Сергей Медведев: Россию накрывает волной мракобесия. Чиновники рассуждают о том, что женщине надо рожать, а не учиться, патриарх Кирилл предлагает запретить делать аборты в частных клиниках, и предложено все "мировое движение ЛГБТ" объявить экстремистским. Кто стоит за этим взрывом ультраконсерватизма? Какова здесь роль церкви?
У нас в студии политолог Александр Морозов и Николай Митрохин, научный сотрудник Центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете. Хочу добавить еще одну вещь: чудовищный приговор врачам по суррогатному материнству, немыслимые сроки – 16 и 19 лет! Можем ли мы это все связать в какую-то общую картину?
Александр Морозов: Надо же учитывать, что год назад Путин подписал указ о государственной стратегии в области духовно-нравственных ценностей. Вся эта тематика в той или иной форме была, но теперь она как бы заходит под зонт объявленной государственной политики в области этих "традиционных духовных ценностей". Соответственно, масса разных государственных органов и спикеров начинают на это ориентироваться. Сейчас это уже не просто тренд какой-то части общества, связанной с церковью или ультраконсервативными кругами, а государственная политика.
Сергей Медведев: У вас есть какое-то объяснение этому сроку по делам врачей по суррогатному материнству? Кому это нужно?
Николай Митрохин: В российской правовой системе достаточно энтузиастов карательных практик, максимальных сроков, в том числе в отношении тех, кто чем-то, с точки зрения конкретного судьи или прокурора, выделился не в ту сторону, сделал нечто неправильно, начиная от министра юстиции, который у нас сильно православный.
В российской правовой системе достаточно энтузиастов карательных практик
Во вторую очередь мы можем просто смотреть на ужасающий крен правоохранительной и судебной системы России, стремящейся к раздаче максимальных сроков, особенно по политически значимым делам или кажущимися таковыми. Той же Саше Скочиленко дали семь лет за ценники, которые в лучшем случае квалифицируются как мелкое хулиганство. Или в Тольятти человеку дали шесть лет за броски комьев земли в плакаты с СВО. Вполне возможно, что кто-то где-то пересчитал деятельность врачей с суррогатным материнством по какому-то внутреннему счетчику, согласно которому те или другие люди, попавшие в жернова этой машины, являются настоящими врагами, – и вкатали по полной. В первую очередь это рамки, которые устанавливает Администрация президента, Путин и прочие люди из политической верхушки: они задают подобного рода тренд, в рамках которого можно не стесняться и выдавать такие сроки, которые хочется.
Сергей Медведев: Саша, есть ли какое-то глубинное государство, то, что я условно называю "русский Талибан"? У всех на виду Малофеев, движение "Сорок сороков", спикер Легойда. Есть ли какая-то сеть людей, может быть, выходящих на ФСБ, на Патрушева, которая формирует этот чудовищный ультраконсервативный тренд?
Александр Морозов: После поправок к Конституции, то есть после начала следующего этапа путинизма как системы, с 2020 года произошел еще один переворот, и мы хорошо видим: это уже не какие-то скрытые консервативные группы, а есть просто несколько очень влиятельных совершенно публичных кланов. В первую очередь это, конечно, СБ и Патрушев вместе с Медведевым как спикером. Это, несомненно, весь узел, связанный с Московской патриархией, куда входит не только сама патриархия, но и Всемирный русский народный собор, и митрополит Тихон Шевкунов как некоторый идеолог. Третий блок – это непосредственно Центр "Э", ФСБ и все, кому положено следить за, как они считают, конституционным порядком, но в реальности они реализуют репрессивные статьи.
Есть и какие-то другие блоки. Многие говорят, что в правительстве есть люди, озабоченные экономической стабильностью. Возможно, кто-то из них с изумлением смотрит на избыточные решения в области этих "традиционных ценностей", поскольку это где-то мешает экономике или создает ненужный ошибочный тренд. Ведь понятно, что нехватка населения не решается за счет мер по ограничению абортов. Это решается с помощью каких-то мер в сфере современной миграции.
Здесь есть такие большие публичные группы, и они не боковые, они сегодня являются стратегическими центрами российского государства, определяют и внутреннюю, и внешнюю политику. Кириенко сейчас со всем своим пентабазисом, который тоже обслуживает создание государственной идеологии, сам, может быть, не выступает сторонником такого