Что происходит с экономикой России? В эфире известный экономист, в прошлом – зампредседателя Центробанка РФ Сергей Алексашенко.

^{Видеоверсия программы}

Михаил Соколов: Сегодня мы обсудим перспективы экономики мировой и российской в 2023 году. Сегодня в эфире у нас известный экономист, в прошлом зампред Центробанка, член Антивоенного комитета Сергей Алексашенко. В эти дни на Всемирном экономическом форуме в Давосе эксперты говорили, что в 2023 году мир может ждать глобальная рецессия. Что это такое? Каковы могут быть ее последствия?

Сергей Алексашенко: Все, что говорится сегодня о рецессии в глобальной экономике, я бы сказал так, что это одна из вероятностей развития событий. Потому что мировая экономика – это слишком большой и сложный организм. Даже, я думаю, ни одна организация, включая Международный валютный фонд или Всемирный банк, не имеет адекватных моделей для понимания того, что происходит. Тем более, что основные экономические центры – это и Соединенные Штаты, и Китай, сегодня сталкиваются с нетрадиционными вызовами, то есть теми, которых не было раньше, которые невозможно было заложить в модели на основании предыдущей истории.

В первую очередь это связано с ковидом, потому что последствия ковида либо медико-биологические, как Китай, выход из политики нулевой толерантности, или это последствия на денежно-кредитной политике, когда и в Европе, и в Америке центральные банки активно помогали бюджетам финансировать свои расходы, что вызвало раскрутку инфляции, или российско-украинская война, соответственно, нарушение хозяйственных цепочек, нарушение, дисбаланс, потрясения на рынке энергоносителей, политика Кремля по сокращению поставок газа в Европу, которая вызвала рост цен и так далее. То есть все эти факторы никогда раньше не встречались, действие каких-то сходит на нет, например, инфляционное давление в странах Европы, Америки постепенно снижается. Где-то они, наоборот, усиливаются, как на рынке газа и на фронте, где идут боевые действия. Поэтому при желании можно найти набор аргументов со стороны экспертов, которые утверждают, что в 2023 году и Европа, и Америка будут в состоянии рецессии, а Китай резко замедлит темпы своего экономического роста, то есть это будет продолжение конца 2022 года. Соответственно, арифметически мы получаем, что мировая экономика будет где-то между минус один и плюс один процент, что, наверное, можно трактовать как рецессию или как остановку роста.

С другой стороны, я могу также набрать состав аргументов со стороны других экспертов, которые говорят, что политика Федеральной резервной системы США достаточно адекватная, что если они прекратят сейчас повышать процентные ставки, то экономика уже приспособилась к новому равновесию. Ключевая проблема – это выход большого количества рабочей силы во времена ковида, Америка потеряла от трех до четырех миллионов рабочих групп, это и люди старших возрастов, которые досрочно ушли на пенсию, и это молодежь, которая не спешит выходить на работу по разным причинам. Соответственно, все эти последствия будут преодолены. Да, конечно, будет замедление роста, но не такое сильное, Америка в минус не уйдет. А Китай основные проблемы с ковидом поимел в прошлом году, когда были массовые закрытия предприятий, массовые закрытия городов. Соответственно, если в 2023 году этого не будет продолжаться, это не должно, если политика нулевой толерантности отставлена в сторону, то Китай может показать более высокие темпы роста, чем 3% прошлого года, тогда мы арифметически получаем, что мировая экономика будет расти от 1 до 2% в 2023, и это уже явно не рецессия, а замедление роста. Поэтому я бы сказал так, что основные факторы сегодня не экономические, их адекватно никто прогнозировать не может.

Михаил Соколов: Обязательно ли всех ждет инфляция, как в ряде стран Европы, с ростом цен до 20%?

Сергей Алексашенко: Здесь ответ такой, что инфляция будет выше, чем была в предыдущее десятилетие, не считая 2021–22 годов, но очевидно, что и в Америке, и в Европе темпы роста цен будут снижаться. Потому что основной пик взлета цен пришелся на второй квартал 2022 года, соответственно, опять арифметически после этого постепенно темпы инфляции снижаются. Будет играть эффект базы, потому что все те показатели, которые мы получаем – это накопленная инфляция за последние 12 месяцев, уже инфляция будет постепенно снижаться. Это мы очень хорошо видим в Америке, где практически с 9% индекс потребительских цен упал до 6,5, и это движение вниз будет продолжаться. Да, инфляция будет выше, чем привычная, но уже ниже, чем была. Хотите хорошо, хотите плохо.

Михаил Соколов: А что Россия? Ее экономика из-за начатой войны и так не в лучшем состоянии. Например, европейский дипломат Жозеп Боррель предполагает, что экономика России с помощью санкционного давления заплатит высокую цену за вторжение в Украину. Можно ли понять в общем виде, какова эта цена?

