Аудиовизуальный ритуальный перформанс Бикапо московский художник Герман Виноградов проводит с 1984 года. В последние годы Бикапо переместился в его квартиру, где Виноградов извлекает звуки из балок, металлических труб и листов железа. На это шоу взирают портреты Порфирия Иванова, которого Герман считает своим наставником по части закаливания и моржевания.

Герман Виноградов – художник в жизни и человек в искусстве. "Виноградов – персонаж своей собственной художественной драмы", – сказал о нем Иосиф Бакштейн. Герман – сама природа, он стоически пропускает через себя воду, огонь, звук. С чем бы он ни работал и в каких состояниях ни пребывал, от него исходит чистый свет. Всё, чем он занят – поэзия, живопись, музыка или перформансы – искусство удивительной искренности, полное невинного эпатажа.

– Расскажи о Детском саде. Это же был первый арт-сквот в СССР. 1984 год!

– Это здание – двухэтажный особняк в Хохловском переулке, 4 – находилось на балансе четвертого управления Минздрава, самым главным начальником был академик Чазов, который подписывал правительственные некрологи. А буквально через дорогу была школа разведки КГБ, приёмная КГБ и пожарная часть. Потом я понял, что именно в таких местах возникает пространственно-временной зазор и возможно волшебство.

Мы тайно вели свои художественные дела. У нас были 4 ставки сторожей, и 4 художника устроились [сам Герман Виноградов, Андрей Ройтер, Николай Филатов и скульптор Алексей Иванов]. В действующем детском саду по соседству так и думали, что мы сторожа. Я повесил график смен, ставили галочки, тётеньки-заведующие думали: приходят, меняются. Им даже в голову не могло прийти, что мы развернули там такую деятельность. За несколько месяцев это стало центром московской художественной жизни. Самые разные слои: от балета Большого театра во главе с Владимиром Васильевым, Екатериной Максимовой, Григоровичем, из Ленинграда Борис Эйфман – до концептуалистов во главе с Кабаковым, Чуйковым, Приговым, Игорем Макаревичем и Еленой Елагиной. Слава Зайцев даже был, Артем Троицкий, все друзья друзей. Художники мощнейшие: Тегин, Шерстюк, Гета, Базилев – гиперреалисты, Игорь и Света Копыстянские, Владимир Наумец, Никита Алексеев, Гоша Острецов, Толя Журавлёв, Жорик Литичевский, Сергей Волков. Олег Мингалёв – поэт и художник, которого Параджанов назвал гением, с ним мы нарисовали две совместные большие работы на античные темы, предвосхитив ленинградский неоакадемизм. Много людей из Литинститута ходили, моя жена Алла поступала в Литинститут в то время. Питерцы во главе с Курехиным – вся компания: Тимур Новиков, Африка, Олег Котельников, группы "Кино" и "Аквариум", некрореалисты во главе с Женей Юфитом, Гарик Асса. С Жанной Агузаровой я познакомился в своей комнате Бикапо, где она распевалась, пока я спал в соседней крошечной спальне, переделанной из детского туалета. Братья Алейниковы показы устраивали, появился Борис Юхананов с идеей спектакля "Мольер". Первый показ питерского параллельного кино был у нас в мастерской. Мы там и жили. Это, правда, был первый сквот, причем странный. В отличие от западных сквотов, мы еще получали зарплату как сторожа. А в соседнем, работающем детском саду были одни воспитательницы, и мы там иногда помогали тяжелой мужской работой – шкафы двигали. А они нам за это давали картошку, котлетки. Из-за этого удавалось все деньги, что мы получали, тратить на краски, а не на еду. То же самое и с пространством: мне после коммуналки, где была одна комната, было просто жалко поселиться в большой комнате. Там был детский туалет в конце коридора на втором этаже, пять низеньких детских толчков и бачки. Я бачки разрисовал улыбочками. И мы с моей женой Аллой прекрасно жили. У нас было окно во всю стену, выходящее на крышу. Можно было открыть окно и оказаться на крыше соседнего здания, за которым рос огромный тополь, даже в Париже такого нет. Рама от этого туалета на кухне у меня до сих пор стоит. Я фетишист, люблю на память о значимых местах собирать вещи. У меня вся квартира как инсталляция. Временами куски уходят в разные музеи, часть ушла в Третьяковку.

– Но раньше это была коммунальная квартира, и вы делили с мамой одну комнату. Как квартира оказалась в твоем полном распоряжении и ты сделал из нее дом-музей? И как соседи и милиция свыклись с тем, что у тебя здесь все гремит и поет?

