое дело, что я лично я считал эти законы не очень соответствующими Конституции, но они были в законах. Про неформальные я даже молчу вещи, что неформально все подчиняются одному человеку, но даже были формальные основания. Поэтому они просто стали конституционными нормами, только из всего. Из этого я делаю вывод, что в сущности ничего ровным счетом не изменилось, просто легализована практика и законодательство, которые не очень в то время соответствовали Конституции, теперь они формально соответствуют, стали конституционными нормами.
Михаил Соколов: Если вспоминать эту всю историю, то начиналось с того, что были разговоры: вот это будет расширение каких-то полномочий парламента, Думы, Совета Федерации, какие-то согласования, утверждения. Что от этого осталось в итоге?
Михаил Краснов: В общем-то опять-таки тут уже не формально, а номинально некое расширение произошло. Первое – это такая интенция вроде другая, несогласие, а утверждение, утверждение более солидной процедуры вроде бы. Второе – утверждение не только кандидатуры премьера, но и его замов и министров, кроме силовиков, я имею в виду в Госдуме утверждение. В Совете Федерации консультации по поводу силовиков. Пожалуй, из крупного я сейчас уже не вспомню. Но это же номинальные вещи, потому что ключ от правительства остается в кармане президента целиком. То есть, я всегда такой мысленный эксперимент предлагаю провести: давайте представим, что даже президент скажет – согласен на правительство парламентского большинства. Давайте мне свою кандидатуру, Госдума или партия, победившая, пусть это будет "Единая Россия" та же или коалиция коммунисты вместе с ЛДПР, "справедливоросами", большинство свою кандидатуру представит. Но это правительство не сможет проводить курс этой партии или этой коалиции, потому что все ключи или ключ полностью лежит в кармане президента. Стоит ему не понравиться чуть-чуть, что это правительство делает или как оно делает, он просто отправит это правительство в отставку без всяких аргументов даже.
Михаил Соколов: Или отдельного министра.
Михаил Краснов: Отдельного министра вообще проблем нет, конечно. Там не требуется никакого согласия. Поэтому ровным счетом ничего не меняется.
Михаил Соколов: А если говорить о зависимости судов, например, она тоже усилилась или это только формализация неформальных практик?
Михаил Краснов: Что значит неформальных? Как раз очень даже формальных, но неформальных тоже.
Михаил Соколов: Вы имеете в виду администрацию президента?
Михаил Краснов: Нет, я имею в виду уже такие не скрытые, а открыто публичные вещи. Это представление кандидатуры председателя и заместителя председателя и Верховного, и Конституционного судов президентом, то есть руководство судебной власти фактически представляет президент. Раньше он представлял просто кандидатуры судей, а теперь представляет кандидатуры председателей и заместителей. Но раньше это было не по Конституции, а в соответствии с законом, в законе о судебной системе, в законе о Верховном суде, в законе о Конституционном суде это было, а теперь стало конституционной нормой. В тех же законах говорится, что президент имеет право снова представить ту же кандидатуру через 6 лет. Представьте себе нормальную мотивацию нормального человека, реалистичного во всяком случае, который будет, естественно, не раздражать президента, администрацию президента и так далее. Небольшое увеличение зависимости тоже можно наблюдать в виде права представлять, сделать представление Совету Федерации об отрешении судей за проступки, которые несовместимы с этим статусом. Но это, учитывая Кодекс судебной этики, который учитывается при отрешении от должности, там очень широкие формулировки. Например, подрыв авторитета судебной власти. Между прочим, именно так мирно договорились, ушел в отставку судья Кононов, перестал выступать в печати открыто судья Ярославцев, им двоим было сделано предупреждение, что они как раз подрывают своими выступлениями авторитет судебной власти. Теперь это будет открыто, по Конституции может делать президент.
Михаил Соколов: А назначение генерального прокурора – это новация или нет?
Михаил Краснов: Конечно, это новация. Это тоже конституционализация того, что было на самом деле.
Михаил Соколов: Так называемые идеологические всякие статьи о Боге, о борьбе с фальсификациями истории и все прочее – это меняет характер этого режима или нет? Ведь он может пойти по пути постсоветского консерватизма, да еще и с принудительными посадками, как говорится, за слова, их, между прочим, все больше и больше.
Михаил Краснов: Конечно, с этим можно согласиться, что да, могу сказать утвердительно. Только не характер режима, а стилистику, я бы сказал. Если раньше можно было как-то чуть-чуть апеллировать к Конституционному суду, ссылаясь на статью 13 о политическом и идеологическом многообразии, то теперь вряд ли Конституционный суд, хотя между этими нормами будет противоречие, между статьей 13 и этими нормами фальсификации и так далее, я думаю, мало у кого есть сомнения, что Конституционный суд будет решать дела в пользу того, что эти нормы новые будут оправданы.
Михаил Соколов: Профессор, юрист Илья Шаблинский на Алтайской конференции поддержал подход Михаила Краснова и показал политический и идеологический смысл изменения политической системы России.
Илья Георгиевич, как изменился характер российского режима, политической системы, которая сложилась к 2020 году, после принятия поправок к Конституции? Что-то принципиально изменилось или это продолжение прошлого, формализация тех отношений, которые уже были?
Илья Шаблинский: Я бы точно сказал, что не изменилось и ничего не могло измениться. Собственно, эти поправки имели одну очевидную цель, одна норма, известная вам, была главная, остальное было таким декоративным прикрытием. Хотя при этом мы отмечали, что расширены президентские полномочия, получил новые важные полномочия, право назначать Генпрокурора, но он не успел воспользоваться. Я сказал бы, что ничего эти поправки не изменили, если бы не совсем недавние события, связанные с Алексеем Навальным. Это отдельная мрачная тема, но после этого я не могу говорить с уверенностью, что не изменилось ничего. Конечно, поправки к этому не имеют никакого отношения, но вообще очень мрачное событие.
Михаил Соколов: Если говорить о блоке разнообразных социально-идеологических поправок, здесь на этом поле может измениться ситуация с правами человека, со свободами и так далее?
Илья Шаблинский: Я думаю, что не особенно что-то изменится. Позавчера выяснилось, что в Следственном комитете создан отдел по борьбе с фальсификациями истории. Это что такое? Значит они будут вылавливать, возбуждать уголовные дела против тех, кто по их мнению фальсифицирует историю.
