- Константин Котов, отбывший наказание за участие в мирных протестах, рассказал Радио Свобода о своем пребывании в колонии и борьбе за права человека.
- В Госдуму внесен законопроект об уголовной ответственности за клевету в интернете: если его примут, клеветникам будет грозить лишение свободы.
- Российский бизнес сильно пострадал от панедмии и карантинных ограничений и продолжает нести убытки.
СТОЯЛ С ПЛАКАТОМ И ОЧЕНЬ ОПАСЕН
В среду 16 декабря осужденный за мирный протест активист Константин Котов, признанный правозащитниками политзаключенным, вышел на свободу. Его осудили по так называемой "дадинской" статье за неоднократное нарушение закона о митингах. Но если активисту Ильдару Дадину в конечном счете приговор отменили за отсутствием состава преступления, то в деле Котова судьи пошли лишь на сокращение срока наказания.
Мы приветствуем в нашей студии Константина Котова.
Константин, каковы первые впечатления на свободе?
Константин Котов: Радость, конечно, что я увидел родных и друзей, которые, несмотря на ранний час, приехали к воротам Покровской колонии, откуда я вышел.
Марьяна Торочешникова: Как сиделось в колонии?
Константин Котов: Очень тяжело.
Марьяна Торочешникова: Вы же были там нарушителем режима – у вас много взысканий.
Константин Котов: Шесть. Потом они прекратили налагать взыскания, подумали, что достаточно. Особенно тяжело было в первые месяцы. Я, конечно, долго сидел в Москве, но колония и изолятор – это совершенно разные вещи.
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: Говорят, что в колониях, наоборот, легче – можно гулять, встречаться с родственниками.
Константин Котов: Да, но все остальное намного тяжелее. День расписан от и до, у тебя фактически нет свободного времени, ты делаешь то, что предписано. А если ты не будешь это делать, ты получишь взыскание, и фактически тебе поставят крест на условно-досрочном освобождении.
Марьяна Торочешникова: То есть вы считаете, что вам намеренно выносили какие-то взыскания, придирались к вам, чтобы вы ни в коем случае не вышли раньше срока?
Константин Котов: Думаю, да. У нас с администрацией изначально не заладились отношения. Я им сразу сказал, что я законопослушный человек и хочу жить по правилам. Они ответили: "Будешь жить. Вот тебе правила внутреннего распорядка, и за малейший проступок ты будешь получать взыскание". После этого и начались взыскания, выговоры и другие методы воздействия.
Марьяна Торочешникова: А как к вам относились другие заключенные? Насколько они политизированы? Они знали, что вы "политический"?
Константин Котов: Изначально у меня не было фактически никакого общения с заключенными. Только двое-трое осужденных, более-менее благонадежных, с точки зрения администрации, могли со мной говорить, а остальные – нет. Я был фактически в изоляции. У нас было в отряде 30-40 человек, но я фактически целый день находился один. Насколько я знаю, им сказали: "С Котовым не разговаривайте, иначе вам будет плохо".
Марьяна Торочешникова: А что, боялись, что вы там будете разводить какую-то пропаганду, рассказывать о правах человека?
Константин Котов: Я думаю, это в первую очередь был метод давления на меня. Тяжело переносить изоляцию изо дня в день.
Марьяна Торочешникова: То есть им было мало того, что вы уже находитесь в заключении, им нужно было как-то дожать вас.
Константин Котов: Да. Может быть, они боялись, что я буду жаловаться на условия содержания.
Марьяна Торочешникова: А не было физического воздействия, как в случае с Ильдаром Дадиным?
Константин Котов: Нет, но психологическое давление продолжалось достаточно долго.
Марьяна Торочешникова: И в штрафном изоляторе вы посидели.
Константин Котов: Да, после этапа в Москву. Я уезжал на два месяца из колонии в связи с тем, что приговор был отменен и мое дело пересматривалось. И вот когда я вернулся, мне решили напомнить, как "хорошо" живется в колонии.
Марьяна Торочешникова: Каковы ваши дальнейшие действия? Ильдар Дадин все-таки был оправдан, его реабилитировали, он даже получил какую-то компенсацию. Вы будете добиваться реабилитации?