– Мама моя, настоящий городской шаман, красавица, очень любила выпить. Напитки простые – портвейн. Потом устраивала шаманские пляски, весь дом дрожал, соседи писали жалобы. 13 дней она в Бутырке просидела за хулиганство. Соседи накатали жалобу, сволочи. А потом один сосед-алкоголик умер. Последние соседи отциклевали пол. А потом они как-то маму не выдержали. Я приехал из Австрии из первой своей длительной поездки, была стипендия в музее в Граце, и смотрю, что-то тихо, нет никого. День, два. Куда подевались? Дырочку сделал в стене и посмотрел, что там пустая комната. Я понял, что они свалили. Я, не долго думая, заселился и пошел оформлять все это. Мы с мамой жили как взрослый сын с матерью в одной комнате, 1988 год, по советским нормам это недопустимо. Вот так заселялись в одну комнату за другой. Приходилось исхитряться по-разному, отвоевывать пространство для творчества. Мне для жизни надо мало, а вот картины рисовать, не говоря уже о работе с металлом…

С соседями было сложно. Громко бывает нечасто, потом – это сталинский дом, пространство громкое окружено толстыми стенами, метровое перекрытие. Когда я только начал после переезда в 1986-м из Детского сада, это всем казалось дико, а у соседки снизу, жены кагэбэшного генерала, был волчий слух. Не музыкальный, а волчий. Она слышала даже, как [занимаются любовью], стучала по трубе. Особенно когда мама разойдется – там весь дом дрожит конкретно, не то что Бикапо. Так вот она написала телегу ментам, что Герман Виноградов с помощью колоколов, огня и воды насаждает инопланетное сознание. А отходами шаманства завалил лифтовую шахту с первого по седьмой этаж. А я на четвертом. Меня вызывает участковый, он ржёт, и я, конечно, ржу. Но ему надо ответить, что сигнал получен. И он ответил, но конверт с ответом бросили по ошибке в мой ящик. И там был такой текст в конце: "... была проведена беседа, и Герману Виноградову было поставлено на вид о недопустимости Бикапонию" – бедная машинистка даже не знала, в каком это падеже, как это склонять и спрягать! А когда сюда в первый раз приходили милиционеры, было очень красиво. Только "Детский сад" закончился, мы в коммуналке жили: я, мама, моя жена Алла, ее маленький ребенок и две подруги Аллы. Мы все на полу спали, мебели не было, и повсюду трубы висят. И по жалобе соседей в 6 утра входят участковый и начальник ДЭЗа. И они зауважали, прониклись, и потом начальник ДЭЗа мне помог с мастерской, я на Серебрянической набережной два года жил. Два года там провел за так, говорит: на тебе. Зауважал. Люди понимают, что ладно бы я просто хулиган… А тут что-то висит, среди этого все живут, дети на полу спят.

Примерно тогда же в 1986 году я вступил на Малой Грузинской, 28, в знаменитый тогда Профсоюз художников-графиков, где выставлялись авангардисты, в доме, где жил Высоцкий. Там в подвале был большой зал, членство давало право на дополнительную площадь под мастерскую. Потом было много перемещений, была молодежная выставка, где я прославился и получил премию, типа как сейчас "Инновация", за лучшую лабораторию. Появились деятели кино и театра, стали меня привлекать. Я был в стадии формирования, потому что я начал делать дело, предшественника, в котором у меня не было в России. Я думал: чем же я занимаюсь? И пробовал себя на разных территориях. В Театре на Таганке Дима Крымов был художник, а Сергей Арцибашев ставил спектакль по Петрушевской "Уроки музыки". Крымов меня пригласил. Я пришел туда, встретил Эфроса, и он: "Да, хорошо". А через три дня умер, к огромному сожалению.

