Владимир Коркунов. Побуждение к речи. 15 интервью с современными поэт[к]ами о жизни и литературе. – Самара: Цирк "Олимп"+TV, 2020. – 278 с. – (Серия нон-фикшн).
Книга, конечно, подчёркнуто- , даже вызывающе-авторская – при том, что Владимир Коркунов, собеседник всех пятнадцати поэтов, голоса которых здесь звучат, самоутверждением и самопозиционированием точно не занят (а вот самопрояснением – да): его интересуют совсем другие предметы. Она такова даже не потому, что решающим образом выросла из личной – скорее человеческой, чем теоретической, – взволнованности автора вопросом "каков тот человек, кто пишет так, что у тебя при чтении перехватывает дыхание". Авторская она прежде всего в том смысле, что предлагает собственный, резко-индивидуальный и пристрастный взгляд на современную поэзию, пишущуюся на русском языке – хотя бы и в Израиле (Гали-Дана Зингер), в Латвии (Дмитрий Кузьмин), в США (Хельга Ольшванг), в Украине (Татьяна Ретивов), – а отчасти и на ту, что пишется теперь по-украински (Анна Грувер, принципиально перешедшая на украинский язык после известных событий) и которую, кстати, Коркунов, выучив назло тем самым событиям язык, сейчас переводит.
Перед нами – тот самый случай, когда хочется, но нет смысла задаваться вопросами, почему из всего многообразия ныне пишущих выбраны именно эти пятнадцать человек (в самом общем виде Коркунов на него ответил с самого начала: это – те, без кого "непредставим современный литературный ландшафт"), и почему среди них нет того-то и того-то (ну, например, Михаила Айзенберга, Михаила Гронаса или Линор Горалик, без которых современный русский литературный ландшафт – автором этих строк – тоже как-то не очень представляется). Но, во всяком случае, стоит взять на заметку то, что каждым из – чрезвычайно разных – героев представлена, по мысли автора, некоторая принципиальная точка этого ландшафта, и через эти точки можно проводить если не плоскость, то по крайней мере линию.
Уточнение, согласно которому собеседники Коркунова – те, "чьи имена напрямую ассоциируются с понятием "актуальная литература", тоже объясняет немногое, хотя бы потому, что в эти рамки здесь вписываются не все, – скажем, Кирилл Ковальджи, "символ пограничья между официальной и неофициальной литературой", при всей его важности в деле воспитания поэтов – из его студии вышли Иван Жданов, Нина Искренко, Алексей Парщиков, Владимир Друк, – как поэт ассоциируется с нею всё-таки не очень.
Так кто здесь всё-таки есть? – В том порядке, в каком интервью следуют друг за другом (он не хронологический, не поколенческий – хотя поколения, а значит, и культурные пласты представлены максимально разные, от 1930-х до 1990-х годов рождения – и, как видим, не алфавитный; следовательно, определяется какими-то другими принципами): Хельга Ольшванг, Александр Скидан, Анна Грувер, Андрей Сен-Сеньков, Денис Ларионов, Гали-Дана Зингер, Мария Галина, Дмитрий Кузьмин, Ирина Котова, Андрей Тавров, Александр Макаров-Кротков, Егана Джаббарова, Кирилл Ковальджи, Татьяна Ретивов и Аркадий Драгомощенко. Последний – единственный из героев сборника, с кем – умершим в 2012-м – автор не смог поговорить вживую, его представляет здесь жена поэта и хранительница его наследия Зинаида. Её интервью (кстати, как ни удивительно, – первое для неё в жизни!) – пожалуй, наименее литературное и наиболее личное среди всех, составивших книгу, – "об их винницкой юности и о том пути, который ради взаимных слов и чувств преодолели два человека, срезая письмами сотни километров, препятствий, доводов и разлук", – но и тут, большими цитатами из собственных текстов Аркадия: писем, интервью, – многое сказано об истории отношений Драгомощенко с литературой.
