Как мятеж Пригожина повлияет на экономику России. Санкции и война: может ли обрушиться бюджет?

В эфире экономист и политик Сергей Алексашенко.

^{Видеоверсия программы}

Михаил Соколов: Наш гость сегодня – экономист, политик Сергей Алексашенко. Поговорим о мятеже в России и об экономике России. Сегодня новость: впервые на публике по поводу пригожинского мятежа публично высказался министр обороны России Сергей Шойгу.

Михаил Соколов: Некоторые аналитики считают, что мы видели попытку Евгения Пригожина стать Владимиром Путиным. Была ли у Пригожина с опорой на частную армию реальная возможность, да и замысел, наверное, взять власть или это была только действительно демонстрация против руководства Министерства обороны во главе с Шойгу?

Сергей Алексашенко: Моя позиция состоит в том, что не было никакой попытки государственного переворота, что Евгений Пригожин преследовал цели, можно, наверное, говорить о корыстных целях, может быть, можно говорить о карьерных целях с точки зрения смещения министра обороны, начальника Генерального штаба и замещения их людьми, которые более лояльны Евгению Пригожину. Но я не видел ни одного проявления, которое бы говорило о том, что Пригожин намерен сместить Путина с поста президента, что он хочет взять власть в свои руки. Даже если у него такие мысли были, мы видели, что российская государственная элита, путинская элита, армия не выразили ни малейшей поддержки, ни одного голоса в поддержку Пригожина не раздалось. На самом деле мне кажется, что и Кремль, немного поостыв, посмотрев на ситуацию, как-то понял, что на мятеж это не сильно тянет. Мы видим, что в последние дни практически вся государственная пропаганда говорит о том, что Пригожин преследовал личные интересы, что это была борьба за деньги. Неслучайно все больше и больше информации о том, сколько контрактов было у Пригожина с его компаниями и так далее. Мне кажется, что Шойгу просто отстал от жизни, говорит то, что было на повестке дня в первые дни. Я буквально сегодня получил опросы "Левада-центра": 60% считает, что Пригожин преследовал корыстные цели, 40% считают, что Пригожин хотел изменить государственный строй Российской Федерации.

Михаил Соколов: На ваш взгляд, путч – в какой степени это сочетание случайностей каких-то, а в какой все-таки закономерное событие? Поскольку построенная Путиным система шаг за шагом вела сама себя, возможно, к кризису. Создание этой частной армии, безусловно, провоцировало конфликт с силовыми структурами другими.

Сергей Алексашенко: Я процитирую Илью Кормильцева, песня для "Наутилуса Помпилиуса" 30-летней давности: "Если ты пьешь с ворами, то опасайся за свой кошелек". Мне кажется, что это иллюзия чья-то в Кремле, что можно создать частную армию, во главе которой стоит уголовник, с менталитетом уголовника, что он не будет преследовать свои корыстные цели в какой-то момент. То есть полагаться на таких людей, полагаться на такую частную армию, притом что непосредственно военными командирами были бывшие офицеры ГРУ, бывшие офицеры российского спецназа. Тем не менее, армия под управлением уголовника – это остается армия уголовников. Когда туда стали брать людей из зон заключения, понятно, что это не те силы, на которые можно положиться. В этом отношении, конечно, некий бунт, некий мятеж, в моем понимании он был достаточно предопределен. Вопрос в том, в какой форме состоится, по каким причинам, что станет для него триггером. Поэтому называть его случайностью я не могу. Но, с другой стороны, не нужно забывать, что Евгений Пригожин уже практически два месяца назад, 9 мая, в такой сакральный день для Владимира Путина, назвал его "старым дедушкой", задал публичный вопрос: а не является ли дедушка мудаком? Соответственно, я понимаю, что это личное оскорбление, которое Путин не может простить даже человеку, который абсолютно лоялен для него. В моем понимании то, что к Пригожину отнеслись так жестко, спасибо, что не уничтожили на месте, тем является некоей закономерностью. Потому что мы знаем, что многие люди, которые пытались разбираться в личной жизни Владимира Путина, которые рассказывали о жизни его детей, они подвергались разного рода преследованиям, притеснениям, увольнениям с работы. Поэтому назвать это все случайностью, наверное, тоже нельзя.

Михаил Соколов: Антивоенное какое-то настроение вы не почувствовали? Все-таки кое-что он высказал нестандартное для современной российской власти, критика в адрес вооруженных сил, дискредитация и так далее.

