Больше трёх миллионов человек за эти дни покинули Украину. У каждого из них своя живая, кричащая история. Война не дает человеку подготовиться, опомниться. Вещи в охапку, документы, деньги на первое время – и беги! Человек перед лицом беды. Что и кто помогает ему спасти себя и близких? Как удается добежать до островка, до укрытия, до мирной полосы? Об этом – в подкаст-сериале Радио Свобода "Гуманитарный коридор". Его авторы Иван Толстой и Игорь Померанцев считают это своим журналистским долгом – помочь горю обрести голос. Сегодня в нашей студии харьковский педагог Игорь Соломадин.
Иван Толстой: Игорь Меркурьевич, расскажите, пожалуйста, как складывалась ваша жизнь "до"? Что вы делали до 24 февраля 2022 года? Я имею в виду даже не собственно профессионально, а в каком-то бытовом смысле. Вы проснулись 23-го, чему был посвящен этот ваш день? Были ли уже какие-то сполохи на горизонте, предвкушение чего-то страшного?
Игорь Соломадин: В общем-то, как и все мои друзья и коллеги, мы жили обычной, нормальной жизнью, ходили на работу, пили кофе в кофейнях наших любимых, гуляли с собаками, обменивались всякими новостями. Конечно, очень часто обсуждали возможности того, будет или не будет то, что потом случилось.
Я, честно говоря, думал, что это невозможно. Считал, что, скорее всего, здесь какой-то шантаж, политическая игра. Начало крупномасштабной войны просто в голове не укладывалось. Надо сказать, что в целом мои товарищи и обычные люди просто в Харькове были абсолютно спокойны. Я нигде не слышал разговоров о войне, об угрозе, никто не разметал магазины, полно было товаров везде и всюду. Поэтому никто особо ничего не предпринимал для того, чтобы как-то подготовиться. Говорили: "Ты собрал "тревожный чемоданчик"?" – "Ну какой "тревожный чемоданчик", о чём ты говоришь?" Хотя некоторые собирали такой чемоданчик, держали на всякий случай. Кроме того, правительство и президент говорили: ну что вы, готовьтесь к Пасхе, готовьтесь к шашлыкам на майские праздники. Я буквально цитирую президента. Это, честно говоря, не то что никак не успокаивало, а даже, я бы сказал, бесило. В том смысле, что когда нужно было готовиться к серьезным делам, нам говорили: ничего подобного нет, западные спецслужбы просто разгоняют эту информацию, ломают нашу экономику и так далее.
Игорь Померанцев: Игорь, когда вы зашли в нашу студию, вы сказали: "Как у вас тихо". Я понял, что у вас уже немножко другой слух, что война обостряет слух. Как вы узнавали о начале бомбардировок или ракетных обстрелов в Харькове?
Это было состояние какого-то недоумения, ужаса, ненависти
Игорь Соломадин: В 5 часов утра 24 февраля я проснулся от грохота. У меня собачка, она тоже очень чувствительна, она реагирует на фейерверк. Понятно, что в 5 часов утра никакой фейерверк невозможен. Грохотало необычно, просто бухало. Я подошёл к окну, которое выходило на восточную сторону, увидел зарево и услышал звуки отдаленных взрывов. Я тогда, конечно, всё понял. Это было состояние какого-то недоумения, ужаса, ненависти, смешанные чувства. Я подумал: неужели они решились на это? Что делать – было непонятно.
Игорь Померанцев: Технически, например, сирены были готовы к тому, чтобы предупреждать о бомбардировках?
Игорь Соломадин: 24-го утром, когда мы начали перезваниваться с друзьями, выяснять, что делать, как, куда, эти взрывы были слышны периодически. Хотя люди ещё как-то продолжали по инерции жить, кто-то гулял с детьми во дворе в это время. С другой стороны, возле магазина, который рядом с моим домом, тут же выстраивается очередь, которой никогда не было раньше. Люди побежали за продуктами. Взрывы становились всё ближе и всё громче. Тогда уже пришлось идти куда-то спасаться. Никакой сирены не было.