На старой сцене мы месяцев 7 репетировали. У меня была довольно тупая задача: идет пьеса, и в какой-то момент я – бом-бам, бом-бам. Но зато я отрывался там, когда никого не было. Мне был важен Высоцкий, грела история. В результате было два прогона на публику. Тут пришел Николай Губенко. В результате спектакль не вышел, и я ушел оттуда. Сразу же возник "Эрмитаж" [художественное объединение, объединившее художников, искусствоведов, кинематографистов, архитекторов, музыкантов, существовавшее с 1986 по 1987 год], все тусовались, там была очень мощная деятельность. Я все время давал концерты, снимался во всяких иностранных передачах. Я прославился, тут же поездки заграничные начались. Потом "Эрмитаж" закончился, и тут Боря Юхананов меня пригласил в театр на Поварской ["Школа драматического искусства" Анатолия Васильева, в распоряжении которой были подвальное помещение и несколько квартир на Поварской улице в доме 20], спектакль "Наблюдатель" [первый громкий спектакль Бориса Юхананова 1988 года] по пьесе Леши Шипенко о группе "Россияне" и исчезнувшем Георгие Ордановском, где играла группа "Оберманекен". В одной комнате квартиры номер 4 оберманекены и актеры репетировали, а у меня был целый большой зал. Я там все повесил. Мне ничего не надо в принципе было делать, пока они репетировали. Я просто там находился и 2–3 раза в неделю показывал выступления. Во "Взгляде" снялся, попал на обложку "Театральной жизни" с большой весёлой статьёй внутри. Снялся в шикарном короткометражном фильме Гены Климова "Бикапо" – такой почти самопародии на свою историю, первое, кстати, независимое кино, снятое на 35 мм, у меня три коробки дублей позитива стоят, можно ещё смонтировать. Потом Игорь Таланкин пригласил меня сняться в картине "Осень, Чертаново". Фильм остался в памяти молодежи, потому что там прозвучал первый российский индастриал. Под мою музыку Ингеборгу Дапкунайте насилуют, а под музыку Тегина [Алексей Тегин – ветеран московского андеграунда, одним из первых исследовавший индастриал и близкие ему жанры в 1980-х] убивают. Была ещё пара значимых на тот момент заказов – озвучание мультфильма Натальи Пророковой и изготовление большой конструкции Бикапо для спектакля "Ромео и Джульетта" Хабаровского ТЮЗа, режиссёр Аркадий Раскин, на которой я успел до отправки в Хабаровск записать свой альбом MONDIAL. Как выяснилось, я изобрёл и термин "пост-рок", так назывался мой магнитоальбом того времени с дичайшей гитарой и экстатическими глоссолалиями, записанный и названный так более чем за год до появления этого термина и групп, но с неблизким смыслом. Ха! Пусть все знают, что это словосочетание возникло около Курского вокзала, в коммуналке!

–​ Ты тоже называешь то, что делал тогда, индастриалом?

– Я не называю. У меня "Бикапо небесного леса", или просто Бикапо.

–​ Ты проводишь перформанс Бикапо больше тридцати лет, на протяжении которых он все время менялся. Когда ты начал эксперименты со звуком, которые привели к этому удивительному результату и когда ты начал его показывать?

– Я в 1980-е одновременно работал дворником и сторожем. Мел мостовую, трубочка лежала грязная. Она подлетела, когда я её пнул, и звенела очень красиво. Меня это поразило. У меня с детства было пристрастие к колоколам и органам. Гитара – само собой, а вот колокол и орган меня привлекали с детства, но, поскольку я в консерватории не учился, органа я не мог касаться, а колоколов в то время в Москве не было. Были только на Спасской башне, но они не работали, не звонили. Я ходил к баптистам слушать орган и, естественно, в зал Чайковского… Баптисты чем были хороши: можно было зайти за орган и прислониться к трубам, слушая, как звук рождается. В результате я создал инструмент, который звучит как что-то среднее между органом и колоколом. У него более мягкий звук, чем у колокола, и такой же длинный звук, как у органа. Меня поразило, что, когда я взял в руку трубку и постучал ей, зажав ее в руке, она не звучала. А когда она летела, когда была не зажата, она выдавала всю красоту. Идея свободной вибрации. Поэтому звук так освобождающе и действует на сознание: один раз ударишь, а звук плывущий, длинный, и сразу становится хорошо человеку. И куда-то в глубины подсознания он уезжает, прочищая там все. Бикапо я стал показывать в 1984 году. Один-два человека – такая сначала у нас была публика. Когда появился сквот Детский сад – у меня впервые в жизни возникло очень много места – 500 метров, я построил специальную музыкальную комнату и показывал там Бикапо – бывало, даже несколько раз в неделю. А вообще Бикапо возникло раньше даже, чем бикапо как environment. Я писал заумные стихи в духе Крученых и в 1983 написал такую строчку "дадзыбрекиджЫго гИка бикапО". И потом, когда стали спрашивать, как называется музыкальная комната, я и говорю: Бикапо. Закрепил это, и с тех пор это слово постоянно использую. Там еще как форма – бикапония. Как симфония – бикапония. Есть целая космогония.

Бикапо – это сознание игры и трансформации, и я носитель этого сознания. Я своим сознанием все что ни попадается ввожу в свою игру на территорию искусства и мистерии.

–​ А есть какая-то связь у Бикапо с другими практиками – шаманскими, восточными, индуистскими?