Это метод прямой демократии – выйти на улицу и открыто заявить свою позицию
Константин Котов: Приговор Ильдара Дадина был отменен по чисто формальным основаниям: суд нарушил норму закона. В моем случае они поступили более хитро, они все-таки утверждают, что я якобы нарушил мирный характер митинга. Конечно, я буду отменять приговор. Во-первых, мои адвокаты подали в Европейский суд по правам человека жалобу на мое уголовное дело. Во-вторых, у меня еще остается возможность в нашей судебной системе – подать кассационную жалобу в Верховный суд.
Марьяна Торочешникова: С нами на связи одна из ваших адвокатов Мария Эйсмонт.
Мария, наш корреспондент Иван Воронин, напоминая о сути дела Константина, рассказывал, насколько оно уникально в смысле скорости принятия процессуальных решений и участия в нем вовлеченных лиц. Это сильно может помешать (или, наоборот, помочь) вам добиться положительного решения для Константина в ЕСПЧ?
Мария Эйсмонт: Мы рассчитываем, что Европейский суд признает наши жалобы обоснованными и нарушенными – разные права Котова: право на справедливое судебное разбирательство, право на свободу и личную неприкосновенность, а также право на свободу мирных собраний и на свободу слова. У ЕСПЧ есть много разных решений по подобным делам, и в этом смысле дело Котова, конечно, перспективно.
Марьяна Торочешникова: За эти полтора года, что прошли с начала всей этой истории, вы нашли для себя ответ, почему так быстро состряпали обвинительное заключение, закончили следствие буквально в два с половиной дня и в рекордно короткие сроки провели суд?
Мария Эйсмонт: Приговор был вынесен 5 сентября, а 8-го были выборы в Мосгордуму, с подготовки к которым все и началось. Собственно, с не регистрации кандидатов начались массовые летние протесты в 2019 году. А в августе Константин был задержан на одной из таких мирных протестных акций. И было ощущение, что хотят побыстрее всех осудить – до самих выборов, может быть, опасаясь каких-то новых протестов. Скорость, с которой дело Котова прошло следствие и суд, уникальна, и они проводились с такими чудовищными нарушениями, даже чисто процессуальными! Не был проведен ни допрос реальных свидетелей, которые сидели в коридоре, ни допрос специалиста, который тоже ждал в коридоре, имел надлежащую квалификацию и подготовил заключение. А в законе есть прямая норма: суд не может не вызвать такого свидетеля и специалиста на заседание, если они действительно что-то видели и их явка обеспечена стороной защиты. Не дали время на подготовку к последнему слову: Косте дали, по-моему, 20 минут, а мы сидели по 10 часов в день. Все это вопиющие нарушения!
И все-таки есть основания считать, что сейчас, наверное, суды уже не будут так себя вести. По крайней мере, дело Юлии Галяминой это показывает, притом, что мы видим абсолютно обвинительный уклон, то же самое "натягивание совы на глобус": мнимые угрозы причинения какого-то ущерба здоровью и имуществу граждан, общественному порядку... А Конституционный суд постановил, что именно в таком случае можно привлекать к уголовной ответственности тех, кто уже до этого был привлечен более трех раз к административной ответственности, только в случае, если эти нарушения повлекли ущерб здоровью, имуществу, общественному порядку либо реальную угрозу. Это происходило и в деле Кости, и то же самое мы сейчас видим в деле Юлии Галяминой... Хотя в деле Галяминой мы допрашиваем и наших свидетелей, и у нас есть время на подготовку к прениям, то есть нет такого чудовищного темпа.
Мы видим, как применяется теперь эта "дадинская" статья. Для органов следствия и для судов достаточно самого по себе присутствия некоторого количества граждан на улице с мирным, но не согласованным протестом, чтобы утверждать, что это несет в себе угрозу причинения какого-то ущерба. Хотя ни в одном из дел – ни в деле Котова, ни в деле Галяминой, ни в деле Славы Егорова из Коломны (которое сейчас тоже заходит в суд) – нет ни потерпевшего, ни какого-либо ущерба.
Марьяна Торочешникова: То есть одновременно они и перестраховываются таким образом, и это такое пугало для других людей: "Нечего по улицам шастать! Дома сидите!".