За все мое время пребывания в Харькове в моем районе, который был одним из наиболее обстреливаемых, так называемая Салтовка, есть Северная Салтовка – это самый обстреливаемый был район, а мой район дальше идёт, никаких сирен мы не слышали, потому что, как оказалось, они не работали. Люди говорили, что в других частях города сирены выли, но я их не слышал в Харькове ни разу. Узнавали мы только по пабликам в телеграм-каналах о том, что воздушная тревога, что нужно бежать в укрытие, и, конечно, по приближающимся звукам, когда уже так грохочет, что сам понимаешь: надо куда-то деваться. Мне повезло в том смысле, что у меня в пяти минутах ходьбы станция метро, я мог быстро добежать до метро вместе с собакой.
Иван Толстой: Были среди ваших друзей, коллег какие-то необычные разговоры? Запомнилась чья-нибудь фраза, слова какие-то?
Игорь Соломадин: Были всякие разговоры на станции метро. Я когда-то читал о том, что люди, которые спасались во время Второй мировой войны в лондонском метро, быстро устанавливали контакты между собой, как-то сближались, возникала дружба, любовь. Когда я оказался в харьковском метро, не скажу, что я как-то сблизился со всеми, но появлялись люди, с которыми мы вели разговор. Были совершенно жуткие конспирологические теории. Одна дама говорила, что все это устроило ЦРУ, это все проделки ЦРУ, потому что у Путина уже 105 двойников, они двойника посадили на трон. Правда, потом она сказала: "Ладно, ладно, я убираю все свои теории".
Харьков – это город, который на границе с Россией находится, в 40 километрах. Большинство харьковчан говорят по-русски. Это украинский город, но большинство населения – русскоязычные люди. Более того, многие харьковчане голосуют за партию, которая в Украине считается, условно говоря, пророссийской, – ОПЗЖ. Но когда началось это всё, я не слышал ни одного разговора, который бы осуждал Украину или как-то превозносил Россию. Эти обстрелы вызвали у людей чувство единства в понимании того, кто наш враг.
Игорь Померанцев: Игорь, почему вы приняли решение уехать?
Игорь Соломадин: Я долго сопротивлялся отъезду. Во-первых, у меня не были собраны вещи. Но это не самая большая проблема – бросить документы, какую-то сумму денег и необходимые вещи. Я не понимал, куда, как и что. Хотя у меня были варианты, не обязательно за пределы Украины, мне предлагали во Львовскую область. Я думал, что могу быть как-то полезен ещё, находясь в Харькове. Но потом, когда начались очень мощные и частые обстрелы, я, честно говоря, уже не знал, как я могу добраться не то что до центра города, но хотя бы даже до соседнего магазина. Хотя парадоксальная ситуация: тревога, обстрел, а люди стоят за продуктами как ни в чем не бывало. Стоит очередь, не шелохнется.
25-го числа я узнал, что создан штаб в Харьковской областной администрации, я стал туда звонить, но было постоянно "занято". Потом я написал знакомому журналисту, который тоже является одним из координаторов Евромайдана в Харькове, спросил, насколько я могу быть там полезен. Он ответил: "Мы подумаем". И больше ничего. Через некоторое время стала звонить моя дочь Таня, которая живет и учится в Праге, и говорить, что эвакуация людей моего возраста, а мне 69, – это как раз и будет помощь армии и волонтерам, потому что сидеть в Харькове, когда есть хотя бы теоретическая возможность выехать, – это создавать дополнительную нагрузку на армию, на волонтеров. Потому что мне нужны продукты, мне нужны лекарства.
Игорь Померанцев: Игорь, вы преподавали в гимназии, причем, по-видимому, это лучшая гимназия города, и в университете. Ваши школьники, ваши студенты остались в Харькове?
Игорь Соломадин: По-разному. Некоторые мои ученики в Праге, даже пошли в школы, некоторые остались. Многие в Польше, некоторые даже дальше поехали, во Францию. Мой предмет в гимназии – это история, а также авторский курс "История мировой культуры", в университете я работаю на кафедре медиакоммуникации социологического факультета Каразинского университета, там преподаю "Теорию и историю новых медиа".
Игорь Померанцев: У вашей гимназии очень хорошая репутация. Дети, которые учились там, журналисты часто пишут о вашей гимназии как о центре педагогического творчества. Вы говорили с вашими школьниками или старшеклассниками, вы обсуждали тему войны?