Михаил Соколов: Уже есть такие уголовные дела, кстати говоря, про якобы героизацию нацизма или еще что-то в таком духе, неправильное освещение Второй мировой войны. То есть опять же учреждения не было, а практика уже появлялась.
Илья Шаблинский: Да. Поэтому это такая формализация, конституционализация этой практики. Дел было немного, но я вспоминаю дискуссию по поводу роли Советского Союза в начале Второй мировой войны, самая острая тема, или оценка роли Сталина и его режима в начале войны с Финляндией, тоже еще одна острая тема, за это тоже можно получить срок. Это тревожный момент, это такой тревожный звонок. Судя по всему, эти следователи будут возбуждать уголовные дела, связанные с героизацией нацизма. У нас действительно есть в стране поклонники Гитлера, действительно есть люди, имеющие вполне националистические взгляды или близкие к нацистским.
Во-первых, за взгляды и даже за выражение их, я думаю, уголовные дела возбуждать нельзя, как бы мне эти взгляды ни были неприятны. Думаю, что практика может быть очень избирательная, она может быть нацелена именно против тех, кого эти следователи посчитают противниками политическими режима. Какая-нибудь Ульяна Скойбеда пишет, что таких, как Гозман, из таких, как вы, сделали бы абажуры, она преспокойно работает. Я думаю, что это просто должно получить нравственную оценку, кто она такая, стало понятно после этого. Такие люди есть, и против них не надо возбуждать уголовные дела, надо давать просто нравственную оценку. Есть тревожные звонки, пусть даже этих дел будет немного, пусть даже это будут одиночные атаки, которые должны будут держать в страхе историков, но это опасно и крайне отрицательно скажется на научных исследованиях в этой области.
Михаил Соколов: Есть теперь две фактически Конституции, есть первая, вторая часть, вполне либеральная, с разными свободами и так далее, и есть эта конкретизация, где Бог, кажется, спрятан в главе о федерализме, умаление подвига народа тоже где-то упрятано в разных местах. Как быть с этим противоречием: с одной стороны все вроде разрешено, с другой стороны есть ограничения? Как это трактовать юридически?
Илья Шаблинский: Все-таки, полагаю, что юридически эта вся мешанина из декоративных поправок ни к какому изменению в нашей общественной жизни не приведет по сравнению с тем, что было, кроме того, о чем мы с вами говорили выше, если не активизируется этот отдел Следственного комитета. Еще раз надо подчеркнуть, что эти поправки были декорацией. Наш политический режим останется тем, что есть. Давайте главное скажем: у нас режим вполне авторитарный с неограниченной властью одного человека, неконтролируемой. Чем он отличается от подобных режимов в истории ХХ века? У нас пока еще допускаются средства массовой информации разные, есть несколько более-менее независимых газет, их совсем немного осталось, но есть информационные ресурсы, которые от власти не зависят. Власть с ними как-то мирится, хотя коридор для них сужается медленно, но они есть. Есть предприниматели, есть бизнес какой-то все-таки. Вот это отличие от того, что было 40-60 лет назад, что было в Бразилии при диктаторах, при Сухарто в Индонезии. У нас есть журналисты, есть интернет-ресурсы и иные информационные ресурсы. Важно, чтобы они сохранили этот коридор, я его очень ценю. Думаю, что эти все поправки к реальной жизни отношения не имеют. Эти нормы из первых двух глав Конституции сами по себе существуют, из всех этих норм действует норма о свободе массовой информации, она частично ведь действует, о свободе слова, они тихонько себе живут.
Михаил Соколов: Тогда получается такое самодержавие Владимира Владимировича Путина почти неограниченное, но с определенными вкраплениями современности? То есть это лучше, чем, условно говоря, думская монархия начала ХХ века?
Илья Шаблинский: Сложный вопрос, лучше ли. Смотря в чем, смотря как. Дума времен Столыпина была более независимой и своевольной по сравнению с нынешней Думой. Там и Гучков подавал в отставку демонстративно, и Государственный совет неожиданно взял и провалил правительственный проект.
Михаил Соколов: Да, и бюджет проваливали.
Илья Шаблинский: То есть так было, Государственный совет – самый консервативный орган. Поэтому с парламентаризмом в ту пору было лучше. А со средствами информации лучше сейчас, просто больше ресурсов. То, что вы назвали, хорошее сопоставление, аналогии есть. Созрела реализация этой идеи разделения властей, нормальной демократии в России. Мы с этим нашим монархизмом и фактически монархическим режимом затянули, много зависит от одного человека.
Михаил Соколов: С монархизмом затянули. А нужно ли в этой паузе монархической заниматься разработкой какой-то новой, современной, правильной, хорошей Конституции, что предлагают "Яблоко" или еще какие-то клубы?
Илья Шаблинский: Да, этим занимается Конституционный клуб Румянцева, "Яблоко" занимается, мы с Михаилом Александровичем Красновым. У Краснова готов проект Конституции. Конечно, нужно этим заниматься, в нужный момент они должны быть готовы, эти главы, потому что ситуация в России все равно к этому придет, все равно мы до этого созреем.
Михаил Соколов: Лет через сто?
Илья Шаблинский: Да нет, все гораздо быстрее идет. Вы могли предвидеть эти беспорядки в Белоруссии, такую реакцию?
Михаил Соколов: Я бы беспорядками не назвал.
Илья Шаблинский: Это был массовый народный протест. Мы предвидеть его не могли в июне еще. Мы должны быть готовы к тому, что режим изменится, и он изменится. Называть даты – безнадежная, неблагодарная задача.
Михаил Соколов: Вы говорили о том, что в такой системе силовики становятся доминирующей силой. Каким образом этих силовиков можно отодвинуть от рычагов управления? Вот вопрос. Кстати, в Белоруссии тот же самый. Они же бенефициары.
Илья Шаблинский: Да, они бенефициары – это точно. Не знаю. Несколько бывает факторов, первый – усугубление экономической ситуации, как было в советское время. Она ухудшается, и это вызывает раздражение людей. Это на самом деле просто общество идет действительно к кризису, этот кризис ползучий, он ползет. Люди на зарплате в 22-24 тысячи, попробуйте, проживите. Второе, да, массовые протесты возможны и у нас. В какой момент, в каких масштабах? Хорошо бы все это имело мирную форму, какие-то конструктивные формы приняло.