Сергей Алексашенко: По последним данным с фронтов статистических уже в самом конце прошлого года Росстат в очередной раз улучшил российскую экономическую историю и сказал, что в 2021 году российская экономика выросла на 5,6%. Соответственно, прогноз на 2022 год Минэкономики, Центрального банка был от 4 до 4,5%. На выходе получаем минус 2,5–3, пока итоговая цифра не объявлена. Но вот и считайте, что российская экономика потеряла от 7 до 8% экономического роста. Это сильный удар? Достаточно сильный. Потому что такие потрясения сопоставимы с кризисом 2008 года для российской экономики, тогда было падение где-то на 10% от максимума до минимума. На 7–8% редко кто падает из стран, находящихся в нормальном состоянии. То есть это явно за пределами нормального экономического цикла и того, что можно ожидать.

Поэтому да, российская экономика заплатила высокую цену. Другое дело, насколько эта цена размазана, какие действия российские власти предприняли для того, чтобы минимизировать давление общество. Понятно, что есть и статистический эффект, когда во второй половине года резко были увеличены бюджетные расходы на закупку вооружений, на производство вооружений, опять это подняло статистические показатели. Росстат стал говорить о том, что и промышленность начала расти, ВВП почти что перестал падать. У экономистов не бывает ничего однозначного. Россия потеряла от 7% экономического роста, на который могла рассчитывать, но при этом сказать, что в России наступила катастрофа, что российский бюджет в неустойчивом положении, что у Путина заканчиваются деньги, если не заканчиваются, то вот-вот закончатся для того, чтобы вести войну – это будет неправда. Никакой катастрофы в российской экономике по итогам года не зафиксировано.

Михаил Соколов: Владимир Путин в таком ключе и рассуждает. Я думаю, что мы можем как раз его послушать.

Михаил Соколов: Я смотрю, вы совсем сошлись здесь. Наверное, это объективная оценка со стороны Путина вдруг?

Сергей Алексашенко: Когда мы говорим о состоянии российской экономики, мы должны очень хорошо понимать, что она находится в состоянии, то, как Эльвира Набиуллина назвала, структурной трансформации, и она меняется, ее качество меняется. Когда я говорил 2,5%, я как раз имел в виду оценку, данную Путиным, 3% падения, которые давал Центральный банк и Минэкономики, не то, что мой личный прогноз. Нужно хорошо понимать, что качество российской экономики меняется. В отличие от Владимира Путина, который предпочитает говорить о прошлом, касается ли это истории, касается ли это экономики, что мы справились со всеми проблемами, я, рассматривая российскую экономику, склонен смотреть вперед, понимая, что Россия еще не дошла до дна, что ухудшение качества российской экономики будет продолжаться. В первую очередь это будет касаться снижения уровня жизни. Потому что в 2019 году, доковидном году, в России было продано 1,7 млн автомобилей, в 2022 году их было продано 600 тысяч, то есть практически в три раза меньше. Можно ли сказать, что это катастрофа, которая случилась с российскими автомобилистами? Нет, конечно. Подумаешь, миллион автомобилистов не купили новые машины, у них остались старые, значит, в принципе будут ездить, ничего с ними не случится. Но когда вы проецируете эту ситуацию на 3–5 лет вперед, то вы понимаете, что ремонтировать старые ранее купленные автомобили даже российской сборки, но из европейских и американских комплектующих, уже будет невозможно. Обновлять программное обеспечение для автомобилей, завезенных по параллельному импорту, нельзя. Соответственно, вместо автомобилей российской сборки, но западного производства, будут появляться автомобили китайские, которые так же, как и домашняя техника, мобильные аппараты, гаджеты, телефоны, планшеты, все это будет с гораздо меньшим сроком службы, гораздо худшего качества. Это процесс, который идет медленно, который идет незаметно.

Я очень часто встречаю в комментариях, когда я общаюсь с людьми, которые живут в России: ничего страшного, у нас же все есть, мы с голода не умираем, в магазинах полно продуктов. Да, но это продукты меньше ассортиментом, хуже качества. В принципе как притча о двух лягушках: одну бросаете в кипяток, она выскакивает, а вторую вы медленно нагреваете в воде, в конечном итоге ее можно сварить, потому что изменение температуры не так чувствует. Мне кажется, ухудшение российской экономики – это такой плавный процесс. В принципе, сегодняшний день мало чем отличается от вчерашнего, а вчерашний от позавчерашнего. Но когда через два года россияне оглянутся назад, посмотрят, что было, что они потеряли, чего они лишились, то эти накопленные потери будут очень хорошо видны, они реально будут колоссальными. Я опять хочу подчеркнуть, вряд ли все это дело можно назвать катастрофой, такое качественное снижение уровня жизни.

