Андрей Белый и Наташа Тургенева : Роман в письмах / Сост., вступ. ст., подгот. текста и примеч. Т. Байера и М. Спивак. – М.: Рутения, 2020.

Вы похожи на человека, который устроился так, как если бы он намеревался всю жизнь прожить в монастыре, но затем оказывается, что он не монах, а спортсмэн. Так однажды написал один заклятый друг, Эмилий Метнер, другому – Андрею Белому. Метнер был человеком проницательным, но и любой из знавших Андрея Белого, не обладая особенной наблюдательностью, непременно обращал внимание на противоречивость натуры, жизни и мнений выдающегося поэта. Андрей Белый мог моментально рассориться с близким человеком, кардинально переменить свои мысли; уроженец и воспитанник Москвы, он написал главную книгу о Петербурге – городе-антагонисте. Поэт и сам отмечал свою протеичность: Так был я "Духом" разорван пополам: одна половинка превратилась в бесплодное воодушевление всем "духовным"; другая половинка – голодная, холодная – стала бегать жуликом по рынкам и таскать загнившие продукты "дешевого рынка" (цитата из текста 1921–1922 гг., названного "интимной исповедью" филологом А. Лавровым).

Противоречивость была и в том, что современник модерна и социалистических революций обладал ментальностью человека Средневековья. Склад ума у него был научным, а недостаток знания Андрей Белый восполнял верой в авторитет и чудо. Совмещение миров науки и фантастики также характерно для средневекового дуализма. Андрей Белый называл себя символистом, а древние греки понимали под "символом" две половины явления или предмета. Дуалистически, а если говорить средневековой терминологией, манихейски воспринимал Белый присутствие в мире и противоборство сил добра и зла: осознание, что это лишь партия шахмат, – выход из нестерпимого положения и сознание, что если ты так не отнесешься ко всему рою ужасов, то ты погибнешь; так инстинкт самосохранения должен тебе подсказать; где-то ты знаешь, что самый миф о партии шахмат лишь спасительный покров над бездной действительности; но покров этот и есть твой ковер-самолет: пролететь над собственной гибелью и гибелью светлого дела, как над партией в шахматы с Кем-то ("Материал к биографии"). Принятие фантастического происходило в моменты экзальтации, т. е. когда раскрывается потаенная истина, обыкновенно это возможно во сне или при достижении чувственной остроты – во время медитации. Белый обладал способностью к экзальтации, поэтому не нужно удивляться таким откровениям в биографических материалах: Я знал уже, если Наташа такая, какой она иногда умеет быть, жди ночью ее как бы прихода вне тела, когда она в моей ночной бессоннице делалась нападающим на меня суккубом; и в этих прилетах ее на помеле было что-то столь ужасное, демонское, – что я , хотя и был пассивной стороной этих нападений, тем не менее чувствовал на душе какой-то тяжкий грех. Мир эмоций средневекового человека обогатил Андрея Белого и его товарищей-символистов способностью куртуазной любви, которая столь же противоположна физиологии и браку, как чувства – инстинкту и конформизму.

Дуализм мужчины и женщины неизбежен, как и дуализм добра и зла, и Белый настойчиво искал свой "символ" – другую половину идеального человека. Не без сложностей миновав "бермудские треугольники" с Петровской и Брюсовым и с Блоками, поэт нашел свою Прекрасную даму: Нам встреча сказалась пересеченьем путей к одной цели… Соединила не радость: вопрос тот единый, который стоит перед каждым: – Как жить?.. Для этого надо уметь пробираться по кратерам жизни, уметь низвергаться в огонь, как низвергся туда Эмпедокл, соединившийся со стихиями мира… – Так отправимся в путь!