Михаил Соколов: Самодержавие с выборами какими-то. Как относиться к этим выборам? Сегодня это обсуждали, они, мягко говоря, некорректны, фальсифицируемы, с административным ресурсом. Тем не менее, это механизм изменения власти или это механизм, который иногда приводит к таким политическим кризисам, как было в России в 2012 году, а в Белоруссии сейчас?
Илья Шаблинский: Для нынешней власти это просто такая имитация с целью легитимизации, регулярной легитимизации. Общество должно пользоваться этой опцией, надо ходить, голосовать, поддерживать тех политиков, те группы, которые пытаются свою повестку предложить. Гудков и "Гражданская инициатива" пытались переименоваться в Партию перемен, пытались предложить новый выбор людям, им не дали, партию, по-моему, ликвидировали. У нас осталось "Яблоко", еще что-то. Нужно голосовать за те партии, которые могут какую-нибудь конкуренцию составить. Нужно всеми силами на выборах показывать истинное отношение к конкретным персонам или брендам. В конце концов, практика мировая говорит о том, что это срабатывает.
В Бразилии сработало, там диктатура 25 лет длилась, генералы в итоге не уступили формально в полной мере, просто они дали возможность выбрать президентом человека не из их круга, а того, кто был способен на реформы. Хотя формально хунта сохранилась, но потом это медленно растворилось. Возможен мирный переход. В Бразилии он был мирный, в Чили был мирный, там был референдум, как вы помните. В Индонезии он был не мирный. Эти режимы все заканчиваются, но разные есть варианты. У нас сейчас ситуация связана с тем, что есть большое количество независимых информационных ресурсов, их в Бразилии не было в далеком 1985 году, там просто были массовые демонстрации. Все вместе привело к тому, что люди у власти постепенно уступили позицию. Нужно использовать любую опцию для того, чтобы изменить режим к лучшему, нужно бороться. Такая опция, как выборы, тоже важная. Их фальсифицируют, нужно хватать за руку фальсификаторов, нужно голосовать за партии, которые могут составить конкуренцию властной партии, которая у всех уже вызывает отвращение. Просто нужно быть активной общественной силой.
Михаил Соколов: На Алтайском форуме политолог и географ Дмитрий Орешкин показал, как власть в процессе конституционного переворота подогнала под себя процедуру выборов, сделав нормой многодневное голосование, как теперь говорится "на пеньках". Эрозию электоральных процедур я обсудил с Дмитрием Орешкиным.
Дмитрий Борисович, что нового в электоральную культуру России принесло голосование 1 июля?
Дмитрий Орешкин: Действительно, 1 июля сильно сменило электоральную ситуацию в стране. Во-первых, произошло то, что можно назвать "упрощенкой". То есть изменили протоколы, сделали гораздо менее информативной саму систему голосования. Например, нам не говорят о том, сколько народу голосовало на дому, сколько народу голосовало досрочно, только в общих чертах, по участкам в протоколах мы этого видеть не можем. Во-вторых, феномен досрочного голосования. В-третьих, что самое, мне кажется, существенное, досрочное голосование, естественно, растягивает процесс, затрудняет контроль, из-за этого создает простор для фальсификата. Но самая большая новость – это появление, скажем так, приводного электората. Это не приписанные голоса, как, например, делали просто в Чечне, а действительно живые люди, но которых вынудили прийти на участки по месту работы, часто под контролем менеджмента. Крупные бизнес-компании становятся частью государственного механизма по привлечению избирателей к выполнению своего гражданского долга. Если человек пришел голосовать, он согласился под давлением начальника, то, как правило, он голосует так, чтобы начальство было довольно.
Михаил Соколов: Почему? Почему фигу в кармане не показать?
Дмитрий Орешкин: Потому что люди не верят, что фига в кармане останется не зафиксированной. Они убеждены, что руководство все равно будет знать, как ты проголосовал. Особенно, если ты голосуешь на рабочем месте в крупной компании через казенный компьютер. На самом деле нет. Но опять же в Москве и в некоторых других регионах люди смеют проголосовать против, придя под давлением на этот самый участок. Примерно в трех четвертях случаях, если уж человек пришел, то он проголосует так, чтобы от него отстали, чтобы не портить свои отношения. Поэтому этот приводной электорат является важнейшим ресурсом для наращивания фальсификата. Поэтому финальный итог всего этого заключается в том, что свободный избиратель все меньше и все с меньшей охотой ходит на эти выборы, он им не верит, но зато всю большую роль играет не свободный, приводной электорат.
Михаил Соколов: Знаем ли мы или предполагаем ли мы достаточно достоверно, каковы были реальные результаты этого голосования по поправкам к Конституции?
Дмитрий Орешкин: Знаем с двух не прямо связанных друг с другом точек зрения. Первое – это метод Шпилькина, который просто показывает неестественный, ненатуральный хвост в системе распределения. Обычно он составлял 10-12 миллионов приписанных голосов, это начиная примерно с 2007 года легко отлавливается, то есть чисто статистический анализ обработанных данных. И второе – это данные с тех участков, где мы заведомо знаем, что не было фальсификата. То есть такие реперные точки, где было очень хорошо организовано наблюдение, где честно работают члены избирательных комиссий. Примерно и там, и там получается картинка одна и та же: за поправки 60-65%, против поправок 35-40%. То есть поправки были приняты большинством тех, кто пришел на участки – это правда, но при этом пришли на участки гораздо меньше людей, чем нам показали, значительная часть голосов все-таки приписана. Если брать очищенный от наслоения фальсификата результат, то в голосовании принимало участие примерно 50 миллионов из 109 миллионов наших избирателей, то есть меньше половины, где-то около 40-45%, 20 миллионов проголосовали против поправок, 30 миллионов за поправки, или в процентах 40% против 60%. Но в эту нормальную доброкачественную картину еще вбухали 20 миллионов приписных или приводных голосов, в результате получился расклад: те же самые 20 миллионов против, а за уже получилось не 30 миллионов, а 50, Соответственно, получилась непомерно вздутая явка до 68%, и непомерно вздутая поддержка 78%. Реальные цифры более скромные – чуть меньше двух третей за и чуть больше одной трети против поправок.