Сергей Алексашенко: Мне кажется, слова действительно прозвучали достаточно острые и обвинительные. Как это бывает у экономистов, стакан либо наполовину пуст, либо наполовину полон. С одной стороны, можно было отнестись к словам Пригожина, что это антивоенный протест, что Россия не добилась ничего из того, что хотела, что она добилась прямо противоположного. А с другой стороны, можно было прочитать эти слова как упрек в адрес генералитета, министра обороны Шойгу, начальника Генштаба Герасимова, что они не смогли выполнить правильно приказ Верховного главнокомандующего и добиться тех целей, которые он поставил. Это заявление носит двоякий оттенок, его можно и так, и так трактовать. Конечно, кто хочет, тот видит в этом стакан наполовину пустым, кто не хочет, тот видит стакан наполовину полным. Что является правдой, я думаю, никто, даже Пригожин сегодня не сможет сказать.

Михаил Соколов: Как вы оцениваете появление на политической арене России Александра Лукашенко в качестве переговорщика и фактически спасителя системы? Получилось, что не Путин решал главные проблемы в переговорах с ними, а именно президент другой страны. В чем его, на ваш взгляд, личный или политический интерес здесь?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, ответ на этот вопрос достаточно прост: конечно, Лукашенко не играл никакой содержательной роли в этих переговорах. Понятно, что не он определял переговорную позицию Кремля. Возможно, он был посредник, как Маша с Дубровским общались через дупло, Лукашенко был таким дуплом. Глупо отрицать, что у Лукашенко есть свои собственные цели, ему хочется поднять свой политический вес, ему хочется показать не столько Кремлю, Кремль достаточно хорошо понимает роль, которую играл Лукашенко, а показать российскому обществу, российским элитам: а может, и я на что сгожусь? Может, и сгодишься. Он надувает щеки, говорит: смотрите, какой я важный, какой нужный, поэтому не думайте меня ущемлять, оставьте меня независимым, я в какой-то момент обязательно пригожусь и что-то полезное для вас сделаю. Обратите внимание, что никто из официальных российских источников, из официальных российских лиц не комментирует ход переговоров, подробностей переговоров с Пригожиным. Что называется, в этом отношении классическая формула: язык дан дипломатам, чтобы скрывать свои мысли. Поскольку, видимо, переговоры вели не дипломаты, то они поняли, что лучше всего молчать на эту тему. Свято место пусто не бывает, поскольку никто не занял место идеолога переговоров или основного переговорщика, Лукашенко быстро сообразил, что здесь можно исполнить цыганочку с выходом, сорвать на этом какие-то аплодисменты, может быть, даже пару галочек для себя поставить.

Михаил Соколов: Сам Пригожин в каком-то смысле появился тоже сегодня на арене, правда, прислав опять звуковое сообщение. Давайте мы его послушаем.

Михаил Соколов: Получается, что господин Пригожин хочет остаться действующим лицом российской политики? Насколько это возможно и реалистично?

Сергей Алексашенко: Я думаю, что он не прочь был бы остаться действующим лицом российской политики. Я думаю, одна из версий пригожинского демарша, что человек перевозбудился, его возбудили, подначили и подтолкнули к некоему всплеску эмоций. Он подостыл и говорит Путину: царь-батюшка, я с тобой. Подтверждение моей теории, которая мне кажется адекватной, что это не был бунт против Путина, что это была военная акция на выполнение тех задач справедливых, правильных задач, с точки зрения Пригожина, которые ставит Путин. Таким образом Пригожин посылает месседж: ребята, смотрите, если вам станет плохо, если вам понадобится настоящий боевой командир, если вам понадобятся настоящие боевые части, которые смогут решать какие-то задачи, то я здесь, я рядом, я всегда готов прийти к вам на помощь. Да, Пригожин делает такой шаг назад, остывает. Но тему предательства, тему того, что у России нет адекватного военного руководства, он продолжает. Карфаген должен быть разрушен, а Шойгу должен быть смещен.

Михаил Соколов: Если говорить о том, что происходит сейчас с этими силами, есть информация о том, что они перемещаются на территорию Беларуси. На ваш взгляд, если посмотреть на суммы, которые прозвучали, достаточно большие, которые тратились на эту организацию, та же Беларусь прокормит вагнеровцев или все-таки на самом деле они перейдут в конце концов под российской контроль, даже находясь на этой территории?

