Необыкновенная по жестокости и цинизму расправа с еврейским населением, устроенная ХАМАС 7 октября 2023 года, и последующие события, включая призывы к геноциду то евреев, то палестинцев (в зависимости от принадлежности к тому или иному радикальному лагерю), вызвали острую полемику и в российских интеллектуальных кругах.
Несмотря на то что те, кто осуждает путинский режим, вовсе не представляют собой единого идейного целого и их представители спорят друг с другом по многим вопросам, подавляющее большинство из них выступило в поддержку еврейского населения Израиля. Это и понятно: странно было бы ожидать другой реакции от людей, воспитанных на гуманистических ценностях русской и советской интеллигенции или наследовавших им в авторитарные 2010–2020-е, да и просто нормальных людей. Проблему я вижу в другом: в простоте и однозначности выводов и в том, что я бы назвала логикой дихотомии, которые сохранились в среде российской либеральной публики с советских времен и росли пропорционально ужасам путинского правления. Как всякое мышление, основанное на оппозициях, эта логика игнорирует внутренние различия враждующих лагерей и наделяет их якобы свойственными им «вообще» чертами. В культурологии последних десятилетий, развивавшейся в контексте постимперских и постколониальных исследований, такое мышление обозначили термином эссенциализации – присуждения этническим, социальным или сексуальным группам неких общих признаков, свойственных им "естественным образом". Притом что мейнстрим российских интеллектуалов осудил бы и осуждает такой априорный подход (он ведь тоже противоречит гуманным ценностям), именно его он нередко вольно или невольно защищает в горячих дебатах об израильско-палестинском конфликте.
Израиль для русской либеральной интеллигенции стал проекцией сопротивления советскому режиму
Вторжение России в Украину сделало фразу "не всё так однозначно" позорной ‒ иконическим знаком непрямой защиты путинских военных преступлений. Таковой считаю ее и я, потому что здесь всё как раз однозначно. Но риторика поляризации и чистых разрезов свойственна нам вообще, она оживает в самых разных ситуациях, она более глубока и всеобъемлюща. Так, произраильская логика эссенциализма часто проявляется в простых умозаключениях: "Евреи всегда были жертвами нападения мусульман и защитниками своей земли, а палестинцы – агрессорами и варварами", "Евреи имеют право на территорию и государственность, а арабы должны быть благодарны, что израильское правительство кормит и терпит их", "Евреи – носители цивилизации и культуры, а палестинцы – дети природы с необузданными инстинктами и повесткой ненависти". Но эта логика проявляется далеко не всегда и не только в этом, хотя такие и похожие несложные выводы на удивление часто встречаются в текстах, казалось бы, наиболее известных, прогрессивных и этически аргументирующих публичных интеллектуалов, ученых-гуманитариев и независимых публицистов.
Национальный и этнический эссенциализм, восходящий к философии романтического национализма второй половины 18-го века и историографии Гегеля, Гердера и Шлегеля, а в 19-м перешедший к русским славянофилам, живет контрастами, а они в свою очередь построены на видимости одних групп и невидимости других. В последний месяц большое количество русскоязычных постов, аналитических репортажей и эссе в социальных сетях и на страницах независимых публичных платформ было посвящено истории евреев в рассеянии и их поселениям в Палестине, антисемитизму в России, Советском Союзе и Восточной Европе, истории побед Израиля и другим фактам, историзирующим существование еврейского народа ‒ вплоть до библейских "истоков" ‒ и, таким образом, обосновывающим его генеалогическое право на территорию, анналы и коллективные ценности. Видимость еврейской истории – в противоположность предполагаемой неистории, или недоистории палестинцев – одно из самых поразительных и печальных явлений, которое с октября этого года лишь вновь обнаружило себя. Оно возникло очень давно и всегда перемещалось в центр публичного поля в периоды обострения внутренних и внешних конфликтов. У него тоже есть история.
