Гуманитарный коридор – понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал "Гуманитарный коридор". По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие – Иван Толстой и Игорь Померанцев.
Иван Толстой: Наши собеседники сегодня – беженцы из Мариуполя, мать и сын, Ирина и Иван Манко. Им удалось выехать из города 16 марта 2022 года, в так называемый "день Драмтеатра", когда здание с находившимися там людьми было уничтожено российской бомбой. Иван вывозил своего отца с инвалидностью после перенесенного инфаркта из города, поэтому получил право покинуть Украину.
Ирина, расскажите, пожалуйста, вашу историю бегства.
Ирина Манко: Мариуполь находится недалеко от Донецка, и мы привыкли к таким волнениям, обстрелам. Выехали мы 15 марта. Мы увидели, что люди на машинах выезжают в сторону моря. Мы подошли, была пробочка небольшая. А дети ходили за водой к Драмтеатру. Пришли, и сын говорит: "Давайте собираться, попробуем сегодня выехать". У нас было две машины, несколько семей, мы погрузились в эти две машины и постарались выехать по берегу моря. Были пробки, мы простояли два часа, а это был март, стало темнеть раньше, и мы побоялись ехать, потому что комендантский час, чтобы не было опять обстрела. Сын сказал, что сегодня не получится, завтра с утра и поедем.
Хватило бы бензина добраться до Бердянска, а там уже разберемся. И мы поехали
Мы вернулись, легли спать, ночь была очень беспокойная, и ночью к нам прилетело. Угол дома обвалился, детская спальня пострадала очень сильно. С 4–5 часов мы были на ногах, пришли люди знакомые, они не вылезали из погреба, потому что на их глазах горел дом и был еще жуткий страх. Они так и сидели в погребе. Мы их вытащили и сказали, что нужно ехать. Мы не дождались комендантского часа, сын нас погрузил, сказал лишнего ничего не брать, и так людей много, главное, что документы взяли с собой, хватило бы бензина добраться до Бердянска, а там уже разберемся. И мы поехали.
Такое впечатление, что город был весь в дыму, а за нами уже образовалась колонна. У нас там пляжная, курортная зона, и мы как отъехали от Мариуполя, впечатление было, как уехали в другой мир, потому что было голубое небо и белые облака.
Игорь Померанцев: Вы говорите о решающей роли вашего сына в эвакуации. Сына зовут Иван, и он с нами в студии. Знаете, Иван, у японского писателя Акутагавы есть рассказ "Расёмон", события которого представлены с разных точек зрения. Как вы видите эту эвакуацию, о которой рассказала мама?
Иван Манко: Вижу я ее намного детальнее. Я покидал дом. Сначала на машине, после мы поняли, что уже езда на машине бесполезна, очень много перекрыто дорог или просто разбито, надо экономить топливо, потому что двигались уже пешком до того места, где мы остановились, где был подвал, наше убежище и дом на эти три недели до того момента, как мы выехали. Нам повезло, что 26 числа я заправил свою служебную машину, полный бак, это был джекпот на то время, так как были огромные очереди на заправках уже с 24 числа, топлива с каждым часом было все меньше в нашем городе. Потом я уже с друзьями общался, что просто людям приходилось вскрывать резервуары с топливом, кто-то туда опускался и ведрами черпали оттуда топливо.
Игорь Померанцев: Иван, мама вспомнила, что, когда вы подъезжали к Бердянску, небо было ярко-синим и светило солнце. Вы помните это небо?
Иван Манко: Незабываемая картина в моей жизни. Это была просто картина какого-то талантливого художника, небо невозможно было описать словами, и облака эти, и наши поля красивые, и природа. Всю картину портила только разбитая техника.
Иван Толстой: Иван, я знаю от вашей мамы интереснейший эпизод встречи со львом. Вы не расскажете?
Иван Манко: У нас был очень красивый зоопарк со львами, тиграми, волками, верблюдами и прочими. После 24 февраля все это пришло в упадок, и после нескольких артиллерийских попаданий или попаданий авиации некоторые животные погибли, а некоторые вышли из своих вольеров. Зоопарк находился буквально в 50–100 метрах от родничка, небольшой нашей речки. Персонала уже нет, звери покинули свои вольеры, кто выжил, звери тоже боятся, они сразу побежали пить. Я видел, как вдалеке люди набирали воду и рядом пил воду лев. От своих друзей я слышал, что бегали по городу волки уже. Звери как могли себя защищали.