Сергей Алексашенко: Мы же не знаем, какие были договоренности, можем только строить гипотезы. Насколько я понимаю из тех цифр, которые озвучил Путин, и из тех цифр, которые озвучил Киселев на ВГТРК, что у Пригожина были огромные контракты с российским Министерством обороны, с другими госструктурами, начиная с 2012 года, на общую сумму, близкую к одному триллиону рублей. Даже если предположить, что у него было 10% рентабельности, уже сто миллиардов он мог на этих контрактах заработать. Очевидно, что какая-то часть этих денег ушла на содержание своих боевиков при операции в Сирии. Не будет же Пригожин из своего кармана финансировать военные операции в Сирии в интересах российского правительства. Да, конечно, после этого получил нефтяные месторождения, начал зарабатывать. Соответственно, мы понимаем, что Пригожин большие деньги тратил на "фабрику троллей", на всю свою медиаимперию, которая достаточно эффективно работала в интересах Кремля, это тоже стоило каких-то денег. Но сказать, что Пригожин остался нищим, мне кажется, что это неправда. Мы можем опять строить гипотезы, почему и что "Вагнер" делает в Беларуси. Мне кажется, что пауза, антракт между первым актом или восьмым актом, который называется "война в Украине", и девятым актом, который называется "что будем делать дальше?", где какая-то часть вагнеровцев уедет на зимние квартиры. Как мы понимаем, это не постоянная структура, люди не то что днюют и ночуют по многу лет, у них есть контракты на какие-то сроки, после чего они могут возвращаться к себе по домам. Соответственно, они должны сейчас решить, кто поедет по домам, на какие сроки, а кто поедет в Африку продолжать начатое дело. Не зря же российский МИД на прошлой неделе сказал, что все цели, все обязательства, которые были у "Вагнера", они остаются – это в интересах российского правительства. Я не думаю, что группировка "Вагнера" пробудет в Беларуси слишком долго. Думаю, что у Пригожина самого хватит денег, чтобы ее прокормить. Но точно не будет нагрузка на Беларусь, на бюджет Лукашенко. Я думаю, что и Лукашенко может получить какие-то деньги от российского бюджета, если уж совсем там дела плохи. Точно совершенно Лукашенко не из тех, кто будет тратить деньги на содержание Путина и его команды. То, что он с Путина стребует денег в той или иной форме, в это готов поверить, а то, что он Путину даст денег, простите, так, наверное, еще не бывало.

Михаил Соколов: Если подсчитывать расходы, которые делало Минобороны на питание, на ЧВК, страховки, "фабрика троллей" и прочее, набегает сумма порядка двух триллионов рублей. Насколько это большие деньги? Каким образом эти деньги выглядят в структуре российского бюджета, насколько велики были расходы на эту частную армию, опричнину, по-разному это называют?

Сергей Алексашенко: Я, честно говоря, цифру два триллиона за год не слышал. Путин озвучивал порядка 270-280 миллиардов за 12 месяцев с мая по май, то есть с того момента, когда "Вагнер" призвали в Украину. Я слышал цифру от Киселева около триллиона, и это все контракты, полученные с 2010 года. Точно совершенно не оценка за один год. Два триллиона за один год – это безумно много. Весь военный бюджет без учета военной операции российских вооруженных сил составляет порядка трех триллионов рублей. Поверить, что Шойгу от щедрости своей души отдал две три своего бюджета Пригожину, послушайте, так не бывает. Поверить, что Шойгу мог отдать 300 миллиардов, то есть 10%, да, конечно, потому что мы понимаем, что после трех триллионов, которые были в бюджете, в распоряжении Министерства обороны дополнительно еще триллиона четыре. Понятно, что из этих 3-4 триллионов дополнительных денег вполне реалистично выглядит, что Пригожин мог получить 10%, исходя из того, что у него группировка была в среднем 25 тысяч, а вся российская военная группировка в Украине от 200 до 250 тысяч. Сказать, что это маленькие деньги, было бы смешно, потому что 30 миллиардов, озвученные Путиным, – это 4 миллиарда долларов за один год, это колоссальные деньги. С точки зрения всех расходов Министерства обороны это не очень много.