Игорь Соломадин: Обсуждали. Как раз так интересно получилось, что в этом году у меня самый старший класс был 10-й, мы начали этот год с того, что обсуждали переписку Эйнштейна и Фрейда о том, может ли человечество как-то избежать войн. Я подобрал тексты для ребят, чтобы мы могли это обсуждать. К сожалению, ответы в большинстве своем были такие, что войны неизбежны. Хотя ответ Фрейда, если вы помните, как раз заключался в том, что только развитие культуры может предотвратить развитие агрессии, если так суммарно сказать.
Много говорили о Второй мировой войне, о диктаторских режимах. Я придумал спецкурс "Демоны ХХ века". Детям было интересно узнать о Ленине, Троцком, Мао Цзэдуне, Че Геваре, людях, которые не просто были диктаторами, а которые были еще идеологически заряжены. И мы анализировали эту политику, пересмотрели заново фильм, который давно был снят, но я всегда его смотрю с огромным интересом, – фильм Михаила Ромма "Обыкновенный фашизм", пытались проанализировать то, что там.
Дети в классе подошли к ноутбуку и слушают гимн Украины
Часто меня спрашивали: "Будет ли война, что вы думаете об этом? Куда вы собираетесь бежать?" Старшие дети задавали такие вопросы. Младшие, шестиклассники, жили своей жизнью в большей степени. Но в среду, перед началом войны, я увидел удивительную картину. Я зашел в класс, а у нас было обучение такое: часть детей сидит в классе, а часть детей онлайн. Стоит ноутбук, дети в "зуме". Я смотрю, дети, которые были в классе, подошли к ноутбуку и слушают гимн Украины. Кто-то запустил гимн Украины из ребят, и они стоят и слушают молча, без всяких внешних эмоций. Я подошел, вроде как урок начинается, но они дослушали. Я так удивился, как это их вдруг сплотило, такой удивительный момент застал.
Иван Толстой: Можно вас попросить хотя бы пунктирно пройтись по вашему беженскому маршруту?
Игорь Соломадин: Выехать из Харькова было очень сложно, транспорт не ходил. Правда, можно было брать такси некоторое время – это были очень большие цены, но таксисты не ездили, когда начинались обстрелы. Были волонтёрские организации, которые помогали выехать людям. Я заполнил анкету одной из волонтерских организаций, но мне сказали: вариантов нет, потому что машин нет. Потом говорят, что, может быть, можно уехать, назначаем вам день. Я уже готовлюсь, собрал все вещи, тут начинается обстрел. Они мне смс: "Из-за обстрела мы не можем приехать". И так продолжалось несколько дней.
Только 2 марта, когда я сидел в метро, а метро запирали с трех часов дня до шести утра, ставили бронированные загородки, я не знал, что они вообще существуют, мы были изолированы от всего мира, чтобы никто туда не мог проникнуть. С трех дня и до шести утра был комендантский час. Мне звонит парень знакомый, кандидат социологических наук, мой приятель по фейсбуку. Говорит: "Могу вас забрать в 6.15". Я дождался, пока откроются эти шторы, потом бегом домой за чемоданом, собакой. Подъехала машина, мы сели – и на вокзал.
Я говорю: "Я не могу туда идти, потому что раздавят Олесю"
Приехали на вокзал, огромное количество людей. Я понял, что я там не смогу стоять, у меня собачка небольшая, ее просто растопчут. На руки ее взять можно, но она весит килограмм 15. Я тогда ушел в другой зал, народу становилось все больше и больше. Потом еще подошли люди, которые меня знали, говорили, давайте вместе будем как-то. Я говорю: "Я не могу туда идти, потому что раздавят Олесю. Давайте так договоримся: вы сядете в поезд, если вам удастся, я к вам подойду, вы мне позвоните".
