- Одной из главных тем массовых протестов стало обвинение оппозиции в том, что она использует детей, призывая их выходить на улицы, где им грозит опасность.
- По свидетельству социологов, проводивших опросы на январских акциях протеста, несовершеннолетних там было очень мало: от полутора до четырех процентов.
- Система воспитания в России все больше политизируется: в школах вводят институт политруков, родителям политически активных подростков угрожают репрессиями.
- На самом деле детей использует в своей политической игре не оппозиция, а власть и все патриархальное общество с его системой воспитания.
Сергей Медведев: Последние две недели все крупные и средние города России охвачены протестами в связи с возвращением, заключением и осуждением Алексея Навального, которому условный срок заменили на реальный – два года восемь месяцев. Вчера ночью во многих городах России были волнения в связи с приговором Навальному. Беспрецедентный масштаб – почти полторы тысячи задержанных. И одна из главных тем, которые поднимает государственная пропаганда, это якобы использование детей. Приходят ли дети на митинги? Что они сами думают о о российской политике? И кто на самом деле использует детей – оппозиция или власть?
Видеоверсия программы
Корреспондент: В России в вузах, школах и колледжах отговаривают детей и подростков от участия в акциях в поддержку Алексея Навального. Власть активизировала работу с молодежью: составляются протоколы в отношении родителей, чьи дети принимали участие в митингах, поступают угрозы, что в будущем это может повлиять на судьбы их детей. На митинге 23-го числа было задержано около 150 несовершеннолетних. Многих учеников после этих акций поставили на внутришкольный учет. С ними работают психологи учебных заведений, чтобы ребенок смог избежать так называемых "деструктивных сценариев" поведения.
Власть активизировала работу с молодежью: составляются протоколы в отношении родителей, чьи дети принимали участие в митингах
Кстати, давление оказывается не только на учащихся, но и на преподавателей вузов. Об этом говорит студентка одного из ведущих московских университетов.
– Мы – единственный вуз, который не прессует своих студентов, но у нас прессуют преподавателей. Двоих недавно уволили после того, как 31 января они получили один 10, а другой – 14 суток ареста.
Корреспондент: Многим студентам угрожают отчислением или дальнейшими трудностями в учебе. А родителям, у которых дети не достигли 18 лет, могут пригрозить визитом органов опеки и даже лишением родительских прав. Однако в последнее время и несовершеннолетние, и студенты старших курсов все больше внимания стали уделять политике. Вся социальная сеть "ТикТок" забита роликами против Путина, с призывами выходить на митинги и советами, что надеть и какие вещи взять с собой. В подписках у молодежи все чаще видны оппозиционные сообщества. Новое поколение занимается и интересуется политикой.
Сергей Медведев: У нас в студии Александра Архипова, антрополог, старший научный сотрудник РАНХиГС и МВШСЭН ("Шанинки"), и Алексей Федяров, правозащитник, начальник юридического департамента фонда помощи осужденным "Русь сидящая".
Саша, у вас были отважные социологи и антропологи, которые опрашивали людей на протестах в Москве и в Петербурге 23-го и 31-го числа. Были ли дети на протестах?
Александра Архипова: Наши интервьюеры спрашивают каждого пятого при плотном потоке людей и каждого третьего, когда поток не очень плотный. На крупных митингах лета 2019 года в Москве (Иван Голунов, а потом выборы в Мосгордуму) людей до 18 лет было от 5 до 8%. На митинге 23 января в Москве их было 4%, 31 января и в Москве, и в Петербурге – по 1,5%. Конечно, можно предположить, что в этом случае получилось некоторое искажение, молодой человек лет 16-и мог говорить, что ему 18, но даже это искажение не было сильным, потому что у нас нет чудовищного всплеска на 18 лет. Как ни крути, основных протестующих групп по возрасту две – это 18–24 года и 25–35 лет: вот они составляют большинство среди опрошенных, то есть более 60%.
Сергей Медведев: И это резкая перемена: протест резко помолодел?