Михаил Соколов: Без этой структуры в принципе российские власти смогут обходиться, если бы они ее сейчас полностью распустили? Дело в том, что есть еще другие ЧВК, которые, кстати говоря, не разрешены российским законом, они тоже существуют, где-то действуют. Откуда такой большой интерес именно к этому политико-экономическому феномену в России возник?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, что речь идет о грызне бульдогов под ковром или драке за внимание Владимира Путина. Потому что Пригожин со своим "Вагнером" показал, что это боеспособная группировка, видимо, заслужила какие-то устные слова поощрения или удовлетворения от Путина, о чем быстро стало всем известно, люди, которые захотели внимания Путина, начали создавать свои частные военные компании. Насколько я понимаю, с позавчерашнего дня, с 1 июля все эти компании должны прекратить свое существование, а все люди, которые подписали с ними контракты, должны переподписать контракты с Министерством обороны. В этом отношении бюрократически Шойгу победил, сказав, что если армия воюет в Украине, нормальным принципом является единоначалие. Не может быть такого, что половиной армии командует один, а половиной или частью армии командует кто-то другой, выполняя другие задачи. Я думаю, что на сегодня мы можем забыть про частные военные компании в России. Сегодня есть российская военная группировка, которая состоит из добровольцев, из мобилизованных, из контрактников, то есть разношерстная достаточно группировка в том плане, что люди с разным военным опытом. Сможет ли российская армия обойтись без "Вагнера"? Судя по всему, Пригожин со своим "Вагнером" оставили военные позиции практически сразу, через пару недель после того, как взяли Бахмут, уже не были на передовой линии, соответственно, российская армия каким-то образом продолжала боевые действия, выполняя линию Суровикина стратегической обороны. Мы видим, что по последним неделям российская группировка даже какие-то, может быть, не очень большие, но достаточно серьезные контрнаступательные, наступательные операции проводит в районе Донбасса, которые заслуживают серьезного внимания со стороны вооруженных сил Украины. Сказать, что российская армия совсем потеряла боеспособность – это будет неправда. Да, конечно, если верить военным экспертам, можно говорить о том, что "Вагнер" был более эффективен, но сказать, что российская армия потеряла все возможности, тоже будет неправда.

Михаил Соколов: Будет ли у населения спрос на военный популизм, на таких энергичных политиканов военных или бывших военных, которые будут критиковать власть за якобы неэффективность операции в Украине, за слабость, или это пройденный момент?

Сергей Алексашенко: Вы очень хороший вопрос задали, мне кажется, что называется, не в бровь, а в глаз, потому что "Вагнер" Пригожина – это в какой-то мере феномен Жириновского, повторение феномена Жириновского через 30 лет, когда появляется некий политик, который в виде Дональда Трампа начинает говорить на языке электората о тех проблемах, о тех задачах, которые волнуют электорат, вопросы, которые стоят у него. В этом отношении в моем понимании Пригожин не только выражает позицию военных "ястребов", z-корреспондентов и прочих, но в российском обществе, опросы показывают, что есть 20–25% электората, которые категорически говорят, что нужно продолжать войну до победного конца. Россия платит огромную цену за войну, но при этом это не является ошибкой, нужно продолжать военные наступления. В этом отношении запрос на патриотизм путинского стиля, что воюем до победного конца, он, конечно, существует. Уход Пригожина, отстранение Пригожина из российского информационного пространства мало чего поменяет. Потому что в тех или иных формах российская государственная пропаганда продолжает насаживать те же самые месседжи, что нужно продолжать войну, нужно вести войну до победного конца. Хотя россияне выступают и за мирные переговоры, но при этом воюем до победы. Позиции Пригожина, "ястребиные" выкрики будут продолжаться. Я думаю, если опять (свято место пусто не бывает) Пригожин уйдет в тень и перестанет появляться в российском информационном пространстве, я не сомневаюсь в том, что через какое-то время появится Пригожин 2.0, может быть, он найдет какой-то другой выход к людям, к зрителю, и это будет не критика Герасимова и Шойгу, что-то другое, но точно совершенно эта позиция востребована в обществе.

Михаил Соколов: Давайте посмотрим, что граждане думают о затратах на "Вагнер", почему государство, как они объясняют, платило этой ЧВК и Пригожину.

Михаил Соколов: Как видно, особо никто не возмущается тем, что деньги тратились на компанию "Вагнер", на Пригожина и на войну. Высветил ли этот мятеж, путч ЧВК "Вагнер" какие-то слабые места путинизма, как это считает Михаил Ходорковский?

Сергей Алексашенко: Безусловно, мы можем говорить о том, что события, эскапада Пригожина высветила слабые места. В первую очередь ядро всей путинской системы, что в критической ситуации возникновение любой проблемы, неважно, от того, что провалился коровник и кончая тем, что в стране началось восстание военных частей, все решения в стране должен принимать Путин. Мы увидели, что никаких спикеров не появилось, никаких публичных лиц не появилось. Большинство деятелей того, что можно назвать путинской политической элитой, забились под ковер и молчали, не высказывая никакой точки зрения, не понимая, что происходит. Да, конечно, это и есть слабость путинской системы, что политики, бюрократы, чиновники, те, которым по должности положено брать на себя ответственность и принимать решения, Путин их от этого отучил, и это самая большая слабость путинской системы. Вторая слабость, которая, на мой взгляд, абсолютно четко высветилась, что система, которая строится не на законе, а строится на понятиях, в ней всегда могут происходить некие возмущения, которые предсказать невозможно, где, казалось бы, наиболее лояльные и наиболее доверенные люди к Путину, именно они стоят во главе каких-то действий, которые могут систему разрушить.