Вдруг раздается телефонный звонок, мне звонит человек и говорит: "Мне дали ваш номер, я сейчас поеду в Светловодск (это такой город на Днепре, водохранилище), могу вас забрать". Я говорю: "Я нахожусь на вокзале". Он говорит: "Я как раз буду проезжать мимо вокзала". То есть это чистая случайность. Я выскакиваю на ту улицу, где проезжает машина, это была большая красная машина, джип, встречаю этого человека, оказался Геннадий Титов, как потом выяснилось, выпускник Школы диалога культур. Он был учеником моего друга и коллеги Сергея Курганова, который создал эту идею Школы диалога культур. Гена Титов был первоклассником у Курганова, много рассказывал об этом. Вот так это сошлось. В целом, система работает так – это цепочка людей, которые знают друг друга, знают о том, что кому-то что-то нужно, и при случае сообщают: возьми этого человека, ему нужно, он просил. Это цепочка взаимопомощи.
Потом в этой красной машине дожидались еще звонка от координатора. Позвонила коллега Гены Титова, которая сомневалась, ехать ей или не ехать, за пять минут Гена убедил, что надо. Мы заехали за коллегой с её сыном, они погрузились, и вместе мы поехали уже по Харькову, попали в такой район, где были следы бомбардировок. Я впервые тогда своими глазами увидел полностью разбомбленную пятиэтажку, сгоревшие машины на дороге – это район, который называется Бавария. Стали выезжать за пределы города. Дальше уже помчались по маршруту, где нас встретили волонтеры, целая колонна машин. Там все организовано, не просто так люди хаотично ехали, это колонна из шести машин. Я не буду называть географические координаты на всякий случай. Мы поехали по направлению юго-запад. Ехали довольно долго, ночевали в какой-то школе на матах, потому что комендантский час, нельзя было передвигаться на машинах в это время.
Игорь Померанцев: Вы знаете случаи беженцев, которые выбрали восточное направление, то есть Белгородскую область?
Игорь Соломадин: Нет, такие мне неизвестны.
Харьков сейчас – это место героизма повседневного
Игорь Померанцев: Игорь, Харьков – это всё-таки особая субкультура в рамках Украины, конечно. Можно несколько слов, что это за субкультура и как она реагирует на экстремальную ситуацию?
Игорь Соломадин: Харьков сейчас – это место, наверное, здесь никакого пафоса быть не может – это реальность, это место такого героизма повседневного, вертится в голове слово "бытового" героизма. Люди там живут, они помогают друг другу, у нас есть чат профессиональный, наши коллеги постоянно в этом чате, где каждое утро перекличка, кто, где, как, все ли живы, кому нужны какие-то вещи, лекарства, продукты. Харьковчане сейчас как единая команда, потому что у всех один враг, одна опасность. Когда люди увидели, что реально происходит, как буквально методично уничтожается город.
Я сегодня прочитал последние новости об обстрелах, снова обстрелы в центре, снова рушат старинные здания, те здания, которые уцелели во время Второй мировой войны. Я уже не говорю о памятниках архитектуры, там и конструктивистские здания пострадали, и здания модерна. Тут уже дело не столько в стиле, сколько в том, что люди лишились жилища и жизни. Вы же знаете, что взорвали бомбу прямо на площади Свободы, там много людей пострадало. То есть бьют по центру. Когда я находился на вокзале, там тоже было три мощных взрыва, били по зданию Министерства внутренних дел, которое возле сквера Победы, оно полностью разрушено.
Игорь Померанцев: Игорь, вы сказали, что вам 69 лет, всё-таки это серьезный возраст. Вы как-то строите планы на будущее? Если да, какой у вас под рукой строительный материал?
Игорь Соломадин: Мы сейчас обсуждаем с людьми, которые в Харькове находятся, расписание наших уроков. Вчера начал, сегодня не успел, надо извиниться перед коллегами, что не успел. Некоторые уже начали проводить дистанционные занятия. То есть, находясь в подвалах, находясь кто во Львове, кто в Польше, кто в Австрии, мы решили проводить занятия, но немножко в сокращенном виде, конечно, по четыре урока в день, по 20 примерно минут каждый урок, но так, чтобы наши дети не терялись и чтобы мы тоже не терялись. Поэтому, как только я с вами поговорю, я приеду домой и займусь дальше составлением расписания, подготовкой к урокам.
Иван Толстой: Невероятно! Это то, что было совершенно технологически недоступно предшествующему поколению, а теперь с помощью интернета это возможно. А кого объединяет ваша доморощенная сеть?