Алексей Федяров: Я думаю, к интеллектуальному протесту прибавился протест голодный, к которому уже нельзя относиться несерьезно. "Болотный" протест и все, что было с тех пор и до нынешнего года, это все-таки протест креативного класса. Это люди в очках, с узкими лицами, у которых все есть, но они, тем не менее, чем-то недовольны. Сейчас же выходят люди, у которых и лица широкие, и на плечах еще остались мозоли либо от автоматов, либо от лямок, которыми они тягали баржи по Волге, а жрать им нечего и делать нечего.
Сергей Медведев: Это эффект 2020 года? Пандемия дала такие вот неожиданные социальные протуберанцы, что и в Америке, и в России уже другая социология протеста?
Алексей Федяров: Все, как у Рабле – голод. Желудок тянет на улицы людей, которые отличаются от тех, кого на улицы тянет голова.
Александра Архипова: Мы же еще проводим качественные исследования, такие мини-интервью, спрашиваем людей: "Что вас вывело сюда?" Если в 2017 году, когда были митинги после фильма "Он вам не Димон", все-таки большинство говорило про коррупцию и безумное сверхбогатство элит, то сейчас основным аргументом является нарушение гражданских свобод, свободы слова, страх за себя и ощущение, что пакт о личной неприкосновенности между государством и человеком нарушен. И ощущение нарушения этого пакта – это как раз дело Ивана Голунова. К этому, конечно, добавилось раздражение от ухудшающейся экономической ситуации: голода еще нет, но ощущение, что государство не помогает и не собирается этого делать в ситуации социальной катастрофы пандемии, есть у всех.
Сергей Медведев: Схлопывается пространство возможностей. Был мелкий и средний бизнес, возможность где-то заработать, а сейчас, когда эти возможности вытаскивают, одновременно сверху убирают абсолютно любую возможность репрезентации и политического протеста.
Алексей Федяров: Именно так. Ты должен участвовать в государстве собой, своими ресурсами, не имея какой-либо возможности представлять себя в этом государстве. Об этом же начали говорить практически открыто.
Александра Архипова: Есть еще два важных параметра. На всех этих митингах 23-го и 31-го очень много новичков. В Москве 23 января было 42% тех, кто впервые вышел на какую-либо акцию. А 31-го в Москве было 14% новичков и еще 30% тех, кто выходил на какую-нибудь акцию протеста 2021 года. Эти протестные настроения затронули те группы людей, которые раньше не выходили на улицы.
И еще один параметр: это протест образованных людей. У нас в среднем, например, по Москве людей с высшим образованием (по переписи 2010 года) было около 37%. На московском протесте 31 января людей с высшим образованием было 70%, и очень много с неполным высшим, то есть студентов. Это означает, что протест пошел вширь и затронул людей с высшим образованием в возрасте от 18 до 35, которые до этого на уличные протесты не ходили.
Сергей Медведев: Как вы считаете, это Навальный: ему удалось пробиться в эту толщу, расшатать ее? Фильм "Он вам не Димон" тоже неожиданно много вывел молодежи, детей, потому что это зацепило семиотическую сферу мемов. И тут так неожиданно бомбанул фильм про дворец…
У людей очень сильно ощущение, что ты – беспомощное тело в руках власти
Александра Архипова: У нас были наблюдения и интервью в Томске, Новосибирске, Екатеринбурге, Москве, Питере и Обнинске. Как правило, некоторые люди говорят: "Я сторонник Алексея Навального. Я посмотрел фильм о дворце, меня это все раздражает". Но очень многие варианты ответа звучат так: "Я не сторонник Алексея Навального, но…". Вот это "но" звучит прямо большими буквами! И дальше начинается: "Мне не нравится то, что нарушают свободы; его незаконно арестовали, а это значит, что можно арестовать и меня". Вот это тот самый пакт о нарушении личной неприкосновенности, о котором мы говорим после дела Ивана Голунова. Тебе всегда могут подбросить наркотики, тебя могут посадить, ударить. Очень сильно ощущение, что ты – беспомощное тело в руках власти. "Я не сторонник Алексея Навального, но я против политических убийств" – второй очень частый мотив. Многие говорят знаменитой цитатой: "Я не поддерживаю ваши взгляды, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы их высказывали". Очень часто звучит: "Мы не являлись той референтной группой, к которой апеллировал Алексей Навальный, многие его взгляды нам не нравятся, но мы должны сейчас сплотиться, потому что это единственная возможность". Но главный мотив – это нарушение гражданских свобод и страх за личную безопасность, а дворец и коррупция как бы уходят на второй план.