Михаил Соколов: В любом случае половины голосов от взрослого населения не получилось в реальности?
Дмитрий Орешкин: В любом случае меньше половины от общего числа избирателей в стране. Всего голосовало около 50 миллионов, от 109 это примерно 45% явка, из них две трети "за". От населения всей страны, конечно, это меньше половины.
Михаил Соколов: Каков теперь политический эффект будет от этого конституционного голосования, про которое люди, похоже, забыли, глядя на Хабаровск, на Белоруссию? Региональные выборы тоже как-то идут в конце концов.
Дмитрий Орешкин: Политических эффектов несколько. Самый главный – это ощущение, небезосновательное ощущение для кремлевских стратегов, что они взяли Бога за бороду, могут получить любые результаты, какие им нужны. Второе – это деградация избирательной системы. Соответственно, на это реагируют люди тем, что они чаще и чаще разочарованы в принципе в электоральной демократии. Третье: все больший вклад в финальный результат голосования вносит административный ресурс. Если раньше мы могли говорить, что результат голосования складывается из волеизъявления населения и волеизъявления региональных элит, пропорция в разных регионах была разная, все-таки в большей части нашей страны большую роль играли избиратели, сейчас, не скажу, что сравнялись, но фактор административного ресурса стал гораздо более влиятельным, а фактор гражданского общества, роль и доля избирателей стала более скромной. Из этого не следует, что выборы утратили свой смысл, нет, потому что мы видели, параллельно шли результаты голосования в Белоруссии, там еще более грубо фальсифицировали, именно это заставило людей выйти на улицу.
Российское общество спокойно проглотило эту ситуацию с конституционным голосованием, но надо отдать справедливость тому, что Лукашенко получил меньше 50%, если убрать фальсификационные наслоения, а все-таки среди тех, кто голосовал за поправки, большая часть проголосовала за поправки. Поэтому всеобщего возмущения не было. Да, конечно, можно говорить о том, что украли столько-то или, точнее говоря, пририсовали столько-то количеств голосов, и это правда, но среди тех, кто голосовал действительно, большая часть проголосовала за. Из-за этого нет такого массового протеста, как в Белоруссии, потому что там большая часть проголосовала против Лукашенко – это тоже достаточно просто устанавливается.
Михаил Соколов: Как тогда объяснить эффект Хабаровска, где уже больше двух месяцев идут протесты в связи с арестом губернатора, избранного населением вопреки воле Кремля?
Дмитрий Орешкин: Хабаровский протест с электоральным напрямую не связан, тут скорее косвенные последствия. Потому что в Хабаровске немножко отличающаяся от значительной части регионов ситуация, там честно считали голоса, в результате честно победил неприятный Кремлю Фургал. Так случилось. Это значит, что избирательные комиссии не были готовы фальсифицировать. А для избирателей, которые избрали Фургала, плох он или хорош – это другой разговор, было просто оскорбительно, что из Москвы пришли товарищи и сказали, что мало ли кого вы избрали. Получается так, что Фургала сняли по обвинению в том, что он не оправдал доверия президента, но за ним есть доверие избирателей. Соответственно, есть две чаши весов, на одной чаше доверие президента, а на другой чаше доверие народа. Народ решил, что его доверие важнее, а президент решил, что его доверие важнее. Вот вам конфликт. Это не связано с фальсификацией выборов, это связано с не очень удачно организованной системой территориального менеджмента, когда что Кремль сказал, то и правда.
Михаил Соколов: Если административный ресурс сейчас важнее, чем мнение избирателей, не будет ли так, что Кремль будет больше прислушиваться к мнению региональных элит, которым на какое-то время во время эпидемии давали больше полномочий по части медицинской, ограничений и прочего?
Дмитрий Орешкин: Во-первых, я бы не сказал, что мнение административного ресурса уже стало выше, оно увеличилось, его значение выросло, но все-таки по-прежнему ключевые позиции в руках избирателей. И сами избиратели голосуют и за Владимира Путина, и за поправки к Конституции. Другой вопрос, что значительная часть этих избирателей игнорирует выборы – вот это, пожалуй, серьезная новость после 1 июля, что, с моей точки зрения, ошибка, но это вопрос для дискуссий. А что касается региональных проблем, то с одной стороны, да, Кремль больше делегирует полномочий региональным начальникам: вам поручено обеспечить правильные цифры, вы извольте обеспечить. Как вы это сделаете – это ваше дело. И в этом смысле роль начальства растет.
Михаил Соколов: Вот они и гонят людей на досрочное голосование в сентябре.
Дмитрий Орешкин: Кто гонит на досрочное голосование, кто гонит через голосование на дому, кто просто приписывает, как в Чечне, кто использует приводной электорат. У каждого регионального начальника в меру способностей свои подходы отлаженные, соответственно, у региональных избирательных комиссий тоже. Но при этом парадокс заключается в том, что в принципе эту задачу административного выведения цифр решить не так уж сложно. Поэтому, если какой-то губернатор нарисовал плохую цифру, не захотел рисовать цифру, счел для себя унизительным рисовать эту цифру или не смог ее нарисовать, то его просто заменяют, поставят другого и тот нарисует. Я бы не сказал, что роль регионов выросла. Роль региональных начальников в той системе власти, которая называется вертикаль, да, значимая, но это же фейковая ситуация, когда важно подать цифру, а не то, как на самом деле обстоят дела в регионе.
В конкретной жизни каждый региональный руководитель понимает, что его могут снять по щелчку пальцев, он очень сильно зависит от воли центра. Но в свою очередь он является локальным руководителем, слово которого тоже не вызывает никаких сомнений, все должны его выполнять. То есть это по сути дела армейская система, где маршалы назначают генералов, генералы назначают полковников и так далее, каждый полковник может в любой момент, так же, как любой генерал, изъят и на его место поставлен кто-то другой. Эта система полумилитаризованного номенклатурного контроля за ситуацией работает, но эта же система мертвит развитие. То есть мы получаем систему административно управляемую, как и в Белоруссии, но стоящую на месте или деградирующую. Поэтому я бы не сказал, что наша территориальная политика меняется, регионы получают больше прав. Нет, наоборот, на них накладывается большая ответственность – это понятно, но при этом они тормозятся в своем развитии, отстают, проигрывают то, что называется территориальная комплексная конкуренция. Мы отстаем от всех остальных стран и в социальном, и в экономическом отношении, в здравоохранении и во многих других параметрах, в том числе и в электоральной культуре начали отставать существенно.