Казалось бы, если бы Пригожин был немножко более образован, он бы начал свой марш не от Ростова, а от Белгорода, где до Москвы было бы не тысяча километров, а 550, глядишь, он вошел бы в пределы МКАДа, в пределы Садового кольца, ситуация могла бы разворачиваться совсем по-другому. Поэтому там, конечно, слабости очевидны. Но, с другой стороны, я далек от мысли, что система однозначно рухнет. Мы увидели то, что путинская система закачалась, осталось чуть-чуть потерпеть, подождать, через несколько месяцев система рухнет под собственной тяжестью. У меня нет такого ощущения, мне кажется, что в глазах и путинской государственной элиты Путин проявил силу, потому что ему удалось взять ситуацию под контроль, удалось с минимальными потерями подавить возмущение людей с оружием в руках, подавить возмущение человека с ружьем. Опять опрос, который сделал "Левада-центр", говорит о том, что российское население считает, что российские власти скорее проявили силу, свои возможности в подавлении мятежа, нежели чем проявили слабость. Да, конечно, слабости есть, удар Пригожина, вольный или невольный, по путинской системе во многом оказался не дошедшим до цели, в какой-то момент боксер дрогнул, и сила удара резко ослабла.

Михаил Соколов: То есть, по-вашему, личный рейтинг Путина не пострадал от того, что он куда-то исчез? Одни говорят, что он уехал к себе в резиденцию, другие считают, что был на празднике "Алые паруса", в общем, какое-то время отсутствовал, и такая растерянность все-таки присутствовала в чиновничьей среде.

Сергей Алексашенко: Я опять сошлюсь на опросы "Левада-центра", они говорят о том, что доверие респондентов к Путину выросло, доверие к Шойгу, Лаврову, Мишустину упало, при этом, как ни странно, выросло доверие к российской армии по итогам всех этих событий. Мне кажется, что, собирая в кучу все, что мы сегодня знаем, как население отреагировало, что это борьба за деньги, что никакой серьезной попытки госпереворота не было, что путинская система проявила силу, я думаю, что опросы, которые пройдут в конце июля, покажут, что позиция Путина в глазах населения, рейтинг, на мой взгляд, повысится. Что касается бюрократической элиты, мне кажется, глядя глазами среднего чиновника, я понимаю, что Путин проявил силу. Можно говорить о каких-то сомнениях, качаниях в первые 12 часов, когда никто не понимал, что происходит, но то, каким образом это все закончилось, без единого выстрела, не считая шести сбитых вертолетов и самолета, но в принципе кровопролития не было, до Москвы вооруженные люди не дошли, после чего они все уехали в соседнюю страну. С точки зрения члена бюрократической элиты все закончилось более-менее благополучно, практически без потерь.

Михаил Соколов: Для оппозиции, которая критикует Владимира Путина за войну, этот эпизод с путчем плох, как все сложилось, или он полезен в каком-то смысле может быть? Или он плох и полезен одновременно?

Сергей Алексашенко: Я не отношусь к этому событию, как которое может быть хорошим или плохим, полезным или бесполезным. Как уход российской армии из Херсона, он для оппозиции оказался полезным или бесполезным? Наверное, это из другой плоскости, нельзя все сводить к этой линейке – полезное, бесполезное для оппозиции. Михаил Ходорковский практически мгновенно посчитал, что марш Пригожина на Москву открывает какое-то окошко возможностей для политических изменений в России. То есть он быстро провел свою оценку ситуации и решил, что, возможно, окошко открывается. Прошло несколько часов, мы выяснили, что это было не окошко, а мираж, в окошке луч солнца таким образом отразился, что нам показалось, что окно приоткрылось, на самом деле оно еще прочнее забетонировалось. С другой стороны политик не ошибается, если ничего не делает, кто не рискует, тот не пьет шампанское, поэтому обвинять Ходорковского, говорить, что он сделал какую-то ошибку, я не могу. Мне кажется, эти события никак не повлияли на позиции российской оппозиции. Кому хочется, тот говорит, что это продемонстрировало слабость путинской системы, что еще немножко, и она рухнет. Более сдержанным людям, как я, эта ситуация что-то показала, но, с моей точки зрения, ни о каком радикальном изменении картины пока речь не идет.

Михаил Соколов: Если про экономику, такой путч, если он был в развитии, он способен был бы на что-то повлиять? Я читал, как будто бы некое колебание мировых цен на нефть в связи с опасениями для российского рынка. Было это или нет, я, честно говоря, не знаю. Если бы Пригожин не отступил, каков был бы эффект?