Мария Эйсмонт: Мы очень четко слышим это и в уголовных делах, и в новых законах, которые фактически уже не дают возможности даже одиночным пикетчикам выходить на улицы с плакатами. Хотя они-то уж точно не могут представлять никакой угрозы, даже в плане эпидемии коронавируса: они одни, рядом никого нет. Но даже это пытаются запретить, задавить. Мы видим тенденцию к дальнейшим репрессиям против свободы собраний.
Марьяна Торочешникова: В России сейчас предлагают признать массовым мероприятием даже очередь на одиночный пикет, то есть фактически лишают людей возможности проводить пикеты.
Константин Котов: То есть нужно выходить одному с плакатом – только тогда ты, может быть, будешь защищен от произвола силовых структур.
Марьяна Торочешникова: Если рядом не встанут провокаторы.
Константин Котов: А они постоянно это делают – это их работа.
Марьяна Торочешникова: Константин, а вы зачем пошли на улицу-то? Вы же наверняка видели, что происходило на Болотной и после, как на это реагировали.
Константин Котов: А как иначе?! Никакие другие механизмы воздействия на власть не работают. Нас лишили выборов, фактически лишили средств массовой информации! Как еще донести свою позицию до власти и до людей? Вот метод прямой демократии – выйти на улицу и открыто заявить свою позицию. Поэтому я и мои друзья решили идти таким путем. Мы читали Конституцию, 31-ю статью: это наше право, поэтому я и пошел туда.
Марьяна Торочешникова: Но до властей-то это все доходит как-то извращенно. Они видят не то, что написано на плакатах, которые потом стали вещдоками в вашем деле, а человека, который чего-то выступает, ходит, дома не сидит.
Выступая за справедливость, тем самым ты показываешь пример другим
Константин Котов: В любом случае все начинается с одного-двух человек. Сначала мы в меньшинстве. Но все равно надо это делать. Если ты считаешь, что твое дело правое, ты выступаешь за справедливость, тем самым ты показываешь пример другим. Может быть, они не выйдут с плакатами, но тоже задумаются и поймут, что кроме их личной жизни и личного достатка есть жизнь других, что нужно все-таки задумываться о будущем страны.
Марьяна Торочешникова: В то время, когда летом Россия на пеньках и в багажниках голосовала за поправку к Конституции, вы были в колонии. Там как-то обсуждали эти поправки?
Константин Котов: В колонии я смотрел телевизор – это входит в распорядок дня. Федеральные каналы постоянно говорили об этом мероприятии. Чуть ли не в каждом выпуске "Новостей", в каждом блоке рекламы была информация о поправках к Конституции, которые прямо помогут изменить жизнь страны к лучшему: "До этого жили ужасно, а поправки примем – и все сразу станет хорошо!".
Марьяна Торочешникова: А другие заключенные как-то комментировали это?
Константин Котов: Конечно, комментировали. Все прекрасно понимают, ради чего это делалось: ради того, чтобы Владимир Владимирович обнулил свой срок. Эта информация дошла даже до обычных осужденных. Они все прекрасно понимают и настроены вполне оппозиционно, но они, как, наверное, и большинство населения, придерживаются принципа: "Да, у нас все плохо, но я ничего не изменю".
Марьяна Торочешникова: "От меня ничего не зависит". А вы как раз придерживаетесь обратного мнения?
Константин Котов: Да. И они постоянно удивлялись: "Зачем тебе это нужно? Зачем ты влез во все это и получил свои четыре года?".
Марьяна Торочешникова: К счастью, все-таки в итоге не четыре, а полтора, но тем не менее. Ситуация довольно нестабильная – у вас же семья политических осужденных. Вы уже отбыли наказание, а Анна Павликова, ваша жена и фигурантка дела "Нового величия" ходит с четырехлетним условным сроком. Если кто-то из вас поведет себя неаккуратно, этот условный срок в любой момент могут сделать не условным. Вы на крючке. Это накладывает какой-то отпечаток на вашу жизнь?
Константин Котов: Конечно. Мы понимаем существующие риски. Тем не менее, в рамках закона, в рамках собственных представлений о справедливости, я считаю, все равно надо что-то делать: может быть, в несколько других формах, не выходить уже сейчас с одиночным пикетом, раз это пресекается. Но все равно остаются какие-то методы протеста. И просвещение общества никто не отменял – надо каким-то способом доносить свою позицию до людей.