Сергей Медведев: Но это очень сильно осталось в молодежной субкультуре, в "ТикТоке", много мемов.
Александра Архипова: Да, но над ними радостно ржут и люди лет 50-60. Одно дело, когда ты ржешь над ершиками... Появился даже мем с новым гербом России: два ершика, а между ними уточка. Но выходишь ты не только потому, что тебя раздражает эта политическая элита с ее сверхбогатством, а потому, что нарушаются твои свободы. Вчера у Мосгорсуда мы опрашивали людей. Это было очень страшно. Забрали всех! Мы опросили 65 человек. Это, конечно, маленький набор, но очень характерная картина. Из этих 65-ти мы опрашивали каждого третьего или каждого пятого, стоящего цепочкой вдоль дорог и в сквере напротив. Из них два человека сказали, что они против Навального, терпеть его не могут, но пришли туда за свои свободы. Остальные говорили, что они поддерживают и Алексея Навального, хотя и с оговорками, но им страшно за свое будущее. И вот страх за свое будущее – это и есть знаменатель того, что сейчас происходит.
Сергей Медведев: В связи с очевидным омоложением протеста и рекрутированием новых социальных групп мы видим ожесточение, причем с обеих сторон. Демонстранты впервые начинают сопротивляться силе, отбивать людей. При этом резко, по-мински возросла жестокость полиции, ОМОНа. Алексей, это что – новый тренд, спираль гражданской конфронтации возрастает?
Алексей Федяров: Где у нас самые пассионарные и самые жесткие зоны? Это малолетка. Люди, которые прошли ее, приходят на строгий режим во взрослую зону и отдыхают после того, что происходило там. Конечно, это постпубертатная масса, которая с максимальной пассионарностью выливается в какое-то конфликтное противодействие. Чего ждать от 16-летнего парня? Драка – и полетел махать руками и ногами. Или люди, которым по 18-20, пусть даже 25 лет. Некоторые вместе прошли армию или вместе учились. Вот одного из них избивают омоновцы – конечно, полезут и все остальные. Ничего нового я тут не вижу.
Сергей Медведев: Соответственно, возрастает и жестокость репрессий.
Алексей Федяров: Конечно! Я прошел 90-е, когда были драки: пацаны и ОМОН бились друг с другом. Тогда невозможно было представить тактику, которая применялась в 2019 году: пять омоновцев забегают в толпу, выхватывают одного и убегают. Сейчас тактика снова поменялась, и люди уже попадают в ситуации, когда их окружают. И этого стоило ожидать, потому что жестокость в любом случае порождает жестокость.
Есть еще один важный момент. Чего не хватило власти для того, чтобы в 2019 году дело пошло по статье 212-й (массовые беспорядки)? Некоторых квалифицирующих признаков, которые обязательны для этой статьи: нападение на полицейских, вооруженное нападение на полицейских, уничтожение имущества, поджоги. Я тогда писал: стоит опасаться того, что это возникнет помимо воли протестующих.
Сергей Медведев: Провокации. Вот сейчас фигурирует поджог полицейской машины и тот самый растиражированный всеми человек с битой, пошедший на ОМОН.
Алексей Федяров: Файеры, которые летят неизвестно откуда. И вот этот человек с битой: любому, кто проходил хотя бы азы рукопашного боя, ясно, что это постановка для детского сада. Человек с битой бьет так, чтобы рука попала четко под прием. И там еще такой красивый бросок через бедро: это невозможно в драке, когда у тебя бита и напротив тебя человек. Так не бьют. Я абсолютно уверен, что готовится доказательная база под 212-ю статью.