Михаил Соколов: Кроме качественного снижения уровня жизни, видимо, происходит и перераспределение расходов. Например, в зачет всех этих цифр идут военные и прочие расходы на эту войну. Знаем ли мы сегодня, каков рост этих расходов или только вы догадываетесь?

Сергей Алексашенко: Вы абсолютно правильно говорите, что статистике все равно, производит экономика пушки или масло. Сразу скажу, что это касается не только российской экономики, это касается и экономики европейских стран. Так получилось, что в ходе своего президентства Дональд Трамп, предыдущий президент Америки, очень сильное давление оказывал на европейские страны, члены НАТО, говоря о том, что нужно увеличивать военные расходы, потому что вы обязались не меньше 2% ВВП, иначе Америка будет сокращать свое присутствие в Европе и снижать уровень защиты Европы в рамках НАТО. На самом деле в 2022 году, тем более после 24 февраля, после российского вторжения в Украину многие европейские страны начали наращивать военные расходы, включая Германию, как ведущую страну, мотор Евросоюза. В результате еще 3–4 месяца назад многие эксперты говорили о том, что немецкая экономика в 2022 году будет в состоянии спада, потому что выросли цены на газ, сократится промышленное производство удобрений, электроэнергии и так далее. Но неожиданно выяснилось, что немецкая экономика выросла больше чем на 1,5% в прошлом году, я думаю, что в значительной мере это за счет того, что были увеличены военные расходы. Этот фактор, что статистике все равно, как считать, пушки или масло, он работает для любой страны.

Что касается военных расходов российского бюджета, то нужно понимать, во-первых, надо говорить о том, что Минфин, начиная с апреля перестал их публиковать в открытую, у нас нет даже грубой статистики, сколько действительно тратится по статье "Национальная оборона", не говоря уже о том, что ее внутреннее наполнение засекречено. Мы можем делать некие косвенные оценки. В сентябре Минфин представил в Думу документ под названием "Основные направления бюджетной политики на 2023 год", где дал свою оценку расходов бюджета, распределение расходов бюджета между разными статьями на конец 2022 года. Сразу скажу, что этот документ сделан до мобилизации, соответственно, расходы, связанные с мобилизацией, а это примерно, по моим оценкам, 100–120 миллиардов рублей в месяц, эти расходы не были учтены. Второе, о чем надо говорить, что военные расходы России размазаны по трем крупным блокам – это непосредственно национальная оборона, правоохранительная деятельность, потому что там финансируется Росгвардия, и то, что называется общегосударственными расходами, которые финансируются через Минфин и проходят как отдельное направление. Какая-то часть расходов идет через Пенсионный фонд – это все, что связано с выплатами семьям погибших или раненых военнослужащих, те самые 3, 5, 7, 12 миллионов рублей, которые платит Россия за каждого убитого или раненого солдата в ходе агрессивной войны. Соответственно, дотации Пенсионному фонду могут идти по разделу "Социальная политика", а могут идти через то, что называется общегосударственными расходами.

Если посмотреть эти три статьи, посмотреть, насколько они увеличились по сравнению с первоначальным законом о бюджете, который был принят в конце 2021 года, то у меня получается, что совокупный прирост военных расходов составил примерно 2% ВВП – это около трех триллионов рублей, чуть меньше. То есть это сумма очень значительная. Даже для российского бюджета, расходы которого составили 31 триллион рублей, получается, что примерно 10% бюджета – это дополнительные военные расходы. Наверное, можно считать, что это и есть цена войны в Украине. Я сразу оговариваюсь, что это очень грубая оценка. Наверное, люди, сидящие в Минфине или аппарате правительства, в Администрации президента, имеют другие, более точные данные, если их это вообще интересует, я не уверен, что перед ними такой вопрос стоит.

Михаил Соколов: Скажите, во что все-таки обошлась мобилизация людей? Они работали, создавали продукцию, платили налоги, теперь они в армии, кто-то погиб, плюс кто-то, наверное, за границей в связи с массовой эмиграцией. Это можно как-то посчитать, эффект?