Марьяна Торочешникова: Я предполагаю, что до колонии вы не смотрели телевизор. И как вам картина мира?
Константин Котов: С телеэкранов нам показывают какое-то зазеркалье, совершенно не имеющее отношения к реальности. После некоторого критического разбора еще можно выявить оттуда какую-то толику полезной информации, а в целом, конечно же, это полная иллюзия.
Марьяна Торочешникова: Как вы считаете, это делается намеренно?
Константин Котов: Конечно. Телевидение – средство пропаганды. Хотя, насколько я знаю, это уже совершенно не действует. Аудитория у канала Алексея Навального больше, чем у программы "Время" на Первом канале или у "России 24".
Марьяна Торочешникова: Вряд ли она больше. Наверное, просто больше молодых людей это смотрят, а пожилые все еще отдают предпочтение телевизору.
Константин Котов: В принципе, да. Но даже многие мои знакомые пожилые люди все-таки смотрят YouTube, а не телевизор (хотя у меня все-таки специфический круг знакомств).
Марьяна Торочешникова: Вот вы говорите, что нужно что-то предпринимать, отстаивать свои права. В Хабаровске люди уже несколько месяцев пытаются отстоять свои права на губернатора, которого выбрали. И такое ощущение, что там ничего не происходит. На федеральных каналах тишина. В Беларуси после выборов президента люди ходят, протестуют, их бьют, сажают в страшные изоляторы, а Лукашенко как сидел, так и сидит. Так, может, и в России силы не тратить?
Константин Котов: Если не тратить, будет хуже и хуже. Сейчас у нас пока еще не так, как в Беларуси, у нас еще не избивают всех поголовно в ОВД, когда задерживают на митингах. А вот если мы будем сидеть и ничего не делать, то придем к белорусской ситуации. Любое действие все равно будет иметь эффект, но, может быть, не сейчас, а потом, в будущем.
Марьяна Торочешникова: А вот кто-то из людей этой системы: следователь, кто-то из конвоиров, сотрудников ФСИН не говорил вам: "Мужик, мы все понимаем. Ну, понимаешь же сам, какая ситуация...".
Константин Котов: Такие разговоры постоянно возникали. Например, когда меня конвоировали на суд. Все вполне адекватные люди, все понимают, но говорят: "Зачем ты туда полез? Сидел бы на своей неплохой работе в Москве, жил бы не тужил. А теперь находишься в таких условиях...".
Марьяна Торочешникова: Вы ведь работали программистом, а сейчас, когда вы освободились, вас готовы взять назад на работу? Ваше предприятие пережило пандемию?
Если мы будем сидеть и ничего не делать, то придем к белорусской ситуации
Константин Котов: Пережило. Кстати, оно мне очень помогало: передавало на суды гарантийное письмо о том, что когда я освобожусь, они незамедлительно готовы предоставить мне прежнюю работу. Они были в контакте с моими родственниками.
Марьяна Торочешникова: Не всем так везет. Некоторые, наоборот, стараются откреститься от осужденных. И что теперь? За вами установлен какой-то специальный надзор?
Константин Котов: Нет, у меня статья средней тяжести, по ней не могут установить надзор. Мне еще в колонии поначалу говорили: "Ты будешь нарушать правила внутреннего распорядка, а мы после этого установим над тобой административный надзор, если ты не станешь с нами сотрудничать". Но закон им этого не позволяет, так что я не имею никаких обязательств по отношению к силовым органам. А судимость истечет через три года.
Марьяна Торочешникова: И сейчас, как я понимаю, вы активно поддерживаете вашу супругу Анну Павликову в Мосгорсуде, где началась апелляция по делу "Нового величия".
Константин Котов: Да. Сегодня как раз было первое заседание. Я приехал туда с Аней. Там мы и адвокаты других осужденных добиваемся, чтобы приговор изменили. Девушкам – Ане и Маше – дали условный срок, еще одному человеку дали условно, а трое ребят сидят, им дали реальные большие сроки. Конечно, надо требовать отмены этого приговора. Вот сейчас адвокаты и пытаются хотя бы немного, но снизить сроки наказания. Скорее всего, уже в этом году будет известен итог – прошла апелляция или нет.