– Знаешь, я начинал, когда не знал об этом ничего. Хотя мне звание городского металлического шамана присвоили тувинские шаманы, была делегация, они так посидели и говорят: ты городской шаман, ты занимаешься теми же проблемами, что шаманы, только со своим инструментом. У меня в генетической памяти хранилось всё, наверное. Потом я стал интересоваться эзотерикой, интегральной йогой Шри Ауробиндо, "Деткой" Порфирия Иванова, жизнью и практиками Шри Чинмоя, практиковал, обливался, занимался холотропным дыханием – очень важно быть в абсолютной форме в период становления. Увидев тибетские чаши, я придумал свои инструменты со звуком, возникающим от трения-вращения деревянной палочкой по металлическим дискам, назвал их фриу. Я уже ездил до этого в Европу, показывал Бикапо, и все воспринимали это как нечто оригинальное и отчасти советское – за пределами СССР такое количество металла хрен найдешь, меня уже несколько раз приглашали со словами "мы на месте сделаем" – нет, ни хера. Тут благодаря Брежневу и застою были свалки. Было время, когда я ходил на свалку в районе Ботанического сада и потом в метро тащил на себе 50 килограммов металла. Сколько мог унести, как муравей, столько и уносил. На такси денег не было. Одновременно строил. У меня архитектурное образование, которое сочетает техническое и художественное, еще я занимался музыкой, классической гитарой. Поэтому я и конструировать мог, и одновременно помойка давала совершенно неожиданные вещи, типа турбинных лопаток, к которым надо было только подобрать ключ, как использовать: из одной лопатки можно извлечь множество звуков. Столько разных колотушек, столько всего! Весь мой предшествующий опыт позволил мне создавать конструкции по своему разумению. Или по своему разумению использовать странные объекты – тоже для звука. И еще в какой-то момент в Детском саду я включил в выступление огонь и воду. В квартире мне сложно это показывать, но часть инструментов работает от огня, часть – от воды. Во время работы в театре Анатолия Васильева у меня возникла идея построить специальное здание, большой зал – бикапонический чертог, где все природные силы были бы объединены – и мистерия была бы не сжатой, как сейчас здесь в условиях квартиры. Когда Боря разошелся с Васильевым и история закончилась, мне директор Васильева предлагал быть моим директором и воплотить идею театра Бикапо, но мне тогда было это не в кайф, возникала интрига, а я по природе своей совсем не интриган. Мне предлагали остаться у Васильева, но я ушел оттуда. Я тогда занимался лечебным голоданием и решил для себя: три дня поголодаю и дам ответ. Ответ был "нет". Потом мы с Борей каждый шли своей дорогой, такого же масштабного совместного проекта не было, но он жил у меня здесь в квартире почти год. Всё подумываю мемориальную доску повесить, горжусь Бориными мощными успехами!

–​ Потом был сквот Александра Петлюры.

– Не совсем. Больше года была мастерская на Солянке в знаменитом сером доме 1, строение 2. Вообще этот дом для меня судьбоносный, первый раз я жил в нём в мансарде в корпусе 1 в 1984-1985 годах параллельно с Детским садом. Ключи от мансарды мне дал начальник ЖЭКа, я ему сделал проект детской площадки на месте сегодняшнего памятника Мандельштаму. Чуть позже я на этом же месте, только чуть ниже, где сейчас мемориальная доска Мандельштаму, установил с согласия этого благородного начальника по фамилии Дмитриев первую в Москве звуковую скульптуру из решёток 16-го века храма Равноапостольного князя Владимира с помойки и моих звенящих от ветра конструкций.

Второй раз оказался в 1990–91 годах в мастерской вместе с художником Иваном Кочкарёвым и его женой, актрисой Машей-Ларисой Бородиной, снявшейся в моём любимом фильме "Трактористы-2". Это был весьма яркий эпизод, отмеченный моей самой маленькой на тот момент галереей "ГрибОнд", которую я устроил в холодильном закутке при кухне. На память об этом пространстве, где тоже регулярно проводились мистерии Бикапо, я спилил несколько деревянных столетних лаг (дом поставили на капремонт), которые теперь служат лавками для гостей у меня на Курской.