Израиль превратился в миф (пост)советского приготовления, во второй Запад
Со времен основания еврейского государства в 1948 году и визита Голды Меир в Москву, но, пожалуй, еще сильнее со времени победы израильтян в Шестидневной войне 1967 года Израиль для русской либеральной интеллигенции и для многих диссидентов стал проекцией сопротивления советскому режиму. Антисионистские кампании в СССР как в конце 1940-х и начале 1950-х, так и после 1967 года спроецировали старый русско-советский антисемитизм с его травлями "космополитов" и делом врачей на новую территорию на Ближнем Востоке. В восприятии русского инакомыслящего интеллигента Израиль стал прежде всего новой родиной гонимых евреев-ашкеназов – еще одно обобщение, теперь уже внутри еврейства, ставшее причиной культурных стереотипов как в самом Израиле, так и на (пост)советском пространстве: не ашкеназские евреи (африканские, азиатские и другие) наряду с арабами воспринимались типичными субальтернами, синонимом отсталости и ориента, часто вопреки фактам ассоциируясь именно с исламом. Израиль же предстал в первую очередь убежищем для еврейских жертв холокоста и коммунизма, европеизированных и цивилизованных, носителей ассимилированной культурности и уже никак не отличавшихся от образованных "славян". В упрощенном виде несомненная и трагическая истина о бегстве евреев от советской юдофобии стала поводом – повторяя логику многих исторических колониализмов – для исключения из поля терпимости, внимания и исследования других этносов и беженцев, населивших "обетованную землю". Действительно, евреи для советской и постсоветской интеллигенции были всегда мейнстримом маргинализированных. Стоит лишь вспомнить знаменитую строку загубленной советской властью Марины Цветаевой: "В сем христианнейшем из миров Поэты – жиды!" Евреи были своими, собратьями по культуре и образованию, которых юдофобы заставляют быть чужими. В отличие от мало знакомых мусульман, казавшихся архаичными фанатиками. Не поэтому ли многие образованные русские готовы броситься защищать Израиль вместе с демократически выбранным Нетаньяху, просто не видя его агрессивной, ультраправой, популистской политики, которую многие русские израильтяне поддерживают?
Так Израиль превратился в миф (пост)советского приготовления, во второй Запад, противоположный российской и советской "азиатчине", этой наследнице Золотой Орды. В системе дуализма холодной войны и ее внутренних и внешних иерархий, которые перпетуируются в сегодняшних дебатах, урбанизированные советские евреи и "периферийные" религиозные культуры, в первую очередь мусульмане, занимали противоположные ценностные полюса: свобода, индивидуализм, инакомыслие, культура, гуманизм ↔ бескультурье, патриархат, послушание и славословие. В отличие от евреев, ставших воплощением гонимой русской интеллигенции и диссидентов, в СССР было много своих собственных, внутренних "азиатов", то смешных и архаичных, то опасных и непредсказуемых: чукчей и ненцев, монголов и татар, чеченцев, "вообще" кавказцев и т. д. Свою статью уважаемый мною Сергей Медведев озаглавил "Возвращение в орду. Об азиатизации России". Притом что в этой статье приводятся вполне неоспоримые факты о слиянии российских и чеченских элит, риторику, которую использует Медведев, в западноевропейских странах могли бы себе позволить только самые праворадикальные партии. В тех самых западноевропейских станах, связь с которыми Путин окончательно обрывает, о чем сожалеет автор. И это не только заглавие статьи, обобщающее целые этнические и религиозные группы, живущие в России, но и тезис об исламизации российского общества, и даже вывод о биологическом вытеснении коренного населения новыми скифами: "Демографические тренды работают в их (мигрантов с Северного Кавказа и из Центральной Азии. – К.С.) пользу: тогда как население этнических русских сокращается, а в глубинке и просто вымирает, мигранты моложе, социально активнее и репродуктивнее автохтонов, воспроизводя традиционную модель многодетной семьи с обширными родственными связями".