В Госдуму внесен законопроект об уголовной ответственности за клевету в интернете. Неосторожный комментарий в Сети, задевший чью-либо честь, достоинство или репутацию, и сейчас может довести до суда, но если законопроект примут, клеветникам будет грозить лишение свободы. Рассказывает Иван Воронин.
Число жалоб и обращений к бизнес-омбудсменам в российских регионах в этом году выросло в разы. Почти половина этих обращений связана с локдауном и последствиями пандемии. Так что все разговоры участников состоявшейся на этой неделе в Москве Всероссийской конференции уполномоченных по защите прав предпринимателей так или иначе касались выживания бизнеса в эпоху COVID-19.
Альбина Кириллова побеседовала с уполномоченным при президенте России по защите прав предпринимателей Борисом Титовым.
Борис Титов: Бизнесу плохо. В целом плохо. Финансово плохо. И это очень большая часть бизнеса. Мы делаем замеры, проводим социологические опросы: различными проблемами – финансовыми, организационными и другими – пандемия задела почти 87% предпринимателей. Пятая часть всех предпринимателей потеряла до 80% выручки. Лишь 13,3% стабильно развиваются. Власть ссылается на официальную статистику. Да, по сравнению со вторым кварталом мы чуть-чуть выросли, потому что второй квартал был самым напряженным – первая волна, локдаун практически по всей стране. Но посмотрите, какая разница с первым кварталом!
Многие меры помогли бизнесу, без них ситуация была бы намного более сложной. Но вторая волна задевает сегодня очень многих. До сих пор огромное количество предпринимателей жалуются на то, что спрос не вырос, наоборот, он сегодня снижается по сравнению с третьим кварталом. Были два пакета, которые реализовали президент и правительство по помощи семьям с детьми, и уже через несколько дней после этого мы увидели повышение спроса. Сегодня было бы полезно опять помочь людям, тогда и бизнес задышит.
Альбина Кириллова: Какая отрасль сейчас находится в самом затруднительном положении?
Борис Титов: Есть такие, которые вообще не открылись между первой и второй волной, и сейчас закрыты. Конечно, это не системообразующие отрасли для российской экономики, но очень важные для людей. В двух регионах так и не открылись кинотеатры. Проблемы с фитнесом, с шоу-бизнесом – он просто встал, потому что упал спрос, более того, его падение усиливалось в третьем квартале на новой волне.
Альбина Кириллова: Вы считаете достаточными меры государственной поддержки бизнеса?
Мы все больше и больше становимся экономикой государства и тех секторов, которые не работают напрямую для людей
Борис Титов: У российской экономики очень большой государственный сектор. У бюджетников, сотрудников госпредприятий и чиновников зарплата осталась прежней: конечно, устойчивость нашей экономики придал еще и этот сектор. Видимо, правительство посчитало: нам надо сохранить стабильность, поэтому для нашего вида экономики этих средств достаточно. В принципе, все цифры более-менее сохранили, то есть мы не упали больше по ВВП, чем другие европейские страны или США. Но это не оправдывает того, что огромное количество предприятий малого сектора уходит с рынка. По нашим данным, 3% уже закрылись. И что мы будем делать после пандемии? Она приводит к тому, что мы все больше и больше становимся экономикой государства и тех секторов, которые не работают напрямую для людей.
Самая эффективная и востребованная мера поддержки прежде всего малого и среднего бизнеса – это двухпроцентные кредиты, которые не надо будет возвращать, если ты сохранил 90% занятости. К сожалению, дьявол в деталях: как считать занятость? В банке считают своим способом, правительство сейчас дало инструкции, которые тоже не очень удовлетворили бизнес. Считать на 1 марта или на 1 апреля, по каким документам? И есть угроза, что этим предприятиям в любом случае придется возвращать кредит. Мы сегодня выступили с предложением к правительству: прежде всего, снизить пороги хотя бы до 80%, потому что 90% удержать было очень сложно. Люди меняют место работы, уходят на биржу труда, тем более что государство подняло пособия по безработице.