Сергей Алексашенко: Здесь опять у экономистов с одной стороны и с другой стороны. Потому что есть минусы, а есть плюсы. Мы хорошо понимаем, что в армию призвали 318 тысяч человек, примерно столько же, 300–400 тысяч человек уехало из России, спасаясь от военной службы. 700 тысяч человек – это примерно 1% рабочей силы. При прочих равных условиях, если рабочая сила в экономике уменьшается на 1%, то и экономика теряет 1% своего роста, потенциала, объемов производства. Мы можем говорить о том, что в годовом выражении экономика России от мобилизации могла потерять до 1% ВВП, дальше можно спорить, производительность людей, которые уезжали, айтишников, дизайнеров, выше или ниже средней. В общем, минус до 1% ВВП. Но сказав это, мы дальше смотрим, что те люди, которых мобилизовали на фронт, они, если верить указу Путина, получают не менее 195 тысяч рублей в месяц, что в три с лишним раза превышает среднюю зарплату по стране. Это означает, что их семьи получают больше денег, они эти деньги могут тратить, наращивая свое потребление. Эти деньги входят в военные расходы, но, тем не менее, получается так, что арифметически снижение производства компенсируется наращиванием бюджетных расходов, то есть использование этих ресурсов Минфина из кубышки, из Фонда национального благосостояния. Поэтому, я бы сказал так, эффект мобилизации для макроуровня, для уровня валового внутреннего продукта скорее всего нулевой, но понимая, что этот ноль состоит из того, что мы имеем минус в производстве масла, плюс в производстве пушек.

Михаил Соколов: Давайте еще посмотрим на основу российской экономики. Россия частично сама ушла с нефтегазового рынка Европы и США, частично ее оттуда удалили. Путиным потеряны рынки экспорта, которые наработаны за полвека. Результат такой, что газ теперь стоит в Европе 650 долларов за тысячу кубометров, четырехзначные ценники пропали, заморозить Европу не удалось, альтернативные источники энергии были найдены.

Михаил Соколов: Я добавлю, что по последним сообщениям прогнозируют, что подземные хранилища природного газа в Европе будут к концу сезона заполнены на 50% с лишним. Как вам эта новая картина европейской жизни, как это влияет на доходы России? Поскольку не только отключился газ, но и введено нефтяное эмбарго. Действительно ли для Путина самой большой проблемой является сочетание этой новой ситуации – газа нет, нефть в Европу не идет по привычному маршруту, плюс другие покупают ее с растущей скидкой, да и цены на энергоносители тоже упали?