Игорь Соломадин: У нас есть профессиональный чат – это коллеги, наши учителя, администрация школы. У нас когда-то называлось это веселый повседневный педсовет, он так и сохранился, в телеграме мы обмениваемся всем, что мы сейчас переживаем. Второй чат – это университетский чат, который ведет Лидия Стародубцева, завкафедры медиакоммуникации.
Игорь Померанцев: Это наш автор.
Игорь Соломадин: Там постоянно идёт чат, и там тоже идет речь о восстановлении занятий со студентами. Уже вроде договорились, но администрация университета продлила перерыв занятий до 28 марта.
Иван Толстой: Вы знаете, какие проблемы сейчас стоят в Европе, в Восточной Европе, в Праге, в Чехии вообще – отсутствие школ для детей беженцев, конечно, детей с самым разным образованием и с разными языковыми навыками, способностями и возможностью учиться. Еще не возникало в вашем профессиональном педагогическом кругу каких-то разговоров о том, как их организовать, что для них выстроить в Европе сейчас, пока идет учебный год?
Наиболее востребованная профессия – учитель
Игорь Соломадин: Вообще уже что-то делается в этом направлении. Я подробностей еще не знаю. Меня удивило, когда я проходил регистрацию в Конгрессовом центре здесь, все документы оформлял, там был список профессий наиболее востребованных, первая была – учитель. Я очень удивился. Потом есть сайт соответствующий, я его зафиксировал у себя на страничке в фейсбуке, где речь идет о школах, об обучении детей беженцев. То есть чешская власть пытается что-то делать в этом направлении.
Игорь Померанцев: То есть вы беженец, но не безработный?
Игорь Соломадин: Я не безработный в том смысле, что я продолжаю работать в Украине, там даже зарплату платят, что интересно. Интересно, что мне выплатили зарплату, выплатили пенсию, когда я уже здесь был. На карточку смотрю: приходит пенсия. Она обычно приходит в 20-х числах, а тут пришла раньше. То есть наше правительство и наша администрация работают, как-то находят средства.
Игорь Померанцев: Игорь, вы сказали, что с вами была собака. Честно говоря, я про вашу собаку знаю, я читал ваш блог, я знал, что ее зовут Олеся. Как вы думаете, если бы вы пришли с ней в студию, чтобы она нам рассказала?
Я не один был с собакой, там было полно людей с собаками, с котами
Игорь Соломадин: Олеся бы вам рассказала, как тяжело ей было сидеть в метро, когда там было огромное количество людей. Она привыкшая к домашним условиям собачка, а тут огромное количество людей. Она, конечно, пугалась, сжималась. А с другой стороны, когда люди проходили мимо, она охраняла меня и лаяла на них довольно громко. Понятное дело, что это мало кому нравилось. Кроме того, собачка есть собачка, у нее есть свои естественные потребности, я старался, конечно, ее выводить. Я не один был с собакой, там было полно людей с собаками, с котами. Вы бы видели эту картину: собаки, коты, кошки в кузовках. Когда собак много, они, конечно, начинают тоже общаться. Олеся вам бы рассказала, как ей было тяжело перенести смену обстановки. Потом мы ехали в автобусе, она забилась под сиденье, сидела очень тихо и хорошо себя вела.
Игорь Померанцев: Игорь, последний вопрос: где географически вы сегодня планируете задержаться?
Игорь Соломадин: Задержаться – понятие неопределенное. Мы не знаем, как дальше будут развиваться события, насколько долго придется задерживаться. Моя дочь в Праге, поэтому я пока здесь нахожусь. Ехать куда-то дальше – пока у меня таких мыслей не было. Я не знаю, как дальше будет складываться, потому что жилье, в котором я нахожусь, временное, я могу жить ещё две-три недели, потом нужно будет что-то искать. Таня живет в общежитии, у нее там комнатка. То есть ещё нужно будет решать множество проблем.
Иван Толстой: Спасибо огромное! И удачи в ваших начинаниях, у вас замечательные планы в отношении Украины, я надеюсь, что они будут шириться, другие дети тоже извлекут пользу из ваших мыслей, ваших мечтаний и ваших возможностей.
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. "Гуманитарный коридор" – моментальные истории жизни.