Звали ее Анной, хотя все именовали обычно Асей, и она была одной из четырех сестер Тургеневых – Кампиони (мать была дважды замужем). Мемуарные и эпистолярные тексты Андрея Белого дают довольно полную хронологию романа. В декабре 1921 года Белый писал другу – антропософу М. Бауэру: Когда я впервые встретил свою бывшую жену, она была ребенком (мемуары поэта дополняют картину: она росла в обстановке развала большого имения и впадения в нищету аристократа – помещика А. Тургенева, ее отца); и духовные интересы были ей чужды; но она была так привлекательна, так сострадательна, так жива, так человечна… – я же бросал духовные блики в ее еще детскую душу; почему же ее душа после долголетнего медитирования – есть арабеска? Следует уточнить, что Ася училась рисунку в Бельгии, стала художницей, в частности, сотрудничала с издательством "Мусагет", позднее расписывала витражи антропософского Гетеанума. Собственно, и тесное знакомство с Белым началось с работы Аси над его портретом. В "Материале к биографии" апрелем 1909 года Белый датирует возникающую любовь: мы с Асей сговариваемся, что должны ближе узнать друг друга. Несмотря на упреки своей матери и старшей сестры Тургеневой – Наташи, в августе 1910 года решено о пути с Асей бесповоротно. В конце того же года Ася и Борис уехали в своего рода свадебное путешествие по Средиземноморью, хотя они решительно отказались от венчания, да и гражданский брак заключили только в 1914 г. Совместная их жизнь протекала преимущественно за границей, доходами были нерегулярные гонорары Белого и еще более нерегулярная помощь его матери. Ася и Борис связали свою судьбу с антропософами и Р. Штейнером, поэтому поселились в швейцарском Дорнахе, там участвовали в возведении Гетеанума. О семейной жизни Белый позднее писал: День обыкновенно проходил так: мы вставали часов в 9; в 10 Ася была уже на Bau, а я садился за письменный стол; и работал до обеда; к обеду возвращалась Ася, иногда с Ван дер Паальсом, который стал работать под малым куполом, над архитравом Юпитера, под руководством Аси; мы обедали (обед приносили из кантины) на террасе, которая выходила в яблони, занавесившие нас; после обеда Ася шла до вечера в Ваu; я же работал до 4–4,5; потом я шел либо в кантину, где Ася пила кофе, усаживался за чей-нибудь столик и разговаривал с часок; или же я шел за покупками в Арлесгейм, возвращался и приготовлял ужин для себя и Аси; я умел приготовлять жареный картофель с томатами, макароны-спагетти; особенно мне удавался салат (с начала 13 года они были вегетарианцами). Было весело поджидать Асю и думать об ужине. А вот очень близкий друг Белого – Эмилий Метнер называл брак поэта "тургеневским болотом". С марта 1913 г. по инициативе Аси они стали жить как брат с сестрой, что Бориса не слишком обрадовало. Труднее всего Белому было смириться с душевной разностью: Все мои усилия протянуться к Асе и поведать ей мой внутренний мир разбиваются о какую-то кору ледяной холодности, равнодушия; при попытках разбить на ней эту видимость отдаления от меня, доходящего до безучастия, я наталкиваюсь на почти испуг; Ася съеживается; и не то, чтобы у нас не было умных, интересных разговоров, и не то, чтобы Ася не заботилась обо мне; она мне оказывает много внимания, – но не там именно, где я таю свои наиболее огненные вопросы, связанные с путем, с ощущением себя в антропософии, с ощущением в тайне моего пути с доктором; тут обнаруживается удивительная, я бы сказал, холодность, переходящая в жестокость; и потом: я невольно замечаю, что я во всем завишу от Аси; я не мыслю себе недели, проведенной без нее, а она – как будто вовсе не нуждается во мне; это создает в наших отношениях мою полную зависимость от нее; все наши передвижения, весь стиль нашей жизни обусловлен ею; не было случая, чтобы она мне уступила в чем-нибудь; это чувство привязанности к ней тем более апеллирует к большей общительности между нами в последнем, в центровом; но именно тут она молчит, как могила.

Книга, о которой я пишу, содержит переписку касательно конфликта, по сути, разрушившего союз Аси и Бориса – столб спасения, одиночество вдвоем среди всего нас нелюбящего чужого. Томас Байер обнаружил несколько лет назад в архивном департаменте библиотеки Дорнаха 13 писем Андрея Белого сестре жены – Наташе и одно ответное (все датированы 1915–1917 гг., кроме одного). Некоторые из этих писем были однозначно любовного содержания, таким образом, они дополняли Автобиографические своды поэта. Байер опубликовал заметку о переписке в филологическом сборнике "Арабески Андрея Белого" (2017); в 2019 г. вышло немецкое издание писем. Вместе с Моникой Спивак они сделали книгу на русском языке, дополнив упомянутый корпус текстов письмами Белого – жене Штейнера Марии Сиверс (1916 г.), Э. Метнера, Аси Тургеневой и М. Сабашниковой – Наташе Тургеневой (1916–1917 гг.). Прежде, в 1995 г., Д. Рицци публиковала письма Белого Н. Тургеневой 1912–1913 гг.