Конечно, как справедливо заметил Сергей Костырко в своём книжном обзоре, Коркунов в книге – не только автор, но и один из её персонажей, и это в значительной степени читательская автобиография автора-интервьюера, представленная в лицах. Но дело существенно принципиальнее. Понятно, что речь идёт о собственной концепции и современного литературного ландшафта, и актуальной литературы, и того, как о них следует говорить и думать. Важно, что Владимир Коркунов и сам – не только журналист и критик, но – в первую очередь, в качестве, я бы сказала, исходной, всё определяющей, позиции – поэт (а также переводчик, переводящий, в частности, с украинского одну из своих героинь, Анну Грувер) и, таким образом, разговоры с собратьями-поэтами и сёстрами-поэтками – важная часть понимания им собственной профессиональной области.
Это развёрнутая рефлексия об устройстве литературы
По всей вероятности, герои и героини сборника – это те, на основе и под влиянием особенностей текстов и личности которых у самого автора так или иначе формировалось представление о том, что такое актуальная поэзия, какой, может быть, он хотел бы её видеть; это его индивидуальная поэтическая генеалогия, указывающая, однако, при всей своей неминуемой субъективности, на вполне объективно существующие обстоятельства и явления. И этот пазл – из фрагментов всех пятнадцати высказываний – вполне можно сложить.
Безусловно, все эти интервью, делавшиеся в разное время – с 2016-го по 2020-й – для разных изданий (что, наряду с личными особенностями каждого из собеседников, и определяло в немалой степени характер разговоров, их темы и интонации), в конечном счёте складываются в цельное повествование.
Сам автор характеризует эту цельность как "признание в любви к героям, это любовь длиной почти в три сотни страниц". Не отрицая справедливости предложенного определения, добавим ещё одно: это – развёрнутая рефлексия об устройстве литературы вообще и современной, "актуальной" – в особенности.
Разговоры же тем и хороши в своей именно разности, что подходят к искомой цельности с разных сторон.
Какие же позиции занимает – в соответствии с этими разными сторонами – Коркунов-интервьюер? Прежде всего – позицию жизнеописателя, побуждающего, как и сказано в названии книги, своих собеседников к рефлексии: автобиографической и литературоведческой одновременно, причём те не всегда оказываются к ней готовы – особенно к литературоведческой. "Как на вас и ваших текстах отразилось нахождение в другой языковой и культурной среде?" – в первой же реплике спрашивает он Хельгу Ольшванг, уже почти четверть века живущую в Нью-Йорке. – "Мне трудно об этом судить, – признаётся собеседница. – И с понятием "культурная среда" не очень понимаю, как теперь обращаться". И чуть ниже: "Не могу анализировать свои стихи". Но дело сделано, стимул создан: тут же она начинает размышлять в заданном направлении – и интересно размышлять! "Мне кажется, что она не поменялась на другую с моим переездом, а дополнилась, оказалась сложнее. На язык и на стихи больше всего влияет жизненная среда". "Как это происходит?" – мягко настаивает спрашивающий… и так далее.
Может, не приведи Господи, сложиться впечатление некоторого насилия интервьюера над своими героями. Это никоим образом не так. Коркунов пристально-внимателен к респондентам, но безусловно уважителен к ним, и в качестве одной из его позиций – не главных, но создающих подтекст всему – непременно должна быть названа позиция если и не прямо психотерапевтическая, то родственная ей. Особенно при том, что ему приходится обсуждать со своими собеседниками и обстоятельства не только трудные, но попросту травматичные, как, например, с Еганой Джаббаровой или с Анной Грувер, и он ведёт себя очень деликатно.
Проект Коркунова (а это, несомненно, именно проект, то есть – предприятие с внятными концептуальными линиями, продолжающееся и после выхода книги; кроме того, насколько мне известно, в сборник поместилось далеко не всё из сделанного автором в жанре интервью к 2020 году) родствен проекту – тоже многолетнему, продолжающемуся и сейчас – Линор Горалик "Частные лица", в котором речь программным образом идёт о человеческих корнях поэзии. Своё ученичество у Горалик в работе с интервью автор прямо и благодарно признаёт в предисловии. Кстати, у них есть общие герои: Александр Скидан, Дмитрий Кузьмин, Гали-Дана Зингер; и "Побуждению к речи" очень естественно стоять на одной полке с двумя уже вышедшими томами "Частных лиц" и быть прочитанным одним взглядом с ними; это создаёт объёмную картину.