Либеральная, казалось бы, картина мира становится сегодня классической консервативной и правой
Понятие антисемитизма давно и прочно вошло в словарь прогрессивной интеллигенции (и это хорошо), но феномен антиисламизма как объект критики остается совершенно маргинальным. И именно так либеральная, казалось бы, картина мира становится сегодня классической консервативной и правой. Таковой ее делает эпистемология упрощенных контрастов и обобщений. Именно так рабочие мигранты из бывших советских республик, экономическое положение которых в сравнении с "коренным" населением как было, так и остается вполне бедственным, вновь превращаются в чужих, бенефициантов путинской власти, разделяющих с ней основные черты азиатчины – коррумпированность, непредсказуемость и бескультурье. Ценности Запада, о потере которых в России Путина так часто (и справедливо) пишут российские интеллектуалы, ‒ модернизация, демократизация, толерантность, свобода ‒ в сознании многих из нас, как ни странно, не приходят в противоречие с тем, что со времен Франца Фанона и Эдварда Саида критиковалось как универсалистская повестка европейской цивилизации. Согласно этой повестке, одни народы находятся на более высокой стадии развития, а другие на более низкой, и первые должны воспитывать и дисциплинировать вторых – или же защищаться от них. Как мы знаем не только из истории Российской империи и ее наследника Советского Союза, модернизация в такой форме дискредитировала себя, обернувшись геноцидами.
Большинство русских интеллектуалов, проклиная авторитаризм, продолжает жить в мире дуальных систем
Деколонизация (пост)советского мышления, которая стала повесткой дня, к сожалению, только с февраля 2022 года, предполагает серьезный сдвиг в культурном сознании, корректуру карты этнических и социальных меньшинств, навыки воспринимать различия и перестать использовать нарративы исторического первородства для оправдания политики настоящего. Мы осуждаем войну и терроризм, но в то же время в худшем случае перенимаем их язык и логику. Мы интеллектуально развенчиваем путинскую империю и фанатизм ХАМАС, с ужасом наблюдая их преступления, и переносим непримиримые оппозиции холодной войны, на которых мы учились, на глобальную геополитику. Неслучайно "Культура 2" Владимира Паперного, блестяще деконструировавшая дуалистическую историю советской культуры, стала самой влиятельной книгой не только в советологии, но и в современном интеллектуальном и интеллигентском сознании. Большинство русских интеллектуалов, проклиная авторитаризм, продолжает жить в мире дуальных систем. И путинский (во многом антисемитский) режим служит замечательной основой для очередной дихотомизации и упрощения картины мира, которые, как мне представляется, стоят на пути эмансипации тех, кто сегодня идентифицирует себя с бывшей интеллигенцией. Один пример здесь, вероятно, особенно показателен: поскольку Германия, в отличие от России, на институциональном уровне признав вину за еврейский геноцид, долго и по-настоящему прорабатывала и прорабатывает свое прошлое, она может себе позволить дифференцировать свои меньшинства. Когда антисемитизм не является частью государственного аппарата, он перестает делать невидимыми другие маргинализированные сообщества.
Говоря о культурности в контексте арабо-израильского конфликта, следовало бы спросить: кто из нас знает палестинскую (арабскую) литературу Израиля, да и вне его пределов? Литература современного Израиля для русской читающей публики (в которую я включаю и себя) – это Амос Оз, Эфраим Кишон, Гарик Губерман, Асар Эппель и Дина Рубина (этот список я, конечно, в целях полемики максимально сокращаю). У палестинской культуры в нашем коллективном сознании нет лица, голоса и истории, предшествовавшей или хотя бы отличающейся от израильской как еврейской. Не поэтому ли ХАМАС так легко идентифицировать с этой (не)культурой?