Смотри также

Одна из обителей царства теней

Сущность кризиса можно понять, предоставив слово Андрею Белому: Мне нужна "женщина": постоянная неудовлетворенность половая – источник заболевания моей души и тела; мне нужен "организм друзей", т. е. антропософическое общество, а не конгломерат амикошонств с "кнутами" императива и с непроизвольно-иезуитской организацией. Белый писал, что не влюблен в Наташу, а любит ее, но уточнял: Ася моя большая любовь (больше, чем Ты), Ты моя любовь. Судя по переписке и мемуарам, Белый уверил себя, что Наташа увлеклась им как мужчиной. В их дружеском кругу Наташа могла, пожалуй, претендовать на титул роковой женщины. Подозревали ее роман с дядей – Пьером д'Альгеймом, влюблены в нее были друзья Андрея Белого: Петровский, Метнер, Соловьев. Почти одновременно с союзом Аси и Бориса и тоже неофициально Наташа стала женой Александра Поццо, родила дочь Машу, но воспитывать ее отказывалась. Только после революции Александр Поццо смог вывезти дочь в Швейцарию, но и там ей ближе были отец и тетя – Ася Тургенева (см. статью М. Юнггрена в сборнике "Арабески…"). Метнер так пересказал со слов Наташи ее чувственное кредо: Можно любить по ту сторону sexus'a и все-таки со всею страстью. Белый считал внушенную ему Наташей страсть чуть ли не дьявольским наваждением: Ты предложением не видаться бьешь детское, простое мое к Тебе, лишаешь праздника, вырываешь из ног самую землю под ногами (Дорнах), изгоняешь из Bau, смещаешь с нужных занятий, обрываешь наш курс, плодишь, конечно, будущие разговоры о нас окружающих, не веришь в слово Доктора, одеваешь меня в мигрени, одышку, заставляешь почти насильно ехать в Россию (опять-таки Ася предлагала мне на месяц уехать в горы, а денег-то нет собственно), и этим всем ничего не упраздняешь. Реакция Наташи была довольно индифферентной: У меня есть некоторая продуманность, что и тебе от души желаю. Положение мне кажется ясным, если бы ты взялся за продумание и не доверялся наитию в таком личном деле, то поступил бы много правильнее. Следует подчеркнуть, что брак Поццо также превратился в дружеский союз к тому времени (конец 1915 – начало 1916 г.). Сестры Тургеневы, сколько можно понять, настаивали, чтобы Белый сделал выбор между ними, Мария Сиверс желала, чтобы Борис оставил Наташу в покое, и только доктор Штейнер сказал, что не надо ничего пресекать и преднамеренно нарушать, а выжидать и дать свободу выявлению того, что есть между Борисом и Наташей. Конфликт был не исчерпан, но разрублен: в августе 1916 г. Андрей Белый вернулся в Россию, получив армейское уведомление о призыве, как и Александр Поццо.

