"Свобода" начала свое вещание 70 лет назад, 1 марта 1953 года, как мягкая сила холодной войны. Не бомбить – а разговаривать. Не отвергать – а информировать и приглашать думать. В психологии это называется "взрослым собеседником". Трудно выдерживать амплуа взрослости, когда подросток вырывается, лукавит и ищет простых решений.
70 лет ответственного разговора, горькой правды и надежды на добрую волю аудитории – такова вкратце история нашей радиостанции. В политическом плане в основе концепции вещания лежали довольно простые (но очень долгие в воплощении) методы.
Во-первых, избавление от страха перед ядерной войной со стороны Запада: Америка никогда не нападет первой. Во-вторых, просветительство, понятое самым широким образом: как и чем живет свободный мир. В-третьих, обучение инструментам думания: чтение главных книг прошлого и настоящего, где глубина постижения политических, социальных, этических проблем помогала бы формированию собственного мировоззрения. Другими словами, "Свобода" не была простым эхом, пассивно отражающим настроения в России, но и формировала их. Как знать, скоро ли современные понятия о рынке, демократии и правах человека стали бы привычными в среде советской интеллигенции, если бы не ежедневный разговор об этом – на родном языке – по всем "голосам"?
Свобода нужна всем, даже тем, кто об этом не подозревает
Семь десятилетий "Свободы" – это несколько культурных эпох. Большинство отечественных писателей и мечтать не могло о стольких читателях, сколько слушателей давали им короткие волны, и это несмотря на мощное и непрекращающееся глушение. Парадокс: всё взрослое население страны дружно отрицало, что слушает "голоса", но стоило им передать в эфире что-нибудь пикантное, как все желающие об этом сразу же узнавали. В 1983 году я лежал в ленинградской больнице на окраине города. Из четверых в нашей палате один слушал в наушниках Би-би-си, я (также в наушниках) "Свободу", третий сосед – на полную громкость – "Голос Америки", пока мы не заставили его потребовать из дома наушники. Четвертый хмуро читал обернутого в бумажку "Ивана Чонкина".
Никаких специальных дискуссий у нас не возникало, поглядывали друг на друга, пересказывали услышанное и посмеивались. Советскую власть никто уже не боялся, старались только, чтобы не обдала на полном ходу грязью из лужи.
Заграничное радио плавно входило в нашу реальность. Проникали и подхватывались темы и пласты прошлого: история революции, коллективизация, голодомор, репрессии. Мы сейчас уже забыли, что само выражение "большой террор" родилось не просто в эмиграции, но было придумано руководителем Русской службы Радио Свобода Леонидом Владимировым. Переводя знаменитую книгу Роберта Конквеста The Great Terror, Владимиров настаивал: ни в коем случае нельзя передавать это как "великий" террор, только – большой. А ведь многие в эмиграции протестовали, считали, что "большой" умаляет масштаб трагедии. И Конквеста читали на свободовских волнах месяцами.
Лексика зарубежья, слова и обороты перенимались слушателями постоянно. КПСС стали в шутку называть "правящей партией". Один знакомый ученый на еженедельной политинформации в своём институте произнес: "Леонид Брежнев", без отчества. Из зала с усмешкой отметили: "Наслушался!" Александр Солженицын, Надежда Мандельштам, Лидия Чуковская, Светлана Аллилуева, Аркадий Белинков, Владимир Войнович, Виктор Некрасов, Сергей Довлатов – все они пришли на советскую кухню поначалу из радиоприемников. И это не преувеличение. Глубже они познавались, разумеется, на бумаге, но шире – на коротких волнах.
Довлатов и сам вспоминал, как в Ленинграде приехал к друзьям выпивать куда-то на окраину города, но в тот вечер "Свобода" передавала в дикторском (Юлиана Панича) чтении какой-то из его рассказов. И он засел в хозяйской спальне, не в состоянии оторваться от шипящего и свистящего приемника. "Чего ты там слушаешь? – кричали ему. – Это же твой рассказ!" Нет, не мог оторваться: запретный плод, магия волн придавала его собственным словам статус чего-то большего, чем просто "интеллектуальная фарцовка".
Ничем, кроме глушилок, не ограниченная, "Свобода" всегда стояла перед искушением сильного слова. Я много лет слушаю станционные архивы – от 1950-х до наших дней – и не перестаю поражаться, как терпеливо и деликатно в пору тяжелейших кризисов подавало радио новости, обзоры, аналитику. Ни один политический или государственный деятель не был ведущими "Свободы" оскорблен или унижен. Ни Брежнев, ни Андропов, ни даже Сталин. Были факты, жёсткие комментарии, беспощадные подробности, нелицемерные выводы, но оскорблений, ругани не было никогда. И объяснение тут самое простое: при первом же непарламентском выражении на "Свободу" подали бы в суд – в американский. Поэтому советская пропаганда пользовалась своим бездоказательным лексиконом: клевета, мол, подлог, поклеп, – а иски держала при себе. Но станция никогда в перепалку с хулителями не вступала. У неё были свои кризисы, свои переломы и вывихи, но и излечивалась она сама.
Главное, что "Свобода" приходила в Россию. После провала путча был немалый период идеальных отношений, массовой ретрансляции передач, круглых столов и встраивания в полноценную жизнь страны. Радио зазвучало изнутри общества. Свободовские корреспонденты ездили теми же трамваями, что и слушатели. Бывал, впрочем, и скепсис, и уверенность части россиян, что ни в каком зарубежном радио они не нуждаются, не надо учить их демократии.
Первая попытка свободы провалилась – и для радио, и для всех демократических институтов. Анализом поражения заняты сейчас все. Я нисколько не сомневаюсь, что "Свобода" в Россию вернется – в Россию более опытную и повзрослевшую, восприимчивую к демократическим ценностям. Свобода нужна всем, даже тем, кто об этом не подозревает. Как вольный воздух. Как чистый эфир.
Иван Толстой – обозреватель и историк Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