Игорь Померанцев: Ирина, блокаду Мариуполя в официальных документах называют "гуманитарной катастрофой". Но это в официальных документах. А что это значит в бытовом смысле?
Ирина Манко: Когда было попадание и отключили электроэнергию и связь, то пропала возможность оповещения о воздушной тревоге. И люди, если раньше они оставались на своих местах, ждали сигнала и уходили в подвалы, то потом они уже не ждали, они уже жили в подвалах. Когда долго сидишь там, ты не видишь этой реальности, не ощущаешь ее, чувство самосохранения у тебя на первом месте, а другие чувства притупляются. Когда рушатся дома, сегодня он был, прошла ночь – и его уже нет, когда видишь трупы, когда видишь, как изменился город буквально за ночь, когда ты выходишь, а мы выходили почти каждый день. Иван, правда, шел дальше, он нас далеко не отпускал.
Во-первых, он нас собрал в одном доме. У нас квартиры у обоих на пятом этаже, не очень комфортно себя чувствуешь, когда начинаются обстрелы и бомбардировка. Он нашел нас уже в подвале и сказал, что мы берем то, что необходимо, и едем с ним. Может быть, то, что мы не сидели все время в подвале, дало нам силы на другие действия и на то, что мы смогли оттуда выехать.
Война показывает, кто есть кто. Вот это жутко
Мы не жалели о том, что бросаем все то, что нажито непосильным трудом, как говорится, потому что терпеть и ждать было нельзя. И ты видишь, как меняется психология людей. Жутко было смотреть на мародерство, оно просто накрыло волной наш город. Если вначале еще были какие-то полицейские машины, посты, которые не давали людям впасть в этот грех, то потом, когда совсем другие дела их занимали, МЧС больше работала и они не занимались такими делами, у них хватало работы, чтобы завалы разгрести и медицинскую помощь оказать людям, то люди просто тащили все, что можно было тащить. Вроде бы это твои соседи, с которыми ты недавно жил, а сейчас ты видишь, как они гребут огромные пылесосы из супермаркетов… Вот зачем ему в квартире огромный пылесос, которым моют площади супермаркетов? Я до сих пор не могу этого понять. Они везут вешалки пустые. Были прилеты в огромные сетевые магазины, они их разграбляли, брали не необходимые вещи, а пиво, водку. А в то же время были люди, которые ходили и обменивали: может, вам что-то нужно? У вас это есть, а у нас – вот это, давайте поменяемся? Люди дарили свою одежду. Эти две грани человеческие… Как говорится, война показывает, кто есть кто. Вот это жутко.
Иван Толстой: Ирина, а что касается пропитания? Бомбят, стреляют, а нужно что-то приготовить, горячая пища нужна какая-то.
Ирина Манко: У нас еще сначала был газ, но третьего марта обрубили газовую трубу, и весь Мариуполь стал готовить на кострах. Люди подъездами собирались вместе, у каждого подъезда был свой очаг. Обстрел не обстрел, но надо было поддерживать огонь и детей кормить. Если одни магазины закрылись и в них просто мародерством занимались, то другие, наоборот, старались организоваться, раздавали или продавали продукты, люди становились в очередь, и более цивильно все это проходило. Но потом, когда уже прошла первая неделя, вторая, мы увидели, что никакой гуманитарной помощи нет, нас окружили и началось: куда прилетело, где разбомбили магазин, где можно было пойти что-то взять, то люди шли и брали. Обменивали те, у кого что-то есть, как одежду, так и пищу.
Иван Толстой: Иван, как вы можете оценить настроение людей в городе в те три недели, что вы застали Мариуполь в таком положении?
Ирина Манко: Мама абсолютно права, на два лагеря поделились люди, кто-то организовывался и помогал старикам, детям, кормящим матерям, кто-то развозил воду и еду, которая у них оставались, кормил соседние подъезды и дома, кто-то просто занимался мародерством. Но мародерство могло быть разное. Кто-то брал мясорубки и пылесосы никому не нужные, а кто-то брал еду.