Кроме того, нужно четко и ясно считать момент. Понятно, по какому документу считать занятость на начальный период. А если мы будем скопом решать проблемы для всех, кто не вернет эти кредиты, то натолкнемся на большое количество банкротств. Мы все время пытаемся решить проблемы нашего малого бизнеса отдельными, очень ограниченными, косметическими мерами. Но у нас есть системные проблемы развития всего сектора. По нашим данным, из 18 миллионов занятых в открытом МСП-секторе 9 находятся в тени, а еще 9 миллионов работают в теневом секторе, но тоже в области МСП. У нас есть структурные проблемы. Торговый бизнес в основном малый – больше 40%, и совсем мало перерабатывающего, то есть индустриального малого бизнеса – всего 7%. И у нас еще много разных диспропорций, которые решаются только системно. Государство должно выработать политику по развитию малого и среднего бизнеса. У нас есть четкий план, четкое понимание, что нужно делать, но, к сожалению, государство пока не работает по этому плану.
Марьяна Торочешникова: На видеосвязи с нами – предприниматель, правозащитник, сопредседатель Партии Роста Александр Хуруджи.
Александр, Борис Титов говорит, что бизнесу очень плохо. Это действительно так? Дадут выкарабкаться предпринимателям, особенно малому бизнесу? Или чиновники только обещают, а по большому счету эти обещания на земле не работают?
Александр Хуруджи: В последнее время даже не обещают. Естественно, люди сейчас думают, что делать с коллективами. И надо отдать им должное: многие сохраняют коллективы. Есть уже и вторая проблема: как быть с людьми, которые хотят перейти на другую работу? Если ты их не удержишь, то не сможешь вернуть кредит. Это замкнутый круг. Каждый предприниматель сталкивается с очень большим количеством бумаг, очень серьезными сложностями с получением различных мер поддержки. И самое главное, что нас смущает, это официальная статистика, которая говорит о том, что закрылось не очень много бизнеса. Мы прекрасно понимаем, что многие предприятия не закрывались только потому, что люди последние деньги отдавали своим сотрудникам с целью сохранить коллектив и как-то удержаться на плаву, и у них просто нет денег на сложную и длительную процедуру ликвидации. Поэтому очень большое количество предпринимателей перейдут в режим ожидания, появятся предприятия-брошенки, которые будут висеть до момента принудительной ликвидации налоговой.
Реальные последствия нынешнего кризиса мы увидим только через несколько лет, когда будут сняты ограничения по банкротству и начнется полноценная ликвидация. Те цифры, которые мы видим сейчас, не отражают общей картины. Я бы больше доверял тем цифрам, которые собрал Борис Титов со своей командой по регионам через региональных уполномоченных.
Марьяна Торочешникова: В последние годы главной напастью предприниматели считали представителей правоохранительных органов, которым понравилось "отжимать" бизнесы. Сейчас, в пандемию, они немножечко успокоились, или по-прежнему идет "наезд" на предпринимателей?
Александр Хуруджи: Он не прекращался. Другое дело, что сократилась "кормовая база". Раньше это была "привилегия" крупного бизнеса, потом среднего, потом малого, и вот мы уже видим, как правоохранители приходят к микробизнесу. Особенно отчетливо это ощущается в регионах. Обыски происходят сейчас повсюду, и всегда неожиданно. И почему-то обострение именно под Новый год. Я считаю, что ситуация за последние годы даже ухудшилась, несмотря на множество усилий правозащитников, несмотря на то, что многие вещи, которые действительно должны, по идее, поставить заслон, в том числе предложенные Борисом Титовым, правозащитниками, "Опорой России", должны были сказаться, и по факту сказались, но лишь на какое-то время. Однако до тех пор, пока суды поддерживают силовиков и не всегда опираются на закон, эта ситуация является для бизнеса очень тяжелой и усугубляется с каждым днем.
Главной напастью предприниматели считали представителей правоохранительных органов, которым понравилось "отжимать" бизнесы
Марьяна Торочешникова: Наш корреспондент Анастасия Тищенко побывала на конференции бизнес-омбудсменов в Москве, поговорила с некоторыми региональными омбудсменами, выбрала наиболее частые и популярные ответы. Налоги, банкротства, уголовные дела – вот главные проблемы российских предпринимателей в 2020 году.