Напоследок вернемся к эссенциализму. Он стал причиной коллективной аберрации зрения русской интеллигенции и сотворения очередного, но очень узнаваемого утопического культурного мифа. В противовес коммунистической утопии, а потом и на смену ей пришла утопия воображаемого Запада, с одной стороны, и еврейского Израиля – с другой. Библейский нарратив, с помощью которого Израиль во многом легитимировал свою государственность, стал частью советского и постсоветского воображаемого. Стоит упомянуть, что сами израильские историки и культурологи не раз писали о политической мифологии обетованной земли, деконструируя его колониальную подоплеку. Так, социологи Гидеон Аран и Зали Гуревич исследовали, как Шестидневная война (вдохновившая еврейское возрождение в советском подполье) спровоцировала и запечатлела момент спиритуализации израильского пространства, ведь теперь библейские территории были "отвоеваны", что позволяло осмыслить победу как грандиозный божественный план. Цезуру 1967 года они рассматривают как время слияния геоисторической и метафизической концепций Израиля:
"Всего за неделю Израиль как бы вернулся на две-три тысячи лет назад […]. Чтобы пуститься в это удивительное путешествие во времени, достаточно было проехать лишь несколько километров, иногда даже метров. […] В Иудее и Самарии как бы воцарилась библейская реальность – посетители сталкивались там с реальной ситуацией, которая еще вчера считалась архаической или мифической".[1]
Историк Яэль Зерубавель показала, как в культуре ишува (еврейского населения Эрец-Исраэль) ландшафт наделялся символико-мифологическим смыслом: например, подлежащая заселению пустыня (хотя там уже были поселения) символизировала невинность природы и восстановление связи с праотеческой традицией. Земля заново одушевлялась представлениями о славных библейских событиях и героических праевреях, таких как Маккавеи или Бар-Кохба, вдохновляя писателей на создание романтических стихотворений и "мнемонических" путешествий в пустыню.[2]
Я многие годы занимаюсь еврейскими культурами Восточной Европы, моя книга о русско-еврейской литературе советского подполья и постсоветского периода вышла на трех языках, в том числе на русском ("Новое литературное обозрение", 2021). Я сама продукт интеллигентского образования с его ярко высвеченными зонами привилегированного знания и слепыми пятнами. Многие русские писатели еврейского происхождения, эмигрировавшие в Израиль в 1970-е и 1990-е годы, создавали миф святой земли, библейского оазиса, принимающего своих детей, забывших в ходе ассимиляции, что они евреи. Это был антисоветский и одновременно очень советский миф светлого будущего, окончательного прибытия, конца истории (истории изгнания и страданий). Но были и другие, для которых эта утопия обернулась разочарованием и дежавю диктатуры, а кипа ассоциировалась с партийным билетом. В разные периоды с 1970-х по 2010-е такие прозаики, как Эфраим Севела, Яков Цигельман или Михаил Юдсон, проблематизировали очень небезобидную мифологизацию "обетованной земли", послужившую основой для государственных идеологий и гегемонного обращения с палестинцами.
Семена Липкина в последние недели цитировали как автора сионистского стихотворения "Союз" (хотя он его таковым не задумывал), но забыли его пафос как переводчика и исследователя эпоса мусульманских народов. В повести "Декада" (1983) Липкин пишет об инициированном Сталиным в начале 1950-х годов "очищении" тюркоязычной эпической поэзии от "реакционных" исламских элементов. В романе это историческая аллюзия на антиеврейские кампании и на запланированное в те же годы выселение евреев в Сибирь. Еврейский писатель Липкин не противопоставлял мусульман евреям.
[1] Gurevitch, Zali, Aran, Gideon. The Land of Israel: Myth and Phenomenon // Reshaping the Past. Jewish History and Historians / Ed. by J. Frankel. New York; Oxford, 1994, с. 205.
[2] Zerubavel, Yael. Desert and Settlement. Space Metaphors and Symbolic Landscapes in the Yishuv and Early Israeli Culture // Jewish Topographies. Visions of Space, Traditions of Place / Ed. by J. Brauch, A. Lipphardt, and A. Nocke. Aldershot et al., 2008, c. 201–222.
Клавдия Смола – литературовед и культуролог, профессор Дрезденского университета
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