Я увидел, что "Метро" не открыли, а его вскрыли
Лично я видел два случая. Это сеть магазинов "Метро". Мы поехали в этот магазин, так как оттуда начали ехать огромные тележки, набитые едой. Мы поехали по направлению к этому огромному оптовому магазину, это было 28 февраля, нам сказали, что "Метро" открыли, можно брать, что хочешь. Естественно, мы хотели хоть как-то пополнить свои запасы. Я, моя жена и сын, мы поехали, припарковали машину, я им сказал сидеть в машине, я пойду посмотрю. Но, сделав десять шагов вперед, я увидел, что "Метро" не открыли, а его вскрыли. Вся плитка была мокрая, разлиты какие-то напитки, алкоголь, люди были уже навеселе, я аккуратно стал пробираться и смотреть, что осталось на полках.
Хорошо, что я был в этом магазине не один раз, я пошел сразу в продуктовый, туда, где крупы, но эти полки уже были пустые. Что-то оставалось на втором ярусе, куда подъезжает погрузчик и снимает оттуда палету. Я подумал, что можно залезть, но при мне оттуда упал человек, и эта идея сразу отпала. После 15 минут кружения по магазину мне повезло найти пачку макарон, которая у кого-то упала, так как она была чуть подбита, две упаковки авокадо, это был самый ценный груз, и немного зелени. Вся пища была полезная, питательная. Уже холодильники не работали, я вытащил себе оттуда одно растаявшее мороженое, потом доехал до мамы, она была дома, угостил мороженым маму и сам съел.
Игорь Померанцев: Ирина, с 2014 года Мариуполь был прифронтовым городом. Вы родились в Мариуполе, ваше детство прошло в городе, вы окончили университет. Какой был образ города до 2014 года, ваше детство, ваша юность, ваши студенческие годы?
Это всегда был очень зеленый и красивый город
Ирина Манко: Несмотря на то что у нас было три больших завода в городе – "Азовсталь", Ильича и "Тяжмаш", – были проблемы с экологией, но это всегда был очень зеленый и красивый город. У нас было много роз, изумительные выставки цветов каждое лето. Я до сих пор помню эти гладиолусы, эти розы неимоверных расцветок. Люди говорили: "Как? Там же степь кругом!" Мне до сих пор не хватает моря, потому что из окна своей квартиры я смотрела на море. Это ностальгия по тому, что уже не вернешь. Много парков было. С транспортом у нас проблем никогда не было, нам повезло, может быть, и с руководством, и с тем, что у нас город и портовый, и производственный, у нас всегда были в городе деньги, поэтому руководство всегда старалось, чтобы не было проблематично добраться до любого района города. В городе было 4 больших района: два производственных, один приморский, возле порта, и центральный, где жила я. В центральном районе располагались все учебные заведения, управленческие учреждения. Я в педагогике около 30 лет.
Несмотря на то что у нас были проблемы с экологией, к нам в город многие приезжали, потому что он постоянно развивался – стройки, развитие. Город был очень многонациональный: и греки, и цыгане, и грузины, и армяне, и азербайджанцы, и татары. Мариуполь был основан греками, которые прибыли через Черное море в Азовское и там устроили свое поселение, а после, уже при Екатерине Второй, был основан город в Азовском море. У нас никогда не было проблем с какой-либо национальностью в городе.
Каждый год во вторую неделю сентября проходил День города. Был многонациональный парад. По центральной улице города шли дети, колонны с транспарантами, каждый представлял свою национальность, свои танцы, свои песни. А затем на центральных улицах проходили кулинарные праздники, каждая кухня свои лучшие шедевры представляла: армяне – коньяк, грузины напротив шашлык жарили, азербайджанцы – сладости, татары – свои изумительные соления, острые пряности, оливковое масло, русские и украинцы – вареники и блины. Ходишь, общаешься с каждым. И не существовало какой-либо национальной проблемы.
А после 14-го года город стал развиваться еще быстрее, семимильными шагами. Возросла инфраструктура, появились новые объекты спортивные и культурные, была отремонтирована гавань, готовился к постройке аквапарк, мы всем городом обсуждали проект этого строительства, летом 2022 года должна была начаться его постройка. Мы ждали новых инвестиций, новых курортников, потому что город значительно очистился, и к нам стали приезжать на отдых люди.
Иван Толстой: Ирина, я знаю, что вы как педагог, как логопед нашли себя в Праге. И слава богу, это действительно очень нечастый случай, когда профессионально человек состоялся. Иван, я хочу спросить вас: вы кто по профессии, кем вы работали и что происходит с вами сейчас в профессиональном отношении?
