Неудавшийся путч 1991 года запомнился прежде всего изначальной обречённостью бунтовщиков. Те, кто решился на государственный переворот, не должны выглядеть жалко. Путчисты с их бегающими глазами и трясущимися руками уже на пресс-конференции 19 августа выглядели столь напуганными, что казалось – это они жертвы антиконституционного заговора. Символом ГКЧП стал вице-президент СССР Геннадий Янаев, которого буквально сводили судороги в то время, как он пытался что-то лепетать, отвечая на вопросы журналистов. Даже танки, введенные утром того дня в Москву, никого особенно не напугали.
Один из них припарковался возле станции метро "Новокузнецкая". Молоденький капитан, сидя на броне с развернутой на коленях картой, просил собравшихся вокруг его боевой машины зевак объяснить, как выбираться из города, когда дадут приказ к отступлению. Впрочем, к ночи с 20-го на 21-е ситуация заметно обострилась. Тогда произошли первые столкновения, тогда в тоннеле под Новым Арбатом погибли трое защитников Белого дома, а улицы, примыкающие к Белому дому, покрылись сетью баррикад.
И всё же главной причиной, приведшей к провалу путча, целью которого было не допустить подписание Союзного договора, стала не беспомощность и нерешительность его основных инициаторов. Десятки и сотни тысяч граждан, вышедших на улицы, прежде всего, Москвы, предопределили исход противостояния. Именно настроения людей, их безусловная готовность идти на риск для защиты нового курса, переломили ситуацию. Не было бы "живых колец" вокруг Белого дома – не перед кем было бы выступать Борису Ельцину, не перешел бы "на сторону народа" генерал Александр Лебедь, не отказалось бы от плана штурма спецподразделение "Альфа".
Победи путчисты 30 лет назад, вряд ли Владимир Владимирович мог бы рассчитывать на столь блестящую политическую карьеру
У нынешней российской власти сложное отношение к тем событиям. С одной стороны, Владимир Путин развал СССР называет "крупнейшей геополитической катастрофой", а путчисты как раз пытались не допустить такого сценария. Однако нынешний президент России принял эту должность прямо из рук Ельцина. И, победи путчисты 30 лет назад, вряд ли Владимир Владимирович мог бы рассчитывать на столь блестящую политическую карьеру. Впрочем, это совершенно не отменяет того факта, что к основным персонажам, предпринявшим попытку сместить Михаила Горбачева, "посрывать головы всем этим реформаторам", "вернуть страну на путь уверенного социалистического развития", нынешний путинский истеблишмент относится с величайшим презрением и брезгливостью. Потому что – слабаки, затеяли большое дело, но испугались крови, замахнулись, а ударить решительности не хватило. В эфире канала "Россия-1" глава Росгвардии Виктор Золотов, вспоминая те дни, прямо говорит: "Если был бы штурм, то в течение там 15–20 минут всё было бы закончено, абсолютно". Может, оно и так, вот только причин, по которым не было штурма, нынешним путинским силовикам осознать не дано.
Нет никаких сомнений в том, что современная российская элита твердо уверена: случись завтра в стране народные волнения, они окажутся под надежной защитой, а верные силовики любую толпу разгонят за те самые пресловутые 15–20 минут. Надо сказать, что это родовое заблуждение практически всех диктаторских режимов, которые годами выстраивают вокруг себя всё новые и новые линии обороны. В России охранителям короны уже несть числа, и всё равно все это может не сработать, если уличный протест в какой-то момент действительно окажется массовым. Но только в том случае, если лидеры протеста окажутся людьми решительными и компетентными.
Прошлой осенью во время событий в Беларуси подавляющая часть либерального экспертного сообщества поддерживала стратегию штаба Светланы Тихановской, которая в основном сводилась к тому, чтобы любой ценой стараться избегать эскалации, жёсткого конфронтационного сценария. Общий тон статей в независимой прессе сводился к тому, что только таким образом и можно избежать кровопролития, которое учинят эскадроны смерти диктатора Лукашенко в случае, если у протестующих масс появятся конкретные цели и несгибаемая решимость этих целей добиваться. Потому что ненасильственный протест – это невооруженный протест, но никак не беззубый. Тут важно отметить, что демонстрации в Минске и в целом по стране были довольно многочисленными, например, с московскими акциями 2011–2012 годов их просто нельзя сравнивать. Если учитывать общую численность населения двух стран, то в процентном отношении минские манифестации были, думаю, примерно на порядок более массовыми, чем московские.
Необходимо помнить, что, как правило, особо рьяно силовики лютуют внутри закрытых периметров, во дворах и подъездах. Поскольку одно дело выхватить из колонны девушку и в мгновение ока затащить ее в автозак и совсем другое – идти в лобовую атаку на многотысячную толпу. Я уж не говорю о том, чтобы открыть огонь по мирной демонстрации. Далеко не все на это решатся. Но путь жёсткого противостояния властям – единственный, который только и может привести к их быстрой смене. Любые другие сценарии заканчиваются неизбежным ужесточением режима, ещё более массовыми и тяжелыми репрессиями. Что, собственно говоря, мы и видим сегодня на примере Беларуси.
Вот в этом, как мне кажется, и состоит главный урок ГКЧП – каратели пасуют перед готовым рисковать, сплочённым и ответственным народом.
Александр Рыклин – московский журналист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