Сергей Алексашенко: Давайте я сначала к той фразе, которую вы произнесли до того, как мы посмотрели этот информационный ролик. Вы так очень легко, небрежно сказали: а вот нефтегазовая зависимость Европы, потребление нефтегазовых ресурсов упало. Есть нефть и есть газ – это два разных сегмента, там происходят совершенно разные процессы и в Европе, и в России. Начнем с газа, потому что здесь проще. Европа, Запад, Америка не вводили никаких санкций в отношении российского "Газпрома", в отношении российского "Новатэка", который поставляет сжиженный газ. Соответственно, все, что мы видим на газовом рынке Евросоюза – это добровольный уход России с этого рынка по приказу Владимира Путина, который появился летом 2021 года. Статистика показывает, что начиная с августа 2021 года от месяца к месяцу "Газпром" сокращал экспорт газа в Европу. То есть это не эффект санкций, это никак не связано с войной – это попытка Кремля поставить Европу на колени, заморозить ее, вызвать политический раскол и так далее. Соответственно, можно говорить о том, что декабрь к декабрю "Газпром" потерял примерно три четверти объема своего экспорта в Европу. Похоже, что это будет навсегда. Потому что Евросоюз принял решение о том, что в течение 3–5 лет практически все страны должны отказаться от потребления российского газа, кто-то это сделает быстрее. Министр финансов Германии говорил, что Германия отказалась от российского газа – это правда, Германия перестала импортировать российский газ. Но в Германии есть проблема, пока газа не хватает. Использование угля – это, очевидно, не самое хорошее решение. Но построив один газовый терминал по приему сжиженного газа за 9 месяцев, Германия в течение 2023 года построит еще 6. В начале 2024 года объем импорта сжиженного газа будет замещать весь объем российского газа. То есть для Германии вопрос полной замены российского газа другим газом будет решен через год. Соответственно, на этот рынок, а Германия была главным рынком для "Газпрома", вернуться уже "Газпрому" будет нельзя. Что бы ни случилось, понятно, что Россия, "Газпром", уже при Путине никогда не будут считаться надежным поставщиком энергоресурсов, а после Путина не знаю, трудно прогнозировать. Соответственно, каким-то странам, например, Венгрии это сделать гораздо сложнее, потому что нужно строить дополнительные газопроводы от Адриатического моря – это долго, это требует времени. Венгрия не согласна выделять свои деньги, требует деньги из бюджета Евросоюза. Тем не менее, опять правая рука Кремля, России не знает, что делает левая, потому что два энергоблока на венгерской атомной электростанции в Пакше будет строить Россия, то есть Россия таким образом сама будет, помогая Венгрии получить атомную энергетику, сокращать еще. Венгрия не самый важный рынок, но, тем не менее, это тоже будет дополнительным ударом по "Газпрому". Поэтому доходы России от экспорта газа будут снижаться еще сильнее в этом году. Я думаю, где-то к 2025 году бюджет российский федеральный от экспорта газа не будет получать ничего, а объемы добычи газа по данным Росстата упали на 12% в прошлом году, соответственно, в этом году будет падение еще на 5–7% за счет того, что экспорт в Европу будет сжиматься. Наращивание экспорта в Китае идет медленно. Проектная мощность газопровода "Сила Сибири" составляет 38 миллиардов кубометров при том, что в Европу Россия экспортировала до 200. Мы понимаем, что даже когда через два-три года "Сила Сибири" будет заполнена полностью, это все равно будет лишь 20% от тех объемов, которые "Газпром" экспортировал в Европу, то есть ни о какой замене, что Россия в Китай будет поставлять альтернативные объемы газа, об этом пока речи не идет. С нефтяным рынком ситуация другая, потому что на глобальном нефтяном рынке мировом очевидно есть дефицит предложения. То есть страны, которые могут нарастить объемы добычи нефти так, чтобы заместить всю российскую нефть, Россия продает ежедневно примерно 8–8,5 миллионов баррелей нефти или нефтепродуктов на мировом рынке, сегодня никто не может нарастить ни в течение года, ни в течение двух, ни в течение трех. Вытеснить Россию, отказаться от российской нефти нельзя. Соответственно, здесь позиция стран Евросоюза и Америки состояла в том, что Европа будет покупать нефть из других стран, замещать российскую нефть нефтью с Ближнего Востока, из Африки, собственно говоря, выполняя политическое решение о том, что европейские деньги не должны финансировать Путина. С другой стороны, введение с 5 декабря потолка цен – это продолжение политики Запада, направленной на то, чтобы снизить доходы России от экспорта нефти. То есть мы как Запад не хотим, чтобы Россия снижала продажи нефти в баррелях, но мы хотим, чтобы Россия за эту нефть получала все меньше, меньше и меньше денег. Надо сказать, что эта политика работает. В декабре доходы российского бюджета от добычи и экспорта нефти, потому что там все связано с мировой ценой, по сравнению с уровнем апреля-июня упали примерно на 50%. То есть давление на российский бюджет продолжается, оно усиливается. Но, сказав это, я не прогнозирую в 2023 году какого-то катастрофического состояния российского бюджета. Потому что, с одной стороны, Минфин пробил в правительстве несколько решений по повышению налогов и для "Газпрома", и для "Новотэка", который экспортирует сжиженный газ, и для нефтяных компаний, для которых будут повышены налоги, какую-то часть потерянных налогов от падения цены Минфин компенсирует.

С другой стороны, Минфин меняет бюджетные правила. Прогноз бюджета на 2023 год предполагает, что российский бюджет получит от добычи нефти, газа, нефтепродуктов примерно на 22% меньше денег, чем он получил в 2022 году. То есть уже заложено, что денег будет меньше. Кроме того, не надо забывать о том, что цена на нефть, цена на газ, они фиксируются в долларах или в евро, Минфин финансирует свои расходы в рублях, для того чтобы перейти от одного к другому, нужно использовать еще один множитель под названием "обменный курс рубля". В июле это было 50 рублей за доллар, в ноябре это было 60 рублей за доллар, а к концу декабря это было 72 рубля за доллар. Мы понимаем, что это тоже один из инструментов того, чтобы Минфин компенсировал потерю доходов от снижения цен на нефть. Как говорится, не все так однозначно. Но то, что сытные годы, 7 "жирных лет" закончились, у российского бюджета очевидно будут проблемы с нефтяными доходами в ближайшее время, по крайней мере, не будет такой шикарной жизни – это неизбежно, это давление будет продолжаться. Но что касается физических объемов нефти, экспорта нефти, я думаю, что политика Запада состоит в том, чтобы Россия продавала ровно столько нефти, сколько она сможет добыть.

Михаил Соколов: Будут же еще санкции на нефтепродукты в ближайшее время. Это еще усложнит ситуацию для российского бюджета?

Сергей Алексашенко: Действительно, с 5 февраля вступает европейское эмбарго на импорт российских нефтепродуктов. По результатам 2022 года получилась такая конструкция, что от экспорта нефтепродуктов и от добычи той нефти, которая перерабатывалась и шла на экспорт, российский бюджет не получил ничего, точнее говоря, он еще приплатил нефтяникам. Потому что в 2018 году в России была введена схема регулирования цен на бензин и дизельное топливо, которые должны были изменяться по линеечке в зависимости от темпов инфляции. Если разрыв цен между внутренними ценами европейскими был очень большим, то Минфин приплачивает нефтяникам за недополученные доходы. И еще он приплачивает нефтяникам, если они реализуют инвестиционные программы.