Сергей Медведев: И те, кто сейчас получил свои 10–15 суток, могут быть повторно привлечены как участники массовых беспорядков уже по уголовным статьям?
Алексей Федяров: Конечно!
Сергей Медведев: То есть это повторение "Болотного дела"?
Алексей Федяров: Вполне вероятно, что сейчас принимается такое решение. Но очень сложно планировать действия людей, которые не планируют сами. Сейчас же все зависит от сегодняшних тактических сводок. Само планирование снизилось до батальонов, взводов: если здесь наступит, то мы поставим этот пулемет, если отсюда – тогда, Вань, ты с ППШ пойдешь туда. Все!
Александра Архипова: Это не обязательно действие и противодействие. Да, сейчас такие столкновения стали очень зрелищными, их много. Во вчерашнем знаменитом видео в Столешниковом переулке люди подняли руки, но их все равно крайне жестоко избил ОМОН.
Сергей Медведев: Они кричали: "Мы без оружия!"
Александра Архипова: Да, тут как бы нет реакции на агрессию с одной из сторон. Здесь есть идея, что надо так максимально напугать людей, чтобы завтра больше никто не вышел.
Алексей Федяров: Не соглашусь. Поставьте себя на место людей в форме и с дубинками. Они утром проснулись в казарме, им объяснили, что они сейчас выходят на улицу, где все до одного враги России: "Они будут хитрить, обманывать вас, поднимать руки вверх, говорить, что они без оружия. Но они все враги этого государства, которое вы, пацаны, сейчас спасаете! А если кто-то из вас не захочет спасать это государство, то вечером, когда вы вернетесь, мы поговорим отдельно". И они выходят. Им не нужно тактического проявления агрессии: ты агрессивен уже потому, что вышел. А поднял руки – ну, конечно, это агрессия, и еще какая: психологическая агрессия, ты издеваешься! Я должен тебя избить, у меня приказ, а ты, зараза, поднял руки и говоришь: "Не бейте меня!" Ты хитро сопротивляешься!
ОМОН пятый день на казарменном положении, и все страшно злы
Александра Архипова: Я из внутренних источников знаю, что ОМОН пятый день на казарменном положении, и все страшно злы. А еще я узнала слово "политес". С точки зрения ФСБ и полиции, политес – это сидящий по политическому делу.
Сергей Медведев: Как подростки относятся к происходящему сейчас на улицах российских городов и к политике? Слово московским школьникам.
– Когда-нибудь мы тоже вырастем, будем взрослыми, самостоятельными людьми. Хочется жить в стране, которая соблюдает базовые права человека и существует в человеческом виде, а не в том, в каком она есть сейчас. Когда я сказала отцу, что иду на суд, он ответил, что, мол, идешь на суд лгуна, который склепал мультик про дворец Путина. Вся верхушка нашей школы – "единороссы", они рассылают по классам распоряжения, говорят родителям, что их лишат родительских прав, если дети пойдут на митинги. Перед голосованием по поводу поправок в Конституцию нам раздавали брошюрки и велели разносить их по подъездам.
– За свободу страны! Все-таки мы все сейчас живем плохо, в том числе и в Москве, хотя говорят, что тут хорошо живут. Нет! Мою маму уволили в связи с сокращением и никуда не берут, потому что ей уже 50. Назначили выплаты по безработице – 12 тысяч. Она была просто в истерике, не знала, как дальше жить. Мне в следующем году поступать в институт. И вот так вся страна, а кто-то вообще голодает. И все-таки за свободу! Если наша власть не может справиться с таким кризисом, с таким крахом великой страны, тогда ее надо сменять. Если они не могут услышать нас, мы будем здесь всегда, и будем говорить, в том числе, и за Алексея Навального, который поддерживает и помогает.