А теперь про Петровский бульвар, 12. Это был такой шикарный заповедник искусств, где у каждого была довольно большая своя нора и каждый занимался своим делом. Для Бикапо у меня был большой зал 200 метров, где все звучало, подо мной на первом этаже были Тегин с Пономаревым [Святослав Пономарев, художник, развивающий идеи звуковых ритуалов]. Сбоку от меня бытовала Катя Рыжикова [художница, занимавшаяся постановкой ритуалов, впоследствии сотрудничала со Стасом Наминым], и сложилось все классно. С Алексеем Тегиным и Славой Пономарёвым, настоящими титанами ритуального андеграунда, мы ещё много раз оказывались на одной территории, среди особо запомнившихся – мастерская "Фабрика кардинального искусства" на Болотной площади во дворе, где соседствовали в старом здании фабрики Тегин с Пономарёвым, Володя Епифанцев с Прок-театром и я. Свой зал на первом полуподвальном этаже мне пришлось неделю чистить с молодой женой Китти от человеческого дерьма, но есть и чем похвастаться: вторая часть "Зелёного слоника" со всем трешем и расчленёнкой снималась именно в моей мастерской, первая – у Епифанцева. Сбоку от меня бытовала Катя Рыжикова, и сложилось все классно. Все были сами по себе и встречались только на каких-то праздниках, вроде дня рождения Пани Брони или собачки Бульвар Петрович, и устраивали тогда совместные акции. Опять как Детский сад, только по-другому. Правда, не было отопления. Я тогда уже поднаторел в закаливании по Порфирию Иванову. У меня зимой вода замерзала в зале, стояло несколько советских рефлекторов со спиралькой, и они клёво светились в темноте. Я выходил на снег, обливался несколько раз холодной водой, а публика сидела в шубах. Есть видео, как у публики пар изо рта, а я сижу и растираюсь снегом. Потом, когда закончился сквот у Петлюры и Пани Брони, я вернулся с Бикапо домой окончательно. Это было начало 1994 года. В 1992-м умерла мама, и здесь была пустая квартира, мы жили здесь с моей молодой женой Катей, которая училась в ГИТИСе на театрального художника. Я стал сюда народ приглашать, было много лавок, рядов. 40 человек помещались нормально, доходило и до 65. В этот момент я придумал: по воскресеньям у меня Бикапо, по понедельникам в Филевском парке в проруби поэтические перформансы. Я читал стихи из проруби, а публика сидела у костра грелась. Продолжалось максимум 15 минут. Вылезал, потом опять прыгал, прятал фрукты под лед, а потом доставал неожиданно. Было несколько анекдотических случаев. Я положил на дно проруби фрукты, ищу их, а их нет – течением унесло. Я стал класть топор туда со стальной ручкой, чтобы они не уплывали, но один раз и топор уплыл. Потом я стал делать перформансы на снегу, поскольку мне физическая форма уже позволяла, я мог длительное время находиться на снегу. Из этого же возникли аэросани, когда меня голого за ногу тащит кто-нибудь по снегу по кругу, а у меня в руках сирена и я кричу, Вера Сажина читает стихи, Леша Коростель читает дебильный текст про третий контактный рельс в метро. Повторял я этот перформанс многократно, от могилы Малевича в 30-градусный мороз до АртМосквы в ЦДХ и ещё много где – например, на Винзаводе в честь дня рождения Порфирия Иванова. Вообще-то у меня была идея устраивать раз в год заезды аэросаней такого рода по Красной площади на Кубок мэра, но пока поддержки я не получил – представь, как это лихо было бы! Ну и огнепись, когда я начал огнем рисовать. Начал в Австрии, в помещении, но самое эффектное на снегу, когда я голый с паяльной лампой на пахе рисую картину огромную. При этом я еще поэт (несколько сборников издано, люблю выступать перед аудиторией!), не бросал рисование, картины рисовал и объекты делал, живопись и графику, и много записывал разных музыкальных альбомов. Когда в 1990-е у меня появился синтезатор, я записал несколько электронных альбомов. Но они так и лежат. А издавать? Два альбома я издал, но понял, что сейчас в интернет повесил – тут же посмотрели, кому интересно. А продавать – не продается сейчас. Только для собственного удовлетворения. У меня 1000 кассет, записано каждое выступление Бикапо. Можно заполнить вселенную этим, но нафига? Самые сильные впечатления – у тех, кто приходит сюда. А потом, кто уже побывал, могут взять кассету на память. Но так как все записано хорошо, нужна мощная аппаратура, чтобы хорошо звучало. Поэтому я больше полюбил живые действия и перформансы.

Сейчас я еще как поэт стал много выступать отдельно. Отчасти потому, что мало двигаюсь, особенно во время ковида, когда не надо никуда идти и теряется график. Я могу проснуться, что-то поделать и лечь спать опять. Или могу лежать в полудреме. В ванной особенно. И тексты сами выплывают из меня. Я не пишу стихи вообще – они из меня выплывают. Поэтому они так легко звучат, они музыкальны, и я их прекрасно читаю.

– Дай панораму людей, которые бывали у тебя на Бикапо. Все офигеют.

– Да, много разных было людей за все эти годы, много суперзвезд – Терри Гиллиам, Теодор Курентзис и его первая скрипка Афанасий Чупин, Дэвид Тибет, Кронос-Квартет, пианист Алексей Любимов, Женя Хавтан, Сергей Курёхин, Александр Кайдановский. Алла Пугачева приехала один раз на лимузине, Рики Мартин со своим бойфрендом. Были художники мирового уровня, например Франц Вест, авангардисты, работающие со звуком, – Пол Панхьюзен, Арнольд Дрейблатт. Я не очень долго, но яростно и продуктивно работал вместе с удивительной вокалисткой, флейтисткой и саунд-перформером Наталией Пшеничниковой (она меня, кстати, приобщила к купанию в проруби), продолжительно сотрудничал с невероятной Верой Сажиной. Некоторые известные музыканты разово или редко участвовали в Бикапо, например всеохватывающий Сергей Летов, райская арфистка и вокалистка Аннэйя Пашинская, божественная скрипачка Ася Соршнева, запредельная певица Саинхо Намчылак.