Сергей Алексашенко: Сложно говорить, если бы да кабы. На счастье мировых финансовых рынков демарш Пригожина случился в выходные дни, когда биржевая торговля закрыта, говорить о каком-то направленном изменении нефтяных котировок или курса доллара, курса рубля невозможно. Мы видели, что в обменниках в Москве разные банки вели себя по-разному, у кого-то сразу случились панические настроения – это означает, что разница курса между покупкой и продажей резко выросла. В Ереване, например, перестали принимать российские рубли к обмену на выходные, опасаясь каких-то серьезных изменений в России. Когда ситуация к концу субботы успокоилась, то выяснилось, что рынки никак не отреагировали, в понедельник все открылось, как обычно, рубль продолжил снижение, что он и делал практически всю предыдущую неделю.

Что касается гипотетических сценариев, мы же должны понимать, что это зависит, грубо говоря, что бы сделал Пригожин, не отверни он от Москвы, то что бы дальше происходило. Одно дело он победоносно входит в пределы МКАДа, в пределы Садового кольца, проходит через Спасские ворота, где застревает его один танк с дулом, направленным в Кремль, садится в президентское кресло. Паника, крики: все пропало, бандиты взяли контроль за российским ядерным оружием. Понятно, что на рынках наступила бы паника, нефтяные цены наверняка бы взлетели куда-нибудь вверх, рубль рухнул бы куда-то вниз, если бы Центральный банк не объявил выходной день, мэр Собянин не остановил бы все торги на валютной бирже. Другой сценарий, как говорил Золотов, что на подходах к Москве мы бы обязательно его встретили, у нас там была вся группировка, завязались бы какие-то бои. Соответственно, с интересом бы начали смотреть. Я думаю, что реакция рынков была бы гораздо более сдержанная.

Михаил Соколов: Это все, к счастью или к несчастью, не состоялось. Что происходит, на ваш взгляд, с российской экономикой в последнее время, что-то новое есть? Путин всех убеждает, что все в норме, ВВП растет, инфляция низкая, безработица то ли 2, то ли 3%, война и санкции нипочем. На самом деле нипочем или есть какой-то процесс, который вы можете как экономист зафиксировать, идет каким-то нарастающим трендом?

Сергей Алексашенко: Мне кажется, что экономика любая, в том числе российская – это существо инерционное, никаких резких изменений, серьезных изменений за месяц или за два не произошло. В то же время мы можем четко, для меня видно, что экономика, как слоеный пирог, делится на экономику разных скоростей. Есть экономика военно-промышленного комплекса, которая цветет, пахнет и процветает, которой резко увеличили финансирование, которая получила лишних три, может быть, четыре триллиона рублей на оборонные заказы. Понятно, что все, кто задействованы в эту цепочку, предприятия конечной продукции, промежуточной продукции, те, кто работает на этих предприятиях, они стали бенефициарами всего этого дела, у них хорошее настроение, и у них есть оживление. Это одна крайность.

Вторая крайность – это те сектора, которые попали под серьезный удар санкций, включая добровольные санкции под названием уход иностранных компаний из России. Это и автомобильная промышленность, это и деревообработка, где как упали на 40%, так и лежат минус 40%. Мы видим, что это производство бытовой техники, холодильники, телевизоры, посудомоечные машины, стиральные машины, все это упало, лежит и не собирается вставать. Сюда же можно отнести "Газпром", хотя в отношении "Газпрома" не было введено никаких санкций, это было "мудрое" политическое решение Путина прекратить продажи газа в Европу. Как добыча газа упала на 25%, так и все, продать газ уже некуда, будет "Газпром" лежать на этом дне, никаких шансов на подъем у него не будет. Есть промежуточные сектора, которые между двумя крайностями находятся. Сюда, например, попадает нефтянка вместе с нефтепереработкой, угольная промышленность, сталевары, которые попали под санкции разной степени жесткости, для которых стояла огромная задача в переориентации экспортных потоков с тем, чтобы продать продукцию не на традиционных европейских рынках, а где-то в Азии, возможно, с каким-то снижением уровня добавленной стоимости. Мы видим по статистике, что нефтяная промышленность практически смогла справиться с этим в прошлом году, но в этом году ситуация сложнее.

Михаил Соколов: Что изменилось в этом году? Новые санкции с потолком цен действуют?

Сергей Алексашенко: С точки зрения нефтяной промышленности, с точки зрения бюджета, с точки зрения оценки экономики потолок цен – это, конечно, неприятно, когда вы денег получаете мало, но с точки зрения экономики важно, чтобы вы физические объемы нефти добывали, чтобы у вас работала машина. Самым серьезным в этом году стало европейское эмбарго на импорт нефтепродуктов, которое было введено с 5 февраля. Судя по всему, Россия не смогла продать весь объем нефтепродуктов. В пересчете на нефть примерно два с половиной барреля нефти в сутки продавалось в виде нефтепродуктов, Россия пошла на сокращение нефти на 500 тысяч баррелей, примерно 20% нефтепродуктов она не смогла продать, если верить тому, что говорит вице-премьер Новак. Дальше возникла Саудовская Аравия, как Большой брат, у России теперь два Больших брата – один Китай, а второй Саудовская Аравия, которая сказала: Володя, у нас плохи дела с бюджетом, цены падают, мы предлагаем сократить добычу. Мы верим тебе, что ты сократил на 500 тысяч, сократи еще на 500 тысяч, и на миллион сократим мы.