– На самом деле страшно, но в толпе этот страх более-менее теряется. Вот мы были на митинге 23-го: тогда было почти не страшно, потому что очень много людей, и все как единый организм. А вот тут, проходя мимо, чувствуешь, что ты один, не в толпе…
Сергей Медведев: Школы превращаются, по-моему, в один из наиболее авторитарных дисциплинарных институтов общества. Из последних новостей: в школах создается институт политруков – специальные воспитатели за надбавку в 15 тысяч будут вести политическую воспитательную работу. При последнем своем телевизионном появлении Путин рассказывал, как соцсети соблазняют детей, как все зло идет из соцсетей. Фактически сейчас идет борьба за новое поколение, за "зумеров". Алексей, насколько нужна и возможна какая-то политизированность школы? Насколько это конституционно?
Алексей Федяров: Сложно говорить о том, что дети вне чего-то в этой жизни. Допустим, в школе дети вне политики. Они приходят домой, а дома нечего есть, потому что всех поувольняли: вот она политика! Вспомним конец 80-х и начало 90-х годов: тогда учителя, комсомольские вожаки считались моральными авторитетами. И во что это все превратилось? Учителя стали доживать на свои нищенские зарплаты, комсомольские вожаки пошли делить бизнес, все, кто был против частной собственности, возглавили комиссии по приватизации. Родители этих детей все это помнят. Я считаю, что вопрос должен стоять иначе – не борьба за "зумеров", а борьба за то, чтобы зумеру сейчас встроиться. Кто будет за них бороться?
Сергей Медведев: Правоприменительная практика чудовищна! И "Новое величие", и "Сеть", и красноярские подростки "Майнкрафта"… В Красноярском крае просто сплошь идут по школам, детей десятками ставят на учет в диспансеры.
Александра Архипова: За соответствующие подписи на паблике.
Алексей Федяров: Я недавно задавал вопрос в одном из своих: если ребенка можно отправить в тюрьму, то почему ему нельзя на улицу? С 14 лет человек может быть наказан, например, по статье 214-й (вандализм) за то, что он напишет слово из трех букв на заборе. А по статье "изнасилование" или "насильственные действия сексуального характера" сажают с 14 лет!
Александра Архипова: А экстремизм?
Алексей Федяров: Со стратегической, оперативной точки зрения это абсолютно неправильно. Чем больше людей ты пересажаешь по единым мотивам, тем больше ты создашь анклавов взаимодействия, объединенных одними идеологическими мотивами. Ну, посадил ты тысячу человек, они просидели по 10-15 дней в одних камерах, сплотились. Им даже мобильные телефоны уже не нужны, чтобы связаться и прийти друг к другу. Они снова научатся говорить на кухне.
Сергей Медведев: Собственно, это уроки Российской империи начала ХХ века.
Алексей Федяров: И эти анклавы потом даже оперативным путем замучаешься выявлять, внедрять туда агентов, потому что станет слишком много тобой же созданных анклавов. И в них зародятся пассионарии, которые будут становиться агентами влияния и не будут ничего бояться. Вот они взяли и запретили АУЕ. Смешно! А пусть теперь издадут такой закон – запретить всех последователей Навального! Ты же это не запретишь. А это абсолютно такое же движение, которое поднимается снизу: здесь блатное, а тут политическое. У нас в стране давно не было "политического", не было противостояния: "воры" и "политические". Теперь оно будет!
Сергей Медведев: Вернулись в 30-е годы.
Алексей Федяров: Да, но сейчас у нас еще во всех зонах есть так называемые "зеленые" – это последователи разных исламских течений. И вот у вас будут классические блатные, исламисты (причем среди исламистов очень много людей, которые хотят и умеют жить мирно, и среди блатных тоже) и политические. И это будет такой коктейль! Из этого точно не родится спокойствие.
Школы превращаются в один из наиболее авторитарных дисциплинарных институтов общества
Сергей Медведев: Саша, вы собиратель современного анекдота, у вас я прочел: "Не пускайте детей на митинги, их там изобьют". "Так вы же их и изобьете". "Вот видите, как получается". Вот и все лицемерие этой ситуации!