Порою состав расширяется, длительное время в Бикапо участвуют рыцарь Бикапо Дмитрий Карабут, Лада Раскольникова с терменвоксом и электроникой, переводчик-синхронист Алёна Кузьмина читает древний эпос, отчасти подменяя рано ушедшего уникального поэта, создателя муфтолингвы Вилли Мельникова, участвовавшего в Бикапо с середины 90-х до середины нулевых. Лёша Коростель больше двадцати лет исполняет своеобразную роль дуремара - булькает на ведре с водой. Перформер Настя Белова со своей косой стоит на страже чистоты помыслов и грозно рычит.

Отмечу с гордостью неоднократные приходы на Бикапо Павла Литвинова, вышедшего на Красную площадь в 1968 году "За вашу и нашу свободу", директора Музея Сахарова Юрия Самодурова, основателя Мемориального музея политических репрессий "Пермь-36" Виктора Шмырова и его жены Татьяны Курсиной, которые неоднократно приглашали меня и обе наши группы на форум "Пилорама".

Серёжа Пахом, любимые Маша Макарова, Ольга Арефьева, отец Косьма, дорогая Алисон Камаева! Столько дорогих и талантливых людей!

Отдельно можно рассказывать про многолетнее сотрудничество с композитором Ираидой Юсуповой, её мужем Александром Долгиным, Наталией Кайдановской – несколько медиаопер, выступлений в разных залах, мультфильм Gulliver's Show и апофеоз – балет-мистерия "Форкий" со мной в роли этого ужасного хтонического существа.

А как не вспомнить авангардный медиабалет "Альфа-чайка" кинетик-театра Александра Пепеляева, где я был сюрреалистическим Тригориным-Треплевым и собой одновременно! Спектакль был сыгран больше тридцати раз, возился на фестиваль в Норильск и был номинирован на "Золотую маску". Моя самая запоминающаяся фраза из спектакля "Спать или не есть? Вот в чём забыть!"

Лимонов с Волковой познакомился на Бикапо, но это был выездной перформанс, я тогда, как он написал "В Сырах", выступал с горящим фаллосом, он увидел Катю, и все у них завертелось. Мне это очень приятно. С Катей потом я снялся в сериале Германики "Краткий курс счастливой жизни", и она была моей подругой в кадре. А женой, но в кадре этого не было, по роли была Ирина Хакамада (посещавшая, кстати, Бикапо и сильно впечатлённая). Самый красивый поцелуй за всю историю кинематографа – мой с Катей Волковой взасос в этом сериале. Ничто не сравнится с этим поцелуем, ну разве что весенний первый гром!

– Расскажи еще о суде, который ты выиграл у Лужкова. И о твоей анаграмме "уклюжий вор", с которой это было связано.

– Я поэт и не чужд формальной игры со словами и буквами, в свое время придумал анаграмм-перформансы, когда люди стоят, у них буквы, а потом они меняются местами и из этих букв образуются уже другие слова. То же самое и с Лужковым. Он хотел сломать ЦДХ, и была манифестация художников. Кто-то поместил на лопаты высказывания художников. А я образовал из имени "Юрий Лужков" анаграмму "уклюжий вор". Первый раз я это показал еще раньше – на день рождения Малевича в Культурном Центре Дом. Я назвал себя учредителем новой премии "Хрустальный глобус имени Крученых", которая наградит хрустальным шаром "ДЫР БУЛ ЩЫЛ" человека, который оказал значительное влияние на архитектуру Москвы, не будучи архитектором. А поскольку у архитекторов принято проекты конкурсные выставлять не под именами, а под девизами, все должно быть зашифровано. Вот здесь по анаграммам. Было два номинанта, и я решил, что они будут выставляться не под именами, а под анаграммами, созданными из их имен. Первый был "ВИЧ и карма Земли", второй "уклюжий вор". Голосовала публика как новгородское вече: за кого громче. Звукорежиссер следил. Победил "ВИЧ и карма Земли", это Казимир Малевич. А уклюжий вор – то есть Юрий Лужков, как раз – проиграл. Когда эта анаграмма прозвучала у ЦДХ, "Коммерсантъ" об этом написал, а Лужков подал в суд на "Коммерсантъ" и на меня. У меня тогда была маленькая дочка совсем, крошечная, а он до этого буквально раздел Лимонова. Там пятьсот тысяч, а доллар был тридцать. Такая сумма. Я прихожу домой, мне судебная повестка. Думаю: блин! Пошел на почту, там толстый конверт, смотрю: иск Лужкова ко мне. А там сидит толстая пьяная баба, из окошка выглядывает. Я думаю: вот история начинается. Благо, у меня были всякие правозащитные заслуги по поводу выставки "Осторожно, религия". Я позвонил правозащитным адвокатам, и прекрасный Валерий Шухардин взял дело в свои руки. День суда. Я нарядился в белое, в парик белый, взял буквы, хотел в суде продемонстрировать, как из "уклюжего вора" получается "Юрий Лужков". А там уже стоит телевидение, меня везде тогда затаскали, по всем "Эхам Москвы", сенсация. Лужков первый раз судится с художником! И особенно когда он проиграл! Формулировка была простая: "анаграмма, как и любое произведение искусства, не может быть утверждением о фактах". То есть что он хочет доказать, что он неуклюжий вор? И ему отказали. Мне ничего не перепало, но о самом факте, что Лужков проиграл, сразу написали во всех газетах. Даже какая-то бутовская газета обрадовалась, потому что там до этого люди жили в домиках своих старых, а он им типа: давайте мы вам их сломаем и построим башенки. Они говорят: "Мы не хотим". Он говорит: "Ну вы жлобы". И они написали сразу: "Когда-то он назвал нас жлобами, а теперь суд признал его уклюжим вором". И тогда несколько лет это было нарицательным для всех мэров, которые что-то украли. В общем, скоро его карьера завершилась.