В результате сегодня вице-премьер Новак сообщил, что Россия будет действительно сокращать экспорт нефти еще на 500 баррелей в сутки. То есть есть это давление, с одной стороны, санкционное с точки зрения европейского эмбарго на нефтепродукты, а с другой стороны, обязательства перед Старшим братом, которые надо выполнять. В целом сталевары вышли из кризиса, угольная промышленность вышла из кризиса. При этом появились возможности у всевозможных посредников с точки зрения налаживания параллельного импорта. Судя по тому, что происходит на валютном рынке, когда рубль ослабевает – это означает, что спрос на валюту растет быстрее, чем ее предложение. Это означает, что импорт восстанавливается, практически восстановился до довоенных объемов. Поскольку логистические схемы стали более сложными, они стали более дорогими – это означает, что появились люди, компании, которые на этом научились зарабатывать. Соответственно, может быть, с точки зрения глобальной российской экономики это неэффективно, потому что, чем больше вы тратите транзакционных издержек, чем дороже для вас все это обходится, тем неэффективнее ваша экономика, но с точки зрения какого-то бизнеса хорошо. Если мы можем заработать на проблемах государства, почему бы этого не сделать. Мне кажется, в российской экономике слоеный пирог, экономика разных скоростей, каждая развивается по своим законам, нужно рассматривать ее именно в таком контексте, нельзя говорить, что вся экономика одинаковая. До войны нужно было совершенно по-другому слои делать, но сейчас совершенно точно есть три слоя, которые живут каждый по своим законам.

Михаил Соколов: Как складывается ситуация с доходами российского бюджета? Может ли Путин финансировать войну так же, как и раньше? Писали, что расходы чуть ли не 15 миллиардов долларов в месяц. Можно ли посчитать, на какое время хватит у Кремля денег вести войну с нынешней интенсивностью, точнее, военные расходы держать на том уровне, на каком они сейчас их поддерживают?

Сергей Алексашенко: Я не отношусь к числу тех экспертов, которые говорят, что у Кремля заканчиваются деньги, что бюджет рухнет, что все пропало, путинская военная машина остановится, что называется, через неделю. Глядя на бюджетную ситуацию глазами Минфина, я понимаю, что она не блестящая, но она абсолютно подконтрольная. И самое главное, я понимаю, какой она будет до конца года. Я не вижу никакой серьезной бюджетной катастрофы. Я понимаю, что у бюджета главная проблема – это недобор нефтегазовых доходов, который был в первой половине года. И это было связано и с потолком цен, и с ограничениями на экспорт нефтепродуктов, и с достаточно дорогим рублем. Обратите внимание, что мы в год вошли с курсом, доллар стоил меньше 70 рублей, сейчас он стоит почти 90, почти 30% ослабление рубля. Это означает, извините, нефтегазовых доходов в попугаях оказалось больше. Этот уровень рублевой цены экспортной нефти, сегодня Минфин объявил, что она составила в июне 52 доллара по курсу 85, то есть 4400, с точки зрения бюджета это нормально. Я понимаю, что во второй половине года Минфин получит столько нефтегазовых доходов, сколько он запланировал в бюджете. Провал, который был в начале года, он ликвидирован, дальше ситуация с доходами будет выглядеть не так по сравнению с планом, бессмысленно сравнивать с прошлым годом, прошлый год был рекордный.

Есть проблемы с недобором нефтегазовых доходов в начале года, но во второй половине года, как я вижу прогноз, мне кажется, Минфину может быть достаточно комфортно. Он же продолжает добирать деньги. Вот-вот пройдет закон о налоге на сверхприбыль, 200–300 миллиардов рублей Минфин сдерет с этой драной овцы. Минфин в очередной раз пересмотрит сейчас свою систему регулирования экспорта нефтепродуктов, еще миллиардов 150–200 сдерет с нефтянки, с нефтеперерабатывающих заводов. С драной овцы шерсти клок. Минфин не сидит просто так, сложа руки, он пытается всеми правдами и неправдами содрать дополнительные деньги с тем, чтобы дефицит был поменьше. То есть считать, что люди, сидящие в Минфине, опустили руки и плывут вниз по течению, нет, это неправда. Оценки, что все военные расходы составляют 15 миллиардов долларов в месяц, – это больные фантазии, я на них серьезно даже не смотрю.