Александр, насколько опасно для бизнеса госрегулирование цен, которые предложил президент?
Александр Хуруджи: Любое регулирование достаточно опасно для рыночной экономики. Ведь надо учитывать расходы, которые несут предприниматели. Вот мы только что смотрели репортаж, где упоминался Ямало-Ненецкий автономный округ. Мы представляем, как доставить туда муку, зерно и прочие продукты питания, и какие транспортные расходы там будут. Нельзя всех стричь под одну гребенку! И когда встанет вопрос регулирования, очень важно, чтобы это все-таки был объективный процесс. Но что-то мне подсказывает, что ситуация с регулированием в электроэнергетике, в тепле, в воде... Ведь все наши энергоресурсы являлись для страны одним из основных конкурентных преимуществ, когда развивалась наша экономика после распада СССР. И мы потеряли это конкурентное преимущество за счет того, что в регулировании где-то недосмотрели, где-то кто-то раньше добежал до регулятора. В результате наша цена на электроэнергию потихонечку догоняет европейскую.
Сейчас, перед Новым годом в авральном режиме принимаются срочные меры. Понятно, что они будут популярны у граждан, потому что у многих сократились доходы. Это классическая популистская мера. Кто и как будет это регулировать, на кого будут возложены обязанности, насколько прозрачно и объективно это будет происходить? И самое главное, как будут распределяться субсидии, в частности, мукомолам, которые обещаны? Я думаю, сбор данных покажет нам объективную ситуацию. Может быть, уровень цифровизации, который правительство не раз показывало нам в последнее время, в частности, в работе с Налоговой службой, действительно даст возможность избежать ошибок, которые совершались ранее при регулировании энергоресурсов.
Марьяна Торочешникова: Но когда они это отрегулируют? А цены-то нужно опускать уже сейчас! С вашей точки зрения, не приведет ли это к скачку цен после Нового года? Сейчас, раз Путин сказал, они могут временно опустить цены, а дальше отыграются по полной.
Александр Хуруджи: Сейчас поставщики и производители находятся в нестабильной ситуации, потому что они не понимают, как будут действовать закупщики, поскольку торговые центры – это те, с кого будут снимать данные через онлайн-кассы. Соответственно, пока не разберутся, они будут осторожничать с формированием цен. И я очень опасаюсь, что всю эту ценовую разницу примут на себя поставщики, а в конечном итоге могут пострадать производители. Чтобы такого не произошло, необходимо проследить всю цепочку и посмотреть по результатам: если вдруг где-то будут ошибки, выделять денежные средства и компенсировать их. Иначе мы можем угробить ряд отраслей, где предприниматели работают на пределе рентабельности, в том числе в зерновом бизнесе и во многих других, где рентабельность на муке не очень велика.
Марьяна Торочешникова: Но Путин же сказал, что в этом году невиданный урожай, так что нечего, пусть снижают цены, и вообще, Россия перестала быть "бензоколонкой" и так сильно зависеть от курса доллара, поэтому нечего привязывать цены к этому доллару. Насколько адекватно президент оценивает ситуацию в российском бизнесе и ее влияние на жизнь всех граждан?
Александр Хуруджи: Я сегодня не имел возможности полностью посмотреть всю трансляцию. Но то, что я видел, говорило о том, что президент достаточно глубоко погружен в ряд вопросов, некоторые из которых меня даже немножко удивили. Я сам был участником встречи несколько лет назад. Я думал, что мне будут согласовывать вопрос, но он не только ответил на него, но я не успел доехать до офиса бизнес-омбудсмена, как уже были даны какие-то указания. С нами связывались из Верховного суда, начались какие-то корректировки законодательства, в том числе приведшие к тем изменениям, которые позволили несколько снизить уголовное преследование. А вот что касается оторванности большинства чиновников от реальной жизни… Я считаю, что полезен опыт, когда они идут в народ, проводят время в общественном транспорте, слушают, что говорят люди. Я это постоянно практикую, очень часто хожу в СИЗО и слушаю, что говорят там.
Марьяна Торочешникова: Но это потому, что вы – не чиновник.