Михаил Соколов: Я правильно понял вашу позицию, что вопрос о власти в России не решается и не будет решаться на выборах? Как он тогда будет решаться?
Дмитрий Орешкин: Поскольку власть зависит от настроений федерального центра, федеральный центр очень сильно озабочен как раз именно тем, чтобы все исходило из его рук и ему местные начальники смотрели в рот, то, конечно, мнение населения утрачивает свое первоочередное значение, каким оно было 15-20, 25 лет назад. Все большую роль играет административный ресурс, номенклатурные интересы, соответственно, все меньшее значение приобретает работа с населением. Недовольство населения проявляется уже не на выборах, потому что выборы можно подрихтовать, подшлифовать, подправить, добросить, перерисовать, а в таких уличных протестах. Это мы видим в Хабаровске и Архангельские, и это мы видим в Белоруссии. Если бы с точки зрения цифр, то все порядке, 80% у Лукашенко, и он говорит, что это подделать нельзя, хотя на самом деле в Советском Союзе подделывали и 99%, не было проблем.
Конечно, все большую роль функциональную начинает играть вертикальная номенклатура – это очень похоже на советскую модель, где Центральный комитет назначал секретарей обкомов. Их как бы избирали на местах, но все прекрасно знали, что на самом деле это назначенцы из центра. И сейчас тоже губернаторы становятся назначенцами. У них четко прописан формат обязательств, они должны нарисовать правильную цифру на выборах – это одна из главных задача, обеспечить эту цифру, и они должны добиться того, чтобы не было слишком большого шума на своей территории. Если шум возникает, то они начинают более гибкую политику проявлять, в частности, в экологических проблемах. А так в целом мы возвращаемся к псевдосоветской модели управления, к которой Владимир Путин и шел с самого начала – вертикаль сверху донизу, как можно меньше самоуправления, как можно больше приоритетов, отданных федеральному центру.
Михаил Соколов: Так выборы, получается, те же в Думу – это скорее не возможность создать оппозицию в Думе или победить на этих выборах для оппозиции, а лишь повод для очередных каких-то народных волнений?
Дмитрий Орешкин: Для Кремля идеальный вариант, когда выборы дают предсказуемый результат. Но это же понятно, нужна управляемая Дума.
Михаил Соколов: То есть "Единая Россия".
Дмитрий Орешкин: "Единая Россия" или назовите Общенародный фронт какой-нибудь, неважно, важно, чтобы там были те люди, которые поднимали бы передние конечности по сигналу и голосовали так, как надо. В общем-то любая власть в этом заинтересована. Другой вопрос, как к этому относится население. Что касается партий, то "Единая Россия" очень непопулярна. Кстати говоря, она непопулярна уже не только среди населения, но и среди части национальных элит. Поэтому выборы, как интегральный результат голосования региональных элит и регионального населения, а люди живут у нас в регионах, могут дать очень даже непредсказуемый результат на самом деле, если региональные начальники почувствуют, что их требования центром удовлетворяются не в полной мере.
Собственно говоря, мы даже первого числа получили такие частные примеры, например, в том же Ненецком округе, там локальное совпадение интересов местного руководства, которое не хочет терять свои прерогативы, и населения. А была идея объединить Ненецкий округ с Архангельской областью, подчинить его. Ненецкая элита и ненецкое население объединились в общем интересе и там проголосовали против поправок. То есть проблема Кремля сейчас не в том, чтобы утрамбовать население, а проблема Кремля еще в том, чтобы утрамбовать региональные элиты. И это не везде получается. Например, хуже выступили по результатам в Марий Эл и в некоторых других регионах.
Михаил Соколов: Но всего 15 регионов вы отмечаете, где риски всякие имеются?
Дмитрий Орешкин: Да, это небольшое количество регионов, конечно. Но чем меньше у центра будет ресурсов, чем хуже будет экономическая ситуация, тем чаще будет проявляться то, что называется тенденцией к децентрализации. У нас все экономические кризисы всегда проходят через фазу претензий к центру – Москва во всем виновата. Пока Москва контролирует ситуацию, при этом может раздавать ресурсы по стране, худо-бедно люди готовы смириться с утратой своих прав, в том числе региональные элиты готовы смириться. А вот как только начинается серьезное экономическое проседание, какое было, например, в последние годы Советского Союза, так региональные начальники говорят, что Москва нам руки вяжет, а денег не дает, и это проявляется в результатах голосования. Потому что тот же самый административный ресурс на местах начинает работать против московских начальников, хотя, конечно, прямо он этого никогда не скажет, он скажет, что демократия, народ так проголосовал. Кремль может поменять этих начальников, но это не всегда получается хорошо, как показывает нам пример Фургала. Так что выборы изменили свое содержание, они стали более грубыми, более примитивными, но они не утратили значения. Ими надо пользоваться для того, чтобы оказывать давление на федеральную власть, здесь не надо разочаровываться.
Процесс идет в негативную сторону, но при этом власть очень даже сильно в центре зависит от настроений регионов в целом, региональных начальников региональных избирателей. Есть опять же некоторая критическая черта, когда результаты переворачиваются с ног на голову, как произошло в Белоруссии, тут могут быть последствия непредсказуемые. Одно дело, когда ты чуть-чуть подбрасываешь фальсифицированных данных, десяток миллионов или два десятка миллионов, как сейчас было, а другое дело, когда ты называешь черное белым, а белое горячим, начинаешь путать вообще эти слова. Здесь может система вообще целиком рухнуть, что на самом деле не приносит счастья ни населению, ни элитам, посмотрите на Беларусь.
Михаил Соколов: Депутат Государственного собрания Республики Алтай – Эл Курултай Сергей Кухтуеков посмотрел на конституционный процесс из своего региона.
Сергей, какие сейчас главные проблемы у Алтая, скажем так, в политическом плане, как вы видите?