Я пока считаю, что нет никаких оснований рассчитывать на серьезное увеличение бюджетных расходов сверх того уровня, который был записан в законе. Инфляция в этом году низкая, она практически укладывается в тот прогноз, который сделало Минэкономики в прошлом году и Центральный банк – это означает, что дополнительную индексацию расходов делать не нужно будет. В конце прошлого года Минфин потратил порядка двух триллионов рублей авансом из расходов 2023 года. То есть он создал себе резерв внутри этого бюджета в размере два триллиона рублей. Если вдруг понадобится увеличить военные расходы, еще какие-то расходы на закупку "Новичка, "Старичка", на похороны дедушки, у Минфина есть загашник в размере два триллиона рублей. Поэтому моя оценка, что да, ситуация хуже, чем была в законе о бюджете, но она точно не катастрофическая. Самое главное, что она понятная и абсолютно прогнозируемая. Нет никаких оснований считать, что ситуация будет ухудшаться.

Михаил Соколов: Давайте еще один сюжет посмотрим: что будет с замороженными в странах Запада российскими государственными и негосударственными активами?

Михаил Соколов: Какие будут, возможно, приняты решения или не будут приняты решения? Последние санкционные пакеты идут после долгих, насколько я понимаю, согласований, обсуждений, дискуссий.

Сергей Алексашенко: Решение будет принято не скоро. Потому что даже для того, чтобы констатировать очевидное, что конфисковать замороженные российские активы невозможно, понадобилось 16 месяцев. Бюрократия работает неспешно, юристы работают с почасовой оплатой, поэтому они готовы, наверное, еще года три будут обсуждать, что последует дальше. Из комментариев ваших коллег интересная мысль – это введение налога на сверхприбыль. В этом отношении внешне кажется, что она привлекательная и работающая. Я не вижу никаких юридических конфликтов, о которых у вас говорилось в репортажах, что иски со стороны России, их не будет. Потому что, условно говоря, какой-то банк, у которого лежат деньги российского Центрального банка, как любой банк он распоряжается деньгами от своего имени, размещает их на свой собственный риск. Соответственно, дальше каждая страна в отдельности должна будет прописать налоговый закон, если каким-то образом можно будет вменить банкам, финансовым институтам доход, полученный от этих российских активов.

Собственно говоря, сумма 207 миллиардов прозвучала в первый раз, потому что только-только собрали данные о том, где и сколько этих активов было заморожено. Потому что до этого времени цифра 300 миллиардов звучала с потолка, ее, скорее всего, российский Центральный банк назвал. Евросоюз не мог эту цифру ни подтвердить, ни опровергнуть, потому что ни одно ведомство не отвечало за сбор этой информации. Поэтому в моем понимании из реалистичного введение такого налога – это будет наиболее вероятное. Не думаю, что это будет быстро, что это за два месяца будет сделано, я не верю. Соответственно, сумма, я думаю, что если речь идет о 200 миллиардах замороженных долларов, посчитайте, 1% – для европейских активов это супермного, возьмите полпроцента – один миллиард долларов в год. С точки зрения помощи Украине один миллиард – это все лучше, чем ничего, но сказать, что это какие-то колоссальные деньги, которые получит Украина на восстановление разрушенной экономики, разрушенного жилья, разрушенной инфраструктуры, тоже будет неправда. Что касается конфискации активов, то я у себя на YouTube-канале выложил кейс, я нашел один-единственный случай, когда активы Центрального банка были конфискованы в Соединенных Штатах Америки, речь идет об активах Центрального банка Ирана. На конфискацию понадобилось 35 лет, судебные иски продолжаются. Еще через пять лет после того, как взяли деньги у Центрального банка Ирана, Иран выиграл иск против американских властей в Международном суде ООН.

Это не то чтобы невозможно, но это может занимать десятилетия. Поэтому сказать, что конфисковать активы быстро завтра и осталось только проявить политическую волю – это самая большая ошибка. С моральной точки зрения это, безусловно, правильная позиция, но моя оценка говорит о том, что это очень-очень непросто. Поверить, что европейские власти готовы проявить такое упорство, волю и носорожье упрямство, чтобы довести эту тему до конца конфискации активов Центрального банка, я думаю, что ее не случится. Есть еще один возможно вероятный сюжет, мне кажется, на прошлой неделе о нем говорило правительство Эстонии, которое заявило, что мы планируем принять закон, по которому активы Центрального банка России будут заморожены до тех пор, пока Россия не подпишет с Украиной соглашение о компенсации ущерба.