В жизни Наташи любовная история осталась всего лишь эпизодом: Поццо вернулся с дочерью из революционной России в Дорнах, Наташа читала популярные лекции, умерли они друг за другом – в 1941 и 1942 гг. Иная судьба получилась у союза Аси и Бориса. – "Столб спасения" рухнул. Свои претензии были у Андрея Белого: Я показал Асе на гангрену моей души, предлагая ей совместными усилиями оперировать эту гангрену; а вместо этого она кидала меня от себя – опять-таки к Наташе. Свои претензии были у Аси: Недавно получил твое письмо, - то, в котором Ты вводишь меня в круг своей душевной жизни, и в котором вспоминаешь "ужасы" нашей прежней жизни с Тобой; признаться сказать, мне Твое письмо было грустно: ведь оно – единственное, которое я получил за 8 месяцев; когда люди по полгоду не имеют друг о друге вестей и когда неизвестно еще, увидятся ли они, – не след писать письма подобного содержания (письмо Белого от 7 января 1919 г., письмо Аси, о котором он говорит, не обнаружено). Поэт настойчиво вопрошал жену: возвращаться ли ему в Дорнах? Ася отвечала уклончиво: Ты меня несколько раз упрекал, что я не зову тебя. Знай, что если ты подлинно из себя решишь приехать, я сколько возможно буду помогать тебе в этом. Но ни в коем случае не хочу моими желаньями или нежеланьями влиять на твое решение. Помню трудности, которые были у тебя здесь, думаю, что тебе будет не легче, а трудней, но знаю, в каких условиях ты находишься теперь, и потому повторяю, что не могу брать на себя ответственность как-либо влиять на твои поступки. В 1921 году Андрей Белый сумел вырваться в Берлин, приехал он туда, чтобы спасти союз с Асей, но потерпел поражение: Я знаю, лучше других знаю ее величие, ее благородство, ее добрую душу и интеллектуальность, но я должен констатировать: она меня забыла (письмо М. Бауэру, 24–26 декабря 1921). О содержании решительных переговоров Аси и Бориса можно судить по ее письму поэту А. Кусикову: Ты спрашивал, люблю ли я Андрея Белого. Как ребенка, который потерялся и плачет, – душа разрывается от жалости. И то, что мы с ним столько прекрасного вместе прожили. И то, что он не выдержал и отшатнулся – если не в основном, то все же в очень большой доле своей души, – этого я не могла ему простить. Но я сама поставила его в такие трудные условия. Ломаясь, он и меня надломил. Малейшее мужское в нем ко мне во мне вызывает негодование, чтобы не сказать больше. Жить – не с ним – а просто рядом с ним – было бы для меня немыслимо. Думаю, что свою роль в распаде одиночества вдвоем сыграла и община антропософов в Дорнахе, где яркой индивидуальности Белого не удалось социализироваться, тогда как Ася нашла применение своим дарованиям. Она работала по дереву на строительстве Гетеанума: Особенно твердым было отливающее зеленью дерево бука; но было приятно обрабатывать большие податливые своды архитрава и наблюдать, как рядом с нами работает доктор Штейнер. Она расписывала стеклянные витражи и участвовала в эвритмических танцах, придуманных Лори Смитс: ей было тогда восемнадцать лет. Стройная фигурка, каштановые волосы и сияющие синие глаза, окаймленные темными ресницами. Она походила на греческую Кору. Когда вы видели Лори Смит, эвритмически показывающую звуки речи, у вас дыхание захватывало (мемуары М. Сабашниковой). Анна Тургенева так и прожила в Дорнахе до самой своей смерти в 1966 г., замужем более не была. Эллис называл сестер Тургеневых феминистками и считал, что они присоединились к Штейнеру для самореализации.

Мне кажется, что союз Тургеневой и Белого распался еще и потому, что они перестали путешествовать. Их брак был удачным предприятием двух кочевников, и это доказывало его начало – средиземноморский вояж 1910–1911 гг., ставший опытом не только физического перемещения, но и духовного странствия. Вот что писала Ася матери Белого: Мы устроились хорошо. В верхней комнате два рабочих стола, 2 стула, диван с ковром и огромная ширма с красно-золотой финиковой веткой – это наша гордость. Внизу прошел Боря, воображает себя то плантатором, и тогда у него широкополая шляпа, трубка и револьвер, то арабом – тогда он надевает феску и красные туфли. Не знаю, сколько мы тут проживем, но нам так нравится, что думаем, месяца 2. Потом Боря мечтает попасть немного вглубь Африки. Милая Александра Дмитриевна. Целую вас. Я думаю, что если бы они могли вечно путешествовать, то они соединились бы навечно. Наш пароход идет с грузом рельс от Гамбурга, через Испанию – Мальту – Порт-Саид – Красное море – Индийский океан на Филиппины, Китай и Японию; мы единственные пассажиры. За нами ухаживают; обедаем и завтракаем в обществе бородатого капитана, его помощника и механика. Команда все китайцы; 45 китайцев и 15 европейцев. Мы с Асей рады, что не на пассажирском пароходе; нет глупых туристов и уютнее, как-то более по-домашнему; после ужина мы подолгу беседуем с офицерами. Пароход немецкий, приспособленный к кругосветному плаванию; офицеры, смеясь, зовут нас дальше в Японию (письмо матери, 11 марта 1911 г.). И пока Ася и Борис колесили по Европе с антропософами, союз их был гармоничен: Сейчас оторвался от письма; и – ослеп; через весь фьорд протянут сверкающий меч; я не знал, что это оптическое явление (письмо Белого и А. Тургеневой – Н. Тургеневой, 29 марта 1913 г.). Думаю, что частая смена декораций более подходила людям, заключившим между собой формальный и строгий союз. Он расцвел под ласковым солнцем Средиземноморья, но замерз насмерть в чахоточной Швейцарии. От этого необычного брака остался лишь ребенок – роман "Петербург", попытка передать ощущение стояния перед Сфинксом.