Но работа Коркунова внутренне организована иначе. Да, он, безусловно, тоже внимателен к человеческим корням – недаром "жизнь" в подзаголовке книги стоит у него перед "поэзией", – однако уделяет существенно больше внимания собственно литературной стороне дела, общецеховому опыту. С некоторыми – например, с Денисом Ларионовым – он обсуждает исключительно профессиональные темы (или почти исключительно, как с Андреем Тавровым, которому задаёт личный вопрос только в самом конце разговора) – причём не в качестве представителя "общекультурного", неспециального сознания, как это постоянно бывает с нашим братом-журналистом, а именно как знаток предмета со знатоком предмета.
Коркунов-интервьюер неотделим от Коркунова-критика – не только в вопросах, но и в предваряющих каждый разговор кратких – на несколько абзацев максимум – врезах, в которых он даёт спрессованное иной раз до единственного предложения-формулы описание того, что делает его собеседник в поэзии, чем он в ней важен. "Её стихи, – пишет он о первой своей героине, Хельге Ольшванг, – обращаются к трём типам восприятия, сенсорным "чувствилищам" – как будто ты читаешь стихотворение, смотришь его в кинозале текста и тактильно прикасаешься к снимку, где одновременно всё".
До какой степени в тексте сохраняется человек? Какова доля искажения, которая позволит ему остаться собой и быть узнанным?
Уже из одной этой цитаты видно, что каждый такой врез мог бы разрастись до критической статьи, исследующей работу поэта-собеседника. Но автору важнее разговаривать. Давать читателю услышать собственные голоса поэтов ("книга интервью – дом для голосов", – говорит он в интервью Борису Кутенкову), себе же отвести как будто второстепенную роль. На самом деле она – ещё какая главная: сократическая, майевтическая, – вопрошатель, как в платоновых диалогах, становится повивальной бабкой рождающегося смысла.
Но у него несомненна и ещё одна совершенно философская позиция, превосходящая рамки задач и критических, и литературоведческих. Это позиция антрополога. И он прекрасно отдаёт себе в ней отчёт.
"Важнейший вопрос, который тревожил меня, когда я приступал к этой книге, – говорит он в самом начале, – это границы "я". До какой степени в тексте сохраняется человек? Какова доля искажения, которая позволит ему остаться собой и быть узнанным? Не читателями даже, а людьми, которые окружают его/её в жизни". И сразу вслед затем принципиальное уточнение: "Мне было важно не переступить эту черту".
Он – антрополог-практик, не столько теоретизирующий – хотя мог бы, и постоянно подходит к порогу, за которым могли бы начаться теоретические построения, – сколько ищущий воплощённых ответов на волнующие его вопросы, – воплощённых в коммуникативном действии.
Кажется, мы ещё не видывали интервьюеров-философов? Или: много ли мы их видели?
Следует ещё обратить внимание на издательство, в котором вышла книга, и на её серию. Вообще-то и то, и другое обещает нам, если всё будет хорошо, интересную теорию. Самарский "Цирк “Олимп”+TV" – издательство, уже девятый год существующее на основе одноименной электронной "толстой" литературной газеты – наследницы бумажной с тем же названием, руководимое поэтом, культурологом, литературтрегером Сергеем Лейбградом, выпускало до сих пор – в своей единственной книжной серии – сборники современных поэтов: тут можно вспомнить Всеволода Некрасова, Александра Макарова-Кроткова, Алексея Колчева, Татьяну Риздвенко, Виталия Лехциера, самого Сергея Лейбграда… В центре внимания "Цирка "Олимп" ещё со времён его "бумажного" предшественника (1995–1998) – анализ актуального искусства вообще и актуальной литературы прежде всего прочего. Сборник интервью Владимира Коркунова – похоже, первый в новой серии издательства – "нон-фикшн". Будем наблюдать за развитием проекта.