Сергей Кухтуеков: На мой взгляд как политика, конкуренция в политике, точнее ее отсутствие является основным тормозом для развития в том числе и экономики. У нас экономическое развитие в той или иной мере, в очень серьезной мере зависит от политического курса. Поэтому отсутствие конкуренции в политической сфере, некий застой – это основная проблема Горного Алтая, я так подозреваю, что многих других регионов.
Михаил Соколов: А вы видите какое-то изменение настроений после голосования так называемого за Конституцию?
Сергей Кухтуеков: Да, меня очень, конечно, огорчил результат. Но я не первый год в политике, я знаю, как этот результат достигается. То есть колоссальный административный ресурс, которого еще никогда общество не испытывало, это было очень серьезное давление с разных сторон. С другой стороны давление на бюджетную сферу для того, чтобы люди создали явку, тоже было колоссальным. Несмотря на это, по разным оценкам, у меня цифра 22%, 22% населения все-таки нашли в себе силу, волю, решимость прийти на пункты голосования и проголосовать против поправок. Учитывая то, что пропаганда активно рекомендовала гражданам в принципе бойкотировать эту процедуру, на это тоже были основания, учитывая это, часть людей, которые были против этой процедуры и всего процесса поправок, тоже не выразили свой голос, учитывая это, я понимаю, что общество уже созрело для перемен, для изменений. Надеюсь, эти изменения ближе к эволюционным, чем к революционным. Но судя по цифрам, 22% позволяют говорить о том, что база для изменения уже готова.
Михаил Соколов: Какого рода изменений хотели бы люди? Вы же общаетесь с избирателями, что они ставят в первую очередь самое важное для них?
Сергей Кухтуеков: Большинство избирателей, граждан выражаются достаточно просто, слово "надоел" доминирует. Есть такие люди – красавчики, молодцы, здорово все, но когда их слишком много и слишком долго, какие бы они ни были, просто людям надоедает, любовь заканчивается. Страх, который есть у многих, потому что у нас достаточно серьезный карательный инструментарий есть у власти, к страху тоже люди привыкают, страх 10 лет назад и страх сейчас – это две разные вещи. Мы идем к тому, что страх скоро перестанет быть тем фактором, который сдерживает эмоции людей, сдерживает их поступки. То есть мы, грубо говоря, с кухни скоро, с разговоров на кухне, которые в 90% случаев не одобряют действия власти, перейдем либо на улицу, либо в какие-то гражданские институты. А куда мы пойдем, будет зависеть от мудрости действующей власти.
Михаил Соколов: У вас в регионе сменили надоевшего губернатора на губернатора-варяга. Это как-то помогло власти улучшить свой имидж или нет?
Сергей Кухтуеков: Вы знаете, вы правильно сказали, ключевая фраза – сменили. То есть, к сожалению, народной смены власти здесь не произошло. Снова, как в глобальных вопросах, мнение народа здесь не было учтено. То голосование, которое было организовано, та массированная атака на умы граждан, которая была организована в том числе федеральными министрами, которые здесь в достаточно большом количестве присутствовали, приезжали для поддержки врио и кандидата основного, тот муниципальный фильтр, который был применен, точнее, возможности муниципального фильтра, когда оттеснили всех более-менее достойных кандидатов, оставили троих человек, фактически технических кандидатов, был надежда на КПРФ, но, видимо, по договоренностям с центральным аппаратом КПРФ кандидат не вел активную избирательную кампанию, что привело к его поражению.
Фактически, вы правильно сказали, сменили. Когда меняют сверху одного на другого, это все равно человек системы. Сейчас общество гораздо быстрее прозревает, гораздо быстрее понимает, что от названия фамилии ничего не меняется, система остается та же. По мнению многих людей, они разочаровались. То есть та стратегия "надежда" была сформирована, люди надеялись, на этой надежде сыграли, но через год большинство поняли, что надежды не оправдались.
Михаил Соколов: Издатель самой популярной в Республике Алтай газеты "Листок" Сергей Михайлов рассказал, что изменилось с появлением в Горно-Алтайске нового типа губернатора: Олег Хорохордин – из плеяды тренированных в администрации президента псевдотехнократов.
Что сейчас интересного происходит в политике Горного Алтая?
Сергей Михайлов: 13 сентября у нас, как и везде в России, был единый день голосования. Крупных выборов у нас по большому счету не было. Самые крупные выборы – это были выборы в муниципалитет под названием Майма, город себя называет крупнейшим селом в России, там фактически состязались две силы – "Единая Россия" и общественное движение "Защитим Алтай" Марии Деминой. Движение сумело три мандата получить, "Единая Россия" получила 10, один независимый фактически тоже является единороссом. В целом понятно, что "Единая Россия" сохранила контроль за Советом депутатов, но для движения "Защитим Алтай" это большой успех. Коммунисты, ЛДПР, "Справедливая Россия" не получили ни одного мандата.
Михаил Соколов: Как новый губернатор себя показывает? Что-то изменилось по сравнению с эпохой Бердникова, с которым вы боролись?
Сергей Михайлов: Это интересный вопрос. По моим ощущениям, он очень вяло себя ведет. Он в течение длительного времени не мог доформировать правительство. В августе у нас был скандал. Дело в том, что когда он избирался, он сумел избраться, заручившись поддержкой старейшин местной политики, они объединены в движение, которое Владимир Иванович Петров возглавляет. Это движение, насколько я понимаю, неформально попросило его, чтобы он первым заместителем назначил этнического алтайца Алексея Тюхтенева, такой аппаратчик опытный, достаточно спокойный человек. Вдруг 8 августа Тюхтенев был отправлен в отставку. Тюхтенев через две недели, немножко, видимо, успокоился от отставки, дал фактически пресс-конференцию, где он объяснил, почему был отправлен в отставку, по большому счету из-за внутренних интриг. Дело в том, что Бердников ушел, остался некий Анатолий Донской – это человек Бердникова, он, не сумев в прошлом году пройти в Заксобрание, не сумел даже получить одобрение Заксобрания, чтобы стать первым заместителем губернатора, в течение года интриговал против Тюхтенева, которого Заксобрание избрало абсолютным большинством голосов, 38 из 38 присутствующих, в течение года его съедал и съел. Тюхтенев, естественно, в ходе пресс-конференции не стеснялся и сказал, что, наверное, наш новый губернатор работает на рейтинги, социальные сети, агентства, которые рейтинги губернаторов составляют, то есть человек работает напоказ.