Одним словом, получилось так, что в 2022 году от экспорта нефтепродуктов практически Минфин ничего не получил, а еще даже потерял. Если Россия вообще прекратит экспортировать нефтепродукты в следующем году, а будет экспортировать сырую нефть, то с точки зрения бюджета, как ни парадоксально это звучит, это будет прибыль. Потому что Минфину не нужно будет платить нефтяникам какие-то деньги. Мне кажется, что ситуация с экспортом нефтепродуктов будет достаточно комплексной. Если нефть российские танкеры могут везти, хотите в Роттердам, хотите в Калькутту, хотите в Сингапур, хотите в Шанхай, потому что нефтяные танкеры ездят по всему миру, то нефтепродукты – это дизельное топливо и мазут, они возятся на короткое расстояние, их главным рынком сбыта является Европа. Особенно мазут, потому что качество работы, глубина переработки нефти на европейских НПЗ существенно выше, чем в России. Европейские компании добавляют российский мазут в нефть и перерабатывают, они не используют его ни как топочное, ни как химическое сырье, просто его перерабатывают как нефть. Особенность работы нефтеперерабатывающих заводов России состоит в том, что они производят корзину продуктов, то есть они производят какое-то количество бензина, и практически весь бензин потребляется в России, они производят дизель, 60% дизеля идет на экспорт в Европу, как остаточный получают мазут, и примерно 80% мазута идет на экспорт в Европу.

В мире есть избыточное количество мощностей по переработке нефти, в принципе, если Россия будет экспортировать не нефтепродукты, а нефть, то с мировой экономикой все будет в порядке, европейские или азиатские НПЗ, турецкие НПЗ увеличат свою загрузку. То есть мир может получить такое же количество нефтепродуктов, если российские нефтеналивные мощности в портах справятся с этим. Мой личный прогноз такой качественный, я не могу подтвердить ни цифрами, ни расчетами, что у России сократится экспорт нефтепродуктов, у России увеличится экспорт нефти, но за счет того, что в России будут уменьшены объемы экспорта нефтепродуктов, в России сократится переработка нефти, в России могут возникнуть проблемы с бензином. Потому что не получится произвести бензин и при этом не произвести дизельного топлива и мазута, а хранить их будет негде. Я не вижу пока серьезных потерь для бюджета, если экспорт нефтепродуктов будет заменен на экспорт нефти, бюджет даже выиграет. Но, мне кажется, проблемы будут в том, что у России могут возникнуть проблемы с внутренним рынком, с недостаточным количеством бензина.

Михаил Соколов: Вы уже упомянули дефицит бюджета, он действительно три триллиона рублей в 2022 году, насколько я помню. Как все-таки он будет покрываться? Будут ли налоги повышать с граждан, с предприятий, переходить к какой-то эмиссии или резать социальные расходы? Кстати говоря, в очередной раз отказались индексировать расходы по индексации пенсий работающим пенсионерам. Какая здесь будет ситуация, как вы думаете?

Сергей Алексашенко: Хорошая новость состоит в том, что повышения налогов в 2023 году, которое непосредственно коснется россиян или российских компаний, не связанных с добычей нефти, газа, угля, удобрений, не будет. Потому что согласно российскому законодательству все налоговые изменения вводятся в силу с 1 января и должны быть приняты законом до этого времени. Поэтому все изменения налоговой нагрузки уже объявлены, они касаются производителей, экспортеров сырья. Пока особого повышения ставок на другие налоги не предусмотрено. Хотя тоже нужно понимать, что в России два года назад была введена повышенная ставка подоходного налога для физических лиц на уровне 15%, планка на уровне 5 миллионов рублей. За эти три года, 2020–22-й, инфляция процентов на 20 повысила номинальные доходы. Понятно, что те люди, которые получали 4,5 миллиона рублей в год, если их доходы увеличились на 20%, они перешли в новую категорию и будут платить налог по повышенной ставке. Но это будут не очень большие объемы. Конечно, для людей будет не очень приятно, но сказать, что это радикально изменит их жизнь, наверное, тоже будет неправдой.