– С нулевых ты ведешь и сценическую карьеру – поешь в группах "Отзвуки Му" и "Гроздья Виноградовы", в которых объединился бывший состав, собственно, "Звуков Му", но уже без Петра Николаевича, и пришли новые музыканты. Как появились эти группы и как ты познакомился с Мамоновым и Липницким?

– Я побывал на "Звуках Му" еще в 1986 году, когда авангардисты-художники устраивали многодневные праздники в кафе "Валдай", клубе "Дукат" или в кафе "Метелица". Я их видел в "Валдае", и они меня поразили, хотя я не до конца врубился. Потом был знаменитый рок-фестиваль в ДК МИИТ "Движение в сторону весны". Тоже очень вставило. Но я тогда активно занимался классической гитарой и любил больше рок типа "Битлов", "Роллингов", "Лед Зеппелин" и "Пинк Флойд". И огромное количество слушал классической музыки, сам наигрывал на гитаре Баха, и поэтому тогда это было не совсем в моем вкусе.

А в 1990-е, когда "Звуки Му" уже кончились, Саша Липницкий был продюсером и приводил ко мне на Бикапо группы, которые продюсировал. Еще, помню, был фестиваль Альтернатива в Музее Глинки [сейчас– Российский национальный музей музыки], у меня тоже был Бикапо: два дня показывал, горел огонь огромный, столбы огня, и Саша, Африка и Света Виккерс приходили туда и уссывались, для них это было что-то из другой оперы. Еще как-то раз в 1995 или 1996 году гулял я по Москве, и в районе Машковских бань навстречу едет Саша на жигулях. Только вышел первый сборник моих стихов, я его с собой носил и всем дарил, о чем сейчас жалею – многим он, наверное, был не нужен, а издан был шикарно. И Саша выходит, а я говорю: "Вот, у меня сборник вышел". А Саша говорит: "А я в баню, у меня дубовый веник". Он мне подарил дубовый веник, который до сих пор висит у меня в ванной. А потом было 20 лет группе в клубе на Брестской, там показывали фильм "Темный Му", и мы первый раз попробовали выступать вместе, просто сейшен такой. Пригов был, Фагот, я. Каждый на себя одеяло тянул. Попробовали – забыли. А уже в 2006 году Вова Терех приводит ко мне Алексея "Лёлика" Бортничука, брата Петра, с которым мы до этого виделись только мельком. И тут мы начали группу "Виноградов и Алексей" вдвоем. Я тогда еще песен не писал, Алексей играл на гитаре, а я какие-то странные звуки издавал и читал свои заумные тексты. Присоединился Саша Липницкий потом, и уже в 2007-м мы в центре Сахарова давали мощные концерты. А потом в 2007-м на 50 лет Лёша и его жена Ирочка подарили мне серебряную электрогитару Godin – Triumph, и я стал писать песни. У меня не было опыта игры на электрогитаре – я писал песни на акустической гитаре раньше, но это совсем другое. И тут-то это и приблизилось к формату рок-группы. Мы всегда выступали без барабанов, первоначально втроем: я, Саша Липницкий и Лёша. Было много концертов. Время от времени присоединялся оригинальнейший клавишник и аранжировщик Паша Хотин, "моцартианская личность" Александр "Фагот" Александров. Порой группа выступает в усиленном составе и отчасти с митьковским уклоном – присоединяются митёк Дмитрий Шагин (от которого добром прёт!) и выдающийся пианист Владислав Виноградов. Подобные концерты мы даём под названием "ДЫК BROTHERS" и на них вовсю славим Лучезарного Хэйджуда, пропевая на все лады и предельно экстатично конец песни Hey, Jude. С Митей у нас время от времени случается что-то, записали несколько песен, я принял участие в митьковской акции "Митьки дарят Ивану Грозному нового сына" в роли царя Ивана Грозного. Был очень убедителен.