Михаил Соколов: Реально какие сейчас проблемы людей беспокоят?
Сергей Михайлов: Обнищание. В республике в этом году урожай кедрового ореха, в городе невозможно вызвать такси, потому что все мужчины уехали собирать орехи, чтобы заработать что-то на зиму. Обнищание.
Михаил Соколов: Из-за коронавируса?
Сергей Михайлов: Из-за последствий коронавируса, из-за экономического кризиса, вызванного коронавирусом. Более того, я думаю, что после нового года, когда закончится запрет на отключение коммунальных за неуплату, коммунальщики уже вопят, что дело совсем плохо. Долг копится, потом полгорода отключат.
Михаил Соколов: Туристов меньше было?
Сергей Михайлов: А вот туристов было больше из-за закрытия границ России. Поток туристов был такой, что неосторожная организация ремонта на тракте привела к образованию пробок многокилометровых. Те районы, которые традиционно зарабатывают на туризме, я надеюсь, что они наверстали. Республику тоже долго не открывали, там шла борьба между, условно говоря, медицинскими властями, которые говорили, что давайте еще немножко подержим, потому что мест не хватает в больницах, и представителями турбизнеса. В конце концов турбизнес убедил, что нужно, приняли поток.
Михаил Соколов: Какие-то новые проекты появились здесь экономические? Мы ехали, я видел – электростанция солнечная, еще что-то такое.
Сергей Михайлов: Это очень старые проекты. Я буквально вчера с одним из депутатов республики Алтай, мы обсуждали этот вопрос, что в республике очень дорогой тариф на электричество, в то же время есть электростанция. Депутат высказал такую радикальную мысль, что в принципе за эти электростанции надо уголовное дело возбуждать и судить. Потому что себестоимость электроэнергии с этих электростанций то ли 26 рублей за киловатт, то ли 18 рублей за киловатт, при этом 110 мегаватт установленной мощности, за каждый мегаватт установленной мощности каждый год государственный бюджет выплачивает собственнику "Ренова" Вексельберга 1,3 миллиона рублей. То есть 140 миллионов рублей владельцы электростанции получают просто за то, что они есть. Вырабатывают они энергию, не вырабатывают, науке это неизвестно, а деньги они эти получают. Себестоимость при этом получается то ли 18, то ли 26 рублей.
Михаил Соколов: С коррупционными делами, которые были при Бердникове, что-то расследовано? Какая-то была история с озером, которое вытекло, искусственным, еще что-то.
Сергей Михайлов: Самая, наверное, громкая история с искусственным озером так и не расследована. История, которая по некоторым данным стала непосредственным толчком для отставки Бердникова – это некоторое недоумение Германа Грефа по поводу другого озера Манжерок, она расследуется. Не далее как неделю назад был взят под домашний арест первый заместитель Бердникова, а человек более низкого полета просто под стражу взят. Какие-то демонстративные посадки, задержания произошли. Это с одной стороны обнадеживает, с другой стороны мне люди объяснили, что самого Бердникова трогать не будут, потому что его отстоял Медведев якобы. Грефу удалось наказать этих злодеев, хотя такое наказание является нарушением договоренностей, нарушением водяного перемирия, потому что слишком нагло все это сделали.
Михаил Соколов: О какой сумме там идет речь?
Сергей Михайлов: По-моему, то ли 100, то ли 80 миллионов рублей было выплачено. Как я понимаю, одна из причин, почему дело возбуждено, потому что помимо того, что они распилили, они еще это сделали с грубым нарушением существующих правил, они выплатили деньги за работы, которые фактически не были исполнены. Если бы они украли деньги на работе, которая была исполнена по факт, то, наверное, сложнее было бы к ним "прискрестись". Видимо, ключевая роль Германа Грефа. В 2019 году на форуме Сбербанка его заместитель заявил, что в Республике Алтай безобразная ситуация, система оснежения была разворована, трубы были подменены меньшего диаметра, все это в итоге не работает.
Михаил Соколов: Итоги дискуссий подвел с учетом итогов региональных выборов 13 сентября организатор Алтайского форума Владимир Рыжков.
Владимир Александрович, к каким выводам пришли эксперты Алтайского форума, обсуждая конституционный процесс?
Владимир Рыжков: Мне кажется, что на нашей 27-й конференции ежегодной мы может быть первые в России подвергли анализу операцию с изменением Конституции, кампанию по общенародному так называемому голосованию, подвергли глубокому анализу, в том числе с участием сибирских участников и заинтересованной сибирской аудитории. Вывод первый: основное ядро этих изменений сводится к обнулению сроков Владимира Путина, возможности его снова избираться на президентский срок. Отношение к этому преимущественно негативное у сибирской аудитории. Неслучайно в Сибири Конституция там, где регионы голосовали более-менее свободно и честно, где не было массовых фальсификаций, то процент за Конституцию в сибирских регионах один из самых низких в стране.
Вторая часть конституционных изменений – это изменение баланса власти. Анализ привел к тому, что все они свелись к дальнейшему расширению президентских полномочий. То есть система разделения властей, которая и без того была очень слабой, сейчас разрушена еще больше, еще больше власти над парламентом, судами, правительством, регионами теперь сосредоточена в руках президента, режим станет в результате этого еще более авторитарным и еще более персоналистским. Те бесчисленные поправки про родной язык, Бога, природу, семью, историю и так далее – это всего лишь была пропагандистская мишура, чтобы замаскировать ядро изменений, а ядро изменений, повторюсь – это обнуление сроков Владимира Путина и еще большая концентрация власти в его руках.
Так что в реальной жизни людей изменений не произойдет, а власть еще больше будет сконцентрирована в руках одного человека, режим еще более будет персоналистским, авторитарным. Теперь получена возможность снова Владимиру Путину избираться на новый президентский срок в 2024 году или раньше.
Михаил Соколов: На конституционном процессе были отработаны разнообразные технологии новые досрочного и многодневного голосования. Сейчас прошли выборы 13 числа, как они сказались на результатах? Я, например, вижу, что теперь вопрос о вторых турах на губернаторских выборах на время, видимо, снят.