Мне кажется, что основная проблема для россиян, которая может произойти от роста или сохранения большого дефицита бюджета, связана с тем, что практически весь дефицит бюджета в 2022 году, по планам Минфина весь дефицит бюджета в 2023 году будет профинансирован из Фонда национального благосостояния, то есть из накопленных резервов. Это и есть работа печатного станка Центрального банка. По статистике получилось, что за последние три месяца года Центральный банк передал Минфину порядка трех триллионов рублей для финансирования бюджетных расходов и внебюджетных расходов. Потому что правительство еще имеет право тратить деньги из ФНБ, минуя бюджет, например, покупая облигации "Российских железных дорог", или покупая акции "Аэрофлота", или покупая акции Газпромбанка. То есть вроде как формально эти активы остаются в Фонде национального благосостояния, но денег уже нет, деньги уходят в экономику. Соответственно, три триллиона рублей за последние три месяца 2022 года, безусловно, это очень мощный инфляционный всплеск. Я думаю, что надежды Путина, что инфляция упадет до 5, а потом до 4% во втором квартале нынешнего года, мне кажется, этим планам не суждено сбыться. Мне кажется, что инфляционное давление будет слишком сильным. Здесь, собственно говоря, для россиян возникнет основная нагрузка, их реальные доходы будут снижаться быстрее, чем они на это рассчитывали. Кому-то повезет, кто будет получать больше денег, у кого доходы фиксированные, как, например, у пенсионеров или у работников бюджетной сферы, понятно, что их реальные доходы будут просто снижаться. И это будет платой за дефицит бюджета.

Михаил Соколов: На ваш взгляд, падение доходов граждан или разнообразные экономические проблемы, о которых мы говорим, хотя вы их оцениваете не как критические, они не ограничат способность Владимира Путина вести войну в Украине? Приоритет будет именно на ней?

Сергей Алексашенко: Безусловно. Мне кажется, последнее, на что Владимир Путин будет обращать внимание при решении вопроса продолжать войну в Украине или не продолжать, – это то, какого размера дефицит бюджета и за счет чего он финансируется. Мне кажется, что Путин готов будет пустить под нож и социальные расходы, и индексацию пенсий, и сокращать инвестиции в дорожное строительство. Я абсолютно уверен, что военные планы Путина не изменятся в зависимости от реального состояния бюджета. Тем более, что не надо забывать, что в 2014–15 году, когда в России была первая программа массированного наращивания вооружений, у бюджета на это дело не было денег, производители вооружений брали банковские кредиты, которые потом в 2016–17 году Минфин погашал. Поэтому способов профинансировать производство вооружений, способов профинансировать военную операцию у Кремля достаточно много. Я еще раз могу уверенно заявить о том, что состояние экономики, состояние бюджета, уровень инфляции не будут теми факторами или теми аргументами, которые Путин будет принимать во внимание, решая, продолжать войну или останавливать ее.

Михаил Соколов: Если говорить о ситуации ВПК, на ваш взгляд, работают ли санкции в области технологий, перекрыты ли пути поставок продукции для российского военно-промышленного комплекса всякой специфической? Мне кажется, это все должно войти в 10-й пакет санкций Евросоюза?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, что бессмысленно обсуждать 10-й пакет санкций Евросоюза, потому что после него будет 11-й, 12-й, 13-й – это задача бюрократии показывать, что мы что-то делаем. Пока у нас нет объективных доказательств того, чтобы российский ВПК сталкивается с какими-то проблемами при производстве тех или иных видов вооружений. Начиная с сентября, кто-то даже в августе, предприятия военно-промышленного комплекса перешли на работу в три смены, людей не хотят отпускать в отпуска, людям запрещают увольняться. Соответственно, военные расходы на закупку вооружений, то есть только то, что официально было объявлено, они выросли примерно на 35%. Понятно, что для того, чтобы выполнить военный заказ, предприятия должны иметь достаточный запас комплектующих. Мы не знаем, насколько российский военно-промышленный комплекс зависит от импорта комплектующих, понятно, что что-то там, наверное, есть. Мы можем очень легко говорить о том, что Америка, Евросоюз заблокировали поставку микросхем, чипов для России. Но если мы смотрим по таможенной статистике российской, то во втором квартале после введения санкций импорт полупроводников, микросхем в Россию резко упал где-то процентов на 50. Но потом, начиная со второго квартала, импорт микросхем начал расти. Основные поставщики раньше были Германия, Голландия, Великобритания, Швейцария, а сейчас это Китай, Гонконг, Сингапур, Турция. То есть в денежном выражении Россия импортировала больше микросхем, чем это было год назад. Закрывает ли это потребности военно-промышленного комплекса? Не знаю. Мне кажется, вообще большинство предприятий ВПК после того, как первая волна санкций еще в 2014–15 году была введена, они давно уже приняли решение, что у них должен быть запас импортных комплектующих на достаточно большие сроки, на год, на полтора. Поэтому даже, если есть эффект санкций, связанный с ограничением доступности западных комплектующих из так называемых "недружественных" стран, то он проявится не сейчас, он проявится позднее.