Иван Манко: По образованию я юрист, но, к счастью или к сожалению, долгое время не проработал по специальности, проходил в нескольких государственных структурах Украины службу: и в тюремной службе, и в Вооруженных силах Украины. В 2020 году я не продлил свой контракт с Вооруженными силами Украины, и мне повезло оказаться в качестве логиста в частной компании, которая занималась поставками огнеупорных материалов на наши металлургические гиганты "Азовсталь" и Ильича. Я до сих пор работаю на них удаленно. Это огромная удача для меня и для моей семьи, что эта компания еще работает и стабильно выплачивает заработную плату, так как изначально эта компания в 2014 году переехала из Донецка, то есть это уже второй удар для них. И очень сильный руководитель, ментально и психологически, что он до сих пор продолжает работать, заряжать нас на новые свершения и поддерживать нас на плаву.
Игорь Померанцев: Ирина, после оккупации Мариуполя многие жители города прошли через российские фильтрационные лагеря. Вы что-нибудь слышали об этом, кто-нибудь из ваших знакомых прошел через эти лагеря?
Как можно было говорить о том, что это "наши" с другой стороны пришли?
Ирина Манко: Те мои близкие, которые остались там, как таковую связь мы потеряли, иногда она прорывается, но они остаются в Мариуполе и ничего не говорят по этому поводу. Они говорят, что все хорошо и все их устраивает. Они не видят возможности выехать оттуда, у них нет желания покинуть Мариуполь, потому что их все устраивает. Что меня поражает после того, что мы прошли все вместе, после того, что мы видели каждый день, как изменялся наш город. И как можно было говорить о том, что это "наши" с другой стороны пришли?
Я не хочу никого обидеть, я не могу сказать, что русские все плохие, нет, речь об этом не идет, потому что в каждой нации есть гнильца, как и у украинцев, так и у русских. У меня половина родни в России, у меня отец русский, я не хочу сказать ничего по этому поводу, у меня нет никакого предубеждения, но в то же время как можно было творить такие деяния в этом городе, я не могу понять. Насчет фильтрационных лагерей я ничего не могу сказать.
Иван Толстой: Ирина, а что с вашей квартирой?
Ирина Манко: В мой дом был прилет, моя квартира пострадала, но нельзя сказать, чтобы сильно. Мы оставляли ключи, там люди вставили окна, но потом крыша потекла – и квартиры фактически нет, она разбита.
Игорь Померанцев: Иван, вы выросли в украинском городе Мариуполе, вы учились в школе, вы учили украинский язык. Вы чувствовали какую-то принадлежность к украинской культуре, к Украине?
Иван Манко: Да, я говорю по-украински, и это до сих пор украинский город для нас, с первого класса все обучались на украинском. Но так как как у нас регион русскоязычный, сейчас это очень звучит остро для многих, поэтому я говорю, что это мариупольский язык, а жители Харькова, когда говорят на русском, говорят, что мы говорим на харьковском, чтобы люди, которые говорят по-украински, еще больше удивлялись, что мы живые и мы оттуда выехали. И нас ничего не может сломить, и их вопросы по поводу языка никак не повлияют на наше отношение к Украине.
Иван Толстой: Видите, как мы сегодня смогли объясниться на хорошем пражском языке?
Игорь Померанцев: Вы хотели бы вернуться в мирный украинский Мариуполь?
Иван Манко: В мирный украинский Мариуполь вернуться хотелось бы, конечно, но будет очень проблематично не то что вернуться туда, мы верим в свои вооруженные силы и в нашу победу, но психологически люди, которые просидели в подвале этот месяц, два, три, потом вышли, их "освободили" и они увидели своими глазами то, что произошло с городом, приняли это по-своему. Я, который ходил ежедневно до 16 марта по улицам своего родного украинского Мариуполя… Спустя время после победы, когда мы сможем туда вернуться, очень тяжело будет ходить по тому же восстановленному городу с новым зданиями, с отсутствующими основополагающими зданиями, как Драмтеатр и Часы (есть такой в центре города пешеходный переход у нас). Этих зданий уже не будет, а когда они отстроятся, это уже не те здания будут, это уже не будет прежний Мариуполь. Но картинки этих руин останутся со мной навсегда.
Ирина Манко: Очень тяжело думать о том, что в ближайшее время мы не сможем туда вернуться. Но мы хотим вернуться, мы обязательно вернемся, и мы будем помнить, какой был город наш до 24 февраля.
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. Гуманитарный коридор. Моментальные истории жизни.