Владимир Рыжков: Мы видим противоречивый процесс. С одной стороны многие регионы пошли на трехдневное голосование, мы видим в целом ряде регионов, что объем фальсификаций опять вырос, что, собственно говоря, было ожидаемо. Мы видим, что после провалов с Фургалом и Коноваловым, когда власть проиграла, они ужесточили подход к губернаторским выборам, видимо, как за счет отсечения сильных кандидатов, так и за счет прироста фальсификаций.
С другой стороны есть и позитивные изменения, мы видим, что в целом ряде регионов на парламентских выборах, на выборах в городские думы "Единая Россия" сильно потеряла в своих позициях. Мы видим, что оппозиция нарастила голоса. Например, "Единая Россия" теперь в меньшинстве в Городской Думе Томска, а Томск – это бывший сибирский столичный город и город очень важный, город очень показательный. Так что с одной стороны власть за счет многодневного голосования, ослабления контроля и фальсификаций старается удерживать контроль, с другой стороны мы видим, что протестные настроения в обществе растут, растет поддержка оппозиционных партий и кандидатов, что внушает нам определенную надежду на будущее.
Михаил Соколов: "Умное голосование" все-таки работает или нет?
Владимир Рыжков: Судя по всему, в ряде регионов, в том же Томске "умное голосование" сработало, в Новосибирске оно отчасти сработало. Поэтому если эта стратегия будет распространена на всю страну, если в "умное голосование" будут включаться по-настоящему оппозиционные сильные кандидаты, оно может сыграть свою роль в положительном изменении баланса властей.
Михаил Соколов: На политическом поле появились разные новообразования, те же "Новые люди", партия Прилепина и другие, кое-где они достаточно спокойно преодолели 5% барьер. Значит ли это, что этими структурами будут пытаться власти заменить привычные какие-то оппозиционные партии и силы?
Владимир Рыжков: Несомненно, речь идет об очень грамотной политтехнологии. Кремль, во-первых, видит, что старые парламентские партии поднадоели, что они потеряли драйв, что они теряют популярность, поэтому администрация президента запускает в партийную систему новые политические партии с привлекательными названиями – "Зеленая альтернатива", "Новые люди", "За правду" и так далее. Здесь достигается двойная цель.
Во-первых, распылить, растащить оппозиционные голоса, чтобы в этом пироге "Единая Россия" все равно сохранила самый большой кусок, тем самым сохранила контроль над будущим парламентом. С другой стороны раздробить оппозиционные партии, что-то оторвать у "Яблока", что-то оторвать у КПРФ и перетащить голоса за эти новые партии, которые на самом деле созданы при поддержке администрации президента. Поэтому это достаточно грамотная политтехнология. Ей можно противопоставить выдвижение сильных кандидатов от настоящей оппозиции и более эффективную работу "умного голосования".
Михаил Соколов: Вообще сами выборы в Государственную Думу, которые пройдут через год, они являются решающей битвой добра и зла?
Владимир Рыжков: Это зависит от активности общества. Если возобладает мнение, что да, это все бесполезно, выборы ничего не решают, Государственная Дума ничего не решает, ходить на выборы не надо, все равно нарисуют начальники все, что хотят, тогда эти выборы не будут иметь никакого значения. Потому что администрация президента получит нужный ей результат, на этом все успокоятся.
Но если выборы в Государственную думу в следующем году будут проходить на фоне политизации общества, на фоне повышения гражданской активности, на фоне вовлеченности людей, если в результате оппозиция прорвется в парламент и получит какое-то количество мест по одномандатным округам, если пройдет, например, либеральная партия "Яблоко" и сумеет сформировать фракцию, тогда это может иметь очень большое значение для политического развития страны. В парламенте появится оппозиция, она начнет говорить громким голосом, она начнет поднимать вопросы коррупции, вопросы развала судебной системы, вопросы развала экономики, тогда это может иметь большое значение. Поэтому очень многое, почти все зависит от позиции общества. Если общество будет активным и политизированным, тогда выборы в Государственную Думу могут сыграть очень большую роль в политических изменениях в стране.
Михаил Соколов: Ситуация в Белоруссии как влияет на российскую политическую ситуацию?
Владимир Рыжков: Я думаю, что Белоруссия напугала администрацию президента и Кремль. Я думаю, что внимательно смотрят на настроения среди молодежи, постараются закручивать гайки внутри России, мы видим это по отравлению Навального, я думаю, это связанные вещи. Постараются развивать политтехнологии тонкие. Поэтому Белоруссия имеет очень большое значение. Власть ответит ростом репрессий и ростом политтехнологий, а общество на это должно ответить сплоченностью и активным участием в политической жизни.
Михаил Соколов: Вы затронули на своей конференции две яркие интересные темы – это женский, скажем так, вопрос, гендерный, и вопрос "зеленых" технологий. Почему был такой выбор?
Владимир Рыжков: Дело в том, что сейчас идеология российской власти – это патриархальный, архаичный, реакционный консерватизм. Фактически речь идет о традиционной семье в понимании XIX века, о доминировании мужчин, о ролях – мужчина добытчик, женщина стоит у плиты, воспитывает детей. Это небезобидные вещи, потому что если женщины не будут активно участвовать в социальной жизни, в экономической жизни, в политической жизни, в гражданской жизни, как мы это видим сейчас на примере Белоруссии, то это будет тормозить и экономический рост, и социальное развитие, это будет угнетать развитие страны. Поэтому вопрос гендерного равенства – это не только вопрос справедливости, это вопрос успешного экономического развития, поэтому мы эту тему взяли.
Что касается "зеленой экономики", то мы выявили на нашей конференции, что, во-первых, климатические изменения идут катастрофическими темпами. Мы уже сейчас видим рост засух и неурожаев на Кубани, в Ростовской области, в этом году засуха на Алтае. Мы стоим перед угрозой пересыхания рек, потери ледников и опустынивания наших земель. На этом фоне у России, как мы выяснили на конференции, нет никакой стратегии и никакой политики по реагированию на климатические изменения и по перестройке нашей экономики на "зеленые" рельсы. Поэтому наши эксперты показали полную некомпетентность и неспособность российских властей предвидеть развитие событий, реагировать на них, менять регулирование, менять структуру экономики на более "зеленые" рельсы. Соответственно, по итогам мы издадим книгу, разработаем рекомендации, будем распространять в надежде хоть как-то привлечь внимание руководства страны.
Полная версия программы
