С Захаром Прилепиным, который только что в очередной раз прославился, на этот раз призывом писать доносы, я познакомился на конференции, где мы (тогда это еще казалось возможным) собрались за одним "круглым столом". Я явно не давал ему покоя, и, не выдержав, он врезался в склоку.
– Вот вы, господин диссидент, скажите нам, кто лучший русский писатель?
– Не знаю, – растерялся я от напора, – Пушкин?
– Так я и думал, – обрадовался Прилепин, – конечно же, Лимонов.
Я знал и самого Лимонова, а не только его книги, но не стал спорить. Теперь с этим стало труднее. Прилепин назначил себя рупором власти, и игнорировать его не получается. Ведь он рвётся "выстраивать русскую культуру", которая ему этого не поручала, хотя Прилепин и уверен, что точно знает "истинные настроения и чаяния народа". Расшифровать этот посыл проще ветеранам и жертвам идеологической войны, разворачивающейся вслед той, ужасной, которую путинский режим развязал в Украине.
Вторжение России со всеми сопутствующими зверствами послужило мощным катализатором перемен. С бешеным ускорением за последние пять с небольшим месяцев история возвращается в мою молодость. Пятясь, она опережает тех, кто надеялся отсидеться, отмолчаться и дождаться лучших времен, не ссорясь лишний раз с цензурой. Но эта привычная в несвободном обществе тактика перестает работать, потому что прямо на наших испуганных глазах оно принципиально меняется.
Теоретики диктаторских режимов проводят чёткую границу между властью авторитарной и тоталитарной. Одна ограждает себя от тех, кто с ней борется, но оставляет (не всегда, но часто) в покое всех, кто молчит. В сущности, ей нет дела до того, что мы думаем на самом деле, пока мы ей врём, лишь бы врали. Тоталитарная власть потому так и называется, что она пожирает человека целиком. Охотники за явным и тайным, её палачи одержимы подозрениями и обидой. Они чувствуют, что их ненавидят даже молча, поэтому требуют от подданных не показного послушания вроде голосов на фальшивых выборах или никому не нужных ответов в опросах, а любви, той самой одиозной и всепоглощающей любви к Старшему брату. Не случайно из российских магазинов исчезают книги Джорджа Оруэлла и Ярослава Гашека: первый её описал, второй показал, как над ней издеваться.
Как бы об этом ни мечтал Прилепин в своих призывах сочинять оды войне, никто не сможет создать лояльное преступному режиму подлинное искусство
Ещё недавно Россия жила при авторитарном режиме, который, травя оппонентов и фальсифицируя выборы, зажимал гайки там, где ему было страшно. Но он оставлял лазейки свободному духу, не слишком обращая внимания, скажем, на книги. Размер читательской аудитории несопоставим с телезрительской. Теперь всё меняется, в том числе благодаря самим писателям, вождем которых стал Прилепин. Утомленные свободой и замазанные кровью, они требуют не ограничиваться запретами, мешающими называть войну войной, террор террором и Бучу бойней. Следующий шаг в тоталитарное прошлое – борьба за власть над читателями с помощью, так сказать, позитивной цензуры. И тут опыт брежневского застоя, изрядно отравлявшего мне юность, помогает предсказывать будущее – увы, ближайшее.
Как объяснил Мишель Фуко то, что мы и без него знали, тоталитарная власть творила как вычитанием, так и сложением. К первому относилось запрещённое, например, Александр Солженицын, ко второму – разрешённое, скажем, Егор Исаев. Соединившись, они создавали диковинную версию немыслимой реальности, в которой мы тем не менее жили. Если внутри опасной зоны у нас всё обрастало головоломными эвфемизмами, осложнялось фигурами умолчания и переводилось на эзопов язык, то обратная функция цензуры насыщала культуру симулякрами. Это были чучела романов, картин, спектаклей и фильмов в натуральную величину, которые, однако, никого не могли обмануть. Работая в обе стороны, советская цензура создавала причудливый мир, в котором все спасались, как умели. Мы привыкли жить в суррогатной, наподобие желудёвого кофе, реальности, где глобусом являлся СССР, телевизором – Штирлиц, газеты покупали ради кроссворда, и гардероб исчерпывался одними штанами.
Страна торопится вернуться к этому идеалу, но, как бы об этом ни мечтал Прилепин в своих призывах сочинять оды войне, никто не сможет создать лояльное преступному режиму подлинное искусство. Просто потому, что такого не бывает.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, ведущий подкаста "Взгляд из Нью-Йорка"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