Михаил Соколов: Еще об аргументах против войны. На немецкой авиабазе "Рамштайн" проходит встреча контактной группы стран НАТО, из союзников, которые должны согласовать масштабную военную помощь Украине. Давайте посмотрим.

Михаил Соколов: Похоже, военные действия затягиваются. На ваш взгляд, нынешняя европейская и американская экономика в состоянии ли быстро перестроиться для массового военного производства?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, что ни для Европы, ни для Америки война в Украине не является настолько мощным военным или экономическим фактором, который заставит использовать все ресурсы экономики для увеличения производства вооружений. В конце прошлого года появился доклад, выполненный вашингтонским Центром стратегических международных исследований, который говорит о том, что для восполнения тех запасов вооружений и боеприпасов, которые Америка поставила Украине, по некоторым позициям потребуется 5 лет, по некоторым 8 лет, а по некоторым 10 лет. Понятно, что к такой войне, которую мы видим сегодня в Украине, никто не готовился. Естественно, ни Пентагон, ни европейские министерства обороны не заказывали такое количество вооружений, ни, собственно говоря, производители вооружений не создавали мощностей для таких объемов выпуска. Я думаю, что понимание того, что продолжение поставок Украине маленькими порциями лишь затягивает войну. Через полгода, через год реально может вывести арсеналы стран Запада, стран членов НАТО на минимальные объемы, против чего будут протестовать военные, они скажут, что мы больше не можем поставлять Украине ничего, потому что мы должны тогда отказаться от каких-то политических задач, которые вы перед нами ставите. Мне кажется, что это привело к тому, что принято решение о резком увеличении поставок вооружений Украине в январе месяцев, я думаю, за один только январь, если посчитать, было поставлено в разы больше, чем за предыдущие 10 месяцев. То есть объемы и качество поставок просто огромные. Я думаю, заказ на производство вооружений, боеприпасов растет. Но нужно понимать, что те же самые установки "Хаймарс", для их производства требуется два - два с половиной года. Выяснилось, что последние годы их производили по 20 штук в год, контракт закончился в прошлом году. Сейчас Пентагон объявил в июле месяце новый тендер, они ищут производителя, кто может производить от 20 до 40 установок в год. То есть нужно понимать, что нет пока желания или нет намерения в 10 раз, в 20 раз увеличивать производство вооружений и боеприпасов.

Мощности, наверное, увеличить можно, но понятно, что правильная политика Запада сейчас направлена на то, чтобы принудить Путина к миру как можно быстрее, чтобы он понял, что продолжение войны будет только больше проблем приносить России, включая поражение на фронтах. Какое-то увеличение военного производства, безусловно, есть, но говорить о том, что это будет экономика военного времени, экономика времен Второй мировой войны, когда резко, в десятки раз увеличились объемы выпуска военной продукции, конечно, об этом речи не идет, и никто такие задачи сегодня не ставит.

Михаил Соколов: Мы подошли к времени нашего опроса: есть ли кризис, по крайней мере, в ощущениях людей, что они говорят в России?

^{Опрос на улицах Москвы}

Михаил Соколов: Вы видите такой некоторый срез общественных настроений. Какое у вас ощущение, что, если такие настроения, может заставить российскую власть отступить и прекратить войну?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, в вашем репортаже очень адекватно дана оценка того, как россияне воспринимают экономическую ситуацию. Треть говорит, что вообще все в порядке, а две трети говорят: да, конечно, чего-то такое происходит нехорошее, но не так, чтобы очень плохо. Сказать, что катастрофа, ужас, ужас, ужас, я таких здесь, по крайней мере, не услышал. Те опросы общественного мнения, которые проводятся, те оценки, которые россияне дают, они говорят о том, что да, приспосабливаемся, да, цены растут, да, какие-то товары исчезают. Но доля тех россиян, которые говорят, что санкции сильно ударили по моему уровню жизни, не очень велика. В этом отношении, конечно, я вообще очень скептически отношусь к тому, что какой-либо масштаб экономических потрясений может создать такую волну народного недовольства, которая заставит власть поменять политическую линию или привести к смене политического режима. Честно говоря, мы можем посмотреть на пример Венесуэлы, который у нас на глазах.

Михаил Соколов: Вы, как и в других интервью, на раскол элит надеетесь, я так понимаю?

Сергей Алексашенко: Я точно считаю, что экономические трудности не станут причиной смены политического режима. Экономические сложности в том масштабе, которые были в 2022 году, которые я предвижу на 2023 год, они не вызовут народного восстания достаточно мощного или хотя бы сколько-нибудь значимого.