Александра Архипова: Да, действительно, с одной стороны, дети, которые должны быть защищены, полностью лишены какой-то субъектности и воли. А с другой стороны, они же потенциальные преступники, которые совершают всякие страшные подрывы, акты экстремизма, подписываются на запрещенные паблики и прочее. Это создает чудовищное противоречие. И за всем этим стоит дикий страх потери контроля.
Вот цитата из одного интервью. Учитель 50+ из небольшого города N говорит нам в 2017 году: "Всякие навальные совратили много молодежи, которая пошла, не догадавшись. Он молодежь как на наркотик подсадил. Ваш Навальный выдвинулся только потому, что есть интернет. Вот восьмиклассник. Родители не могут с ним сладить. Представляете, говорит: "Хочу в штаб Навального в город Х съездить"! Я ему говорю: "Хватит тебе дурью маяться". И мы никак не можем его уговорить. А все компьютер! Вся ересь ему в голову влезла через компьютер. Почему-то он Путину не верит, мне не верит, а Навальному верит! Запретить бы сейчас компьютеры, ноутбуки, соцсети и вот это все! Молодежь ведь приходит, как в магазине: рекламу покажи – они и купятся". Смотрите, какой замечательный клубок.
Сергей Медведев: Скалозуб просто: "Собрать все книги бы да сжечь".
Александра Архипова: Здесь есть идея, что сломалась вертикаль. Раньше мы воспринимали детей, как некоторый возрастной класс, то есть это группа, которая находится в определенном возрасте, и которой предписаны некоторые правила – учиться, готовиться к будущей профессии и не затрагивать никакие сферы политической жизни. Это группа, лишенная субъектности. Сейчас уже мир устроен по-другому, так не происходит, контроль теряется. И вот он говорит, что во всем виноваты компьютер, интернет, соцсети, и поэтому глупая молодежь, лишенная своей воли… А Навальный их как бы подсадил и выводит за собой, как такой гамельнский крысолов. Чем больше видится вот эта непонятная история с появлением у молодежи собственной политической воли, тем больше люди оправдывают это тем, что их заманили, накачали наркотиками, зазомбировали и прочее, прочее.
Алексей Федяров: Сейчас, с точки зрения правоохранительных органов, происходит абсолютно новая вещь. Кстати, многие серьезные опера (а у нас есть очень серьезные опера мирового уровня: и в ФСБ, и в контрразведке) уже понимают, что происходит, но на среднем уровне этого понимания нет. Беда в том, что именно вот этот средний уровень глупости и руководит правоохранительными органами. Что в мозгах у типичного опера? Преступление совершено единолично, в группе, в группе по сговору, организованной группой, бандой, преступным сообществом, вооруженным преступным формированием. Все! Других вариантов нет! И здесь вдруг появляется "ТикТок", соцсети и куча групп людей, которые между собой не связаны, и лидеров у них нет. Нельзя сказать, что это сообщество, а у тебя по инструкции должно быть сообщество. И ты должен кого-то из этих пяти человек, которых поместил в автозак (а они учатся, скажем, в одной школе), сделать сообщником, а кого-то руководителем. Так же и происходят все допросы.
Александра Архипова: Да, и методичка Следственного комитета, по которой допрашивали подростка в 2017 году и допрашивают сейчас: "Кто вам подавал сигналы, как выходить? С помощью чего подавали сигналы (держали в руке газету)?".
Алексей Федяров: Самый главный вопрос – откуда деньги?
Александра Архипова: Люди говорят, что денег нет, им никто их не дал. И начинается… В 2019 году в центре происходил протест, а ГИБДД выставили по округам города, потому что кто-то "умный" решил, что сейчас будут завозить в столицу иногородних. И сотрудники ГИБДД простояли на постах вокруг Москвы: никаких иногородних нет, мешков с деньгами нет… Мы даже из-за этого специального включили вопрос: "Москвич ли вы?"
Сергей Медведев: Государство бессильно против Сети. Оно даже концептуально не может понять, что такое сетевая самоорганизация людей.
Алексей Федяров: Невозможно бороться с хаосом, особенно если ты сам его породил. Для того чтобы структурировать этот хаос, нужно создать какие-то зоны притягивания по интересам. А какие это зоны? Вот мы с вами живем недалеко друг от друга в Подмосковье, занимаемся спортом. Куда сейчас пойти заниматься легкой атлетикой или боксом? Некуда. Ты идешь в какую-то платную секцию, куда-то пристраиваешь детей, сам занимаешься в каком-нибудь из крупных залов. Вроде как поставили эти физкультурно-оздоровительные комплексы, а тренеров нет, программ нет.
Сергей Медведев: Закрытый стадион в Строгино стоит пустой.
Алексей Федяров: Но ведь там же можно было создать какой-то центр кристаллизации. Кристаллизация должна начинаться с чего-то. Школа сейчас не кристаллизует, наоборот, только все распыляет и разбрасывает.
Сергей Медведев: Есть концептуальное различие между тем, как мыслит государство: дети – это некая ячейка корпоративного общества, которое должно сидеть по своим ячейкам, встраиваться в структуру общества, – и реальностью. Дети – это сейчас какая-то масса, неорганизованная сеть, возникшая при помощи "ТикТока" и других соцсетей. И вот это столкновение происходит на наших глазах.
Я думаю, здесь можно говорить даже не столько о детях, сколько о внуках. Недавно я прочел хорошее определение, что сейчас конфликт не отцов и детей, а дедов и внуков. Идет какой-то стремительный разброс по возрастной пирамиде. То, что было показано, с роликом про Путина – это какая-то дедовская стилистика, что-то из глубокого Советского Союза. А сейчас пришло вот это новое поколение зумеров, которое даже говорит на другом языке.
Александра Архипова: Кроме всего прочего, происходит очень сильный разрыв культурного опыта. Каждый человек как социальное существо хочет передавать свой опыт, и в этом смысл социального родительства. Но проблема в том, что опыт родителей 40+, 50+ очень часто непередаваем. Ну, есть у меня чудесный опыт стояния в очередях в 90-е, когда я была ребенком, или я могу сплести из рваных колготок мочалку или коврик. Но этот опыт, слава богу, никому не нужен. Мне нечего передать!
И родители начинают паниковать. Они бесконечно говорят в интервью: "Мои дети в 12 лет делают то, чего я их в возрасте не делал, и я не могу поставить себя на их место. Я не понимаю, как они думают, как они себя ведут, потому что они совершают действия, которые мне непривычны". И этот разрыв в обмене культурным опытом приводит к тому, что начинается паника: а, кто-то их зомбирует, выводит на улицу, управляет ими! Это не единственная причина, но очень сильный общий знаменатель, который психологически говорит обеспокоенному родителю или учителю, что происходит что-то не то. А на самом деле происходит слом культурного опыта. Надо просто смириться с тем, что твой культурный опыт никому не нужен. Если мы послушаем ролики с этими кричащими учителями, там очень часто звучит: "Вы не жили в 90-е, не помните, что такое голод, очереди! Вы зажрались, хотите только новый айфон. Вас ничего не интересует". Вот за этим стоит травматический опыт. А эти люди как бы не хотят понимать, как плохо может быть. Так, может быть, и не надо. Но вот эта невозможность поделиться таким опытом за этим и стоит.
Алексей Федяров: Сейчас пугать 90-ми годами – это все равно, что в 90-е пугать 46-м годом.
Сергей Медведев: Это не подействует, но тут закладываются расколы, конфликты. А дальше из этого может выйти какая-то новая политическая реальность?
Алексей Федяров: Да, конечно!
Сергей Медведев: Или все-таки эти дети, которые сейчас посмотрели "ТикТок", посмеялись над своими учителями, вышли 23-го и 31-го и еще выйдут, но потом они повзрослеют и дальше интегрируются в структуру государства?
Алексей Федяров: Нет! Если бы сейчас их не начали бить на улицах, не стали так активно вовлекать… А их вовлекают, наверное, даже больше не те, кто выходит на улицы, а те, кто ругает их за то, что они выходят, хотя они на самом деле не выходят. И если бы не происходило вот этой принудительной маргинализации, тогда все это могло бы и рассосаться, они бы сами ушли по своим ячейкам. А сейчас, как всегда, будут появляться пассионарии, вокруг которых будут собираться личности послабее, но те, кто делает историю, будут делать ее из этих тиктокеров, из этих зумеров. Вырастет новая волна, новое поколение, то, что, может быть, не выросло в 90-х, потому что тогда мы все ушли приспосабливаться, выживать, кормить свои семьи. А эти люди захотят получать общественное признание уже сейчас, к 20–30 годам. И там будет очень много неглупых, читающих людей.
В последние три года молодежный протест – не только российское явление, а общемировой тренд
Александра Архипова: Кстати, обратите внимание, что в последние три года этот молодежный протест – на самом деле не только российское явление, а общемировой тренд. Давайте вспомним Грету Тунберг, и она не одна такая, движение Fridays For Future набирает огромную, невероятную поддержку.
Сергей Медведев: И та моральная паника, которую вызвала Грета, похожа на то, что происходит сейчас: "Боже, они нас учат жить! Кто она такая – марш за парту!"
Александра Архипова: В Севастополе уполномоченный по делам детей толкнул такую речь: эта Грета психически больная, ею управляют кукловоды… Это единственное объяснение ее популярности! Это, опять же, отказ в субъектности. Но это движение Fridays For Future невероятно популярно во всем мире. Я недавно читала статью о том, что этим занимаются миллионы подростков. Эта парадигма, при которой молодые люди не могут заниматься активной социально-политической деятельностью, уже давно не существует, но осталась в голове правоохранителей.
Сергей Медведев: И здесь складывается ситуация, в результате которой детей берут в заложники. Ведь сейчас через детей дергают родителей, к оппозиционерам приходят и говорят: а что это у вас дети в армии не служили, приходят органы опеки и так далее. Это ведь уже старая практика: прижать человека при помощи детей.
Алексей Федяров: Сколько живет человечество, столько лет и этой практике. Другое дело, что это просто потихоньку будет переставать пугать. Если бы государство и его органы действовали слаженно, системно, четко, и все понимали, что я сделаю это, а за это будет то… А если я пойду учиться, то дойду до председателя правительства… И тут, на словах о социальных лифтах, все начинают смеяться. Вот тут заканчивается государство.
Сергей Медведев: Сейчас сыновей Маргариты Юдиной, которую ударили ногой в живот в Петербурге, спрашивают, почему они не служили в армии, и органы опеки интересуются ее 15-летней дочерью.
Тогда надо ставить вопрос о необходимости политической эмансипации детей, как еще одного угнетенного класса в патриархальном обществе?
Алексей Федяров: Это классическая тема: что делать, когда поднялся ветер, – либо лезть на стену, либо на мельницу. Уже не нам ставить этот вопрос, его поставят дети.
Александра Архипова: С 2016 года подростки постоянно становятся ньюсмейкерами, чего раньше не было. Дело хабаровских живодерок, интервью 12-летней Евы Райх, которая говорит, что она куратор групп смерти и убивала направо и налево, дело псковских Бонни и Клайда. Потом выходы подростков на митинги в 2017 году после фильма "Он вам не Димон". Внезапно в нашем пространстве появляется тема подростков-ньюсмейкеров. Это началось тогда, а не сейчас.
Сергей Медведев: Это действительно какой-то сильный поколенческий сдвиг, и это вызывает ту самую моральную панику, с которой охранители, пропагандисты, консерваторы начинают говорить о том, что оппозиция использует несмышленых детей, выводит их на улицы. Но на самом деле в заложники детей берет не оппозиция, а власть: берет их в заложники в школах, в вузах, берет в заложники, когда оказывает давление на их родителей. Так что, в итоге, конечно, такая большая пирамида давления над детьми – это не оппозиция, не "ТикТок" и не митинги Навального, а все патриархальное общество со всей системой воспитания, начиная с семьи, через школу и университет, и заканчивая армией. Так что не надо говорить, что оппозиция берет в заложники детей, и давайте посмотрим на то, как устроена вся российская система воспитания.