И одновременно Саша решил "Отзвуки Му" затеять. Естественно, я туда вошел. Поначалу все шло со скрипом, но я пустил свою струю шаманскую, пригласил Филиппа Соловьева. Потом появилась Галя Босая. Запели все музыканты "Звуков Му", подтянулась Лада Раскольникова (одно время мы репетировали у неё в клубе "Третий путь"), пришла и дала жару Вера Сажина. Потом были какие-то интриги, и Лелик ушел из группы, что очень жаль. Пришли два других гитариста, Вадим Зарюта и Саша Жадов. Проект уже набрал обороты. У каждого приглашенного солиста была своя группа. Каждый со своей индивидуальностью и энергией. И в итоге получилось кабаре песен Петра Мамонова, которое многие считают даже чем-то ярче, чем "Звуки Му". Группа сохранила изначальную дикую энергию и даже больше, поскольку каждый солист поёт не весь концерт. У меня 6–7 песен, и таких, как я, трое. Энергии хватает. Сейчас выяснилось даже, что я на сцене голосом могу вести себя гораздо более дико, чем в юности. Я могу дойти до настоящего исступления и давать настоящий жар. Вера со своей шаманской энергией, Филипп – настоящая рок-звезда, Галя – поп-звезда. Были еще сестры Новых, две панк-леди офигенные, Артём Троицкий, игравший в самом начале в протогруппе "Звуки Му", иногда добавляет свою яркую краску. Вот так мы время от времени собирались и играли. Больше в арт-пространствах. Несколько раз выступали даже в Третьяковской галерее, в разных музеях в других городах, ну и по клубам тоже для поддержания формы. Получилось, что этот проект больше для собственного тонуса. Смешно говорить, что это для денег, потому что они чаще всего смешные, чтобы покрыть дорогу и проживание в гостинице, а иногда всё делается за свой счёт, вплоть до привоза всей аппаратуры. Реальных гонораров рок-звезд, которые могли бы быть, не было – просто удовольствие. Аппарат поставляет один человек, кто-то другой поставляет что-то другое, репетируем то на базе, то у меня. Вот и недавно сняли уже последний прижизненный для Саши Липницкого клип на песню "Ремонт". Сняла Альбина Мохрякова у меня в квартире и в соседней, где как раз делают ремонт. И как-то все друг друга любят! И заботятся, и кайфуют друг от друга. Я раньше так и говорил, что я "примазываюсь" к "Звукам Му". Поди плохо! У меня электрогитара, а пройти практику в лучшей российской рок-группе – зашибись! Конечно, совсем плохо, что Саши Липницкого так неожиданно не стало. Саша любил упомянуть, что из всех российских групп только участники "Звуков Му" все живы и здравствуют, выступают плодотворно. Злой рок забрал его первого. Светлая память.

– Расскажи еще о квартире напоследок. Тут, например, везде кошки. И твоя страница в фейсбуке сейчас в основном им и посвящена.

– У меня кошачья тема отдельная. Здесь бесконечное количество кошек. Один из моих титулов – кошачий царь. По-моему, справедливо. Я слежу за тем, чтобы непрерывная линия самых знаменитых московских котов, какие когда-либо были, не прерывалась. Какая-то преемственность существует между ними, но главное – не прерывается линия котов Василиев. Один Василий прославился тем, что снялся в медиаопере "Россия" с Приговым.

Все они мощные коты, плодовитые, устраивают трюки и радуют сердце. Потомки их по всему миру расселены. Одна из их задач – выходить в конце мистерии Бикапо и клянчить копейку. Ничего в духе Куклачева я не делаю, а они делают всякие трюки. Сижу я в ванне с кошкой – она ко мне прыгает в воду. Васька меня спасает во время отходняков, приходит, своим мурчанием вместо капельницы меня выводит. Последний раз после похорон Шурика [А. Липницкого] я даже по своим меркам переборщил конкретно, лежу че-то и думаю: п*****ц. Ну, я лежу-лежу, Васька мурчит… Раз-раз, потихоньку, и могу уже рукой шевелить. Надо делать, конечно, капельницу, но я ни разу в жизни капельницу не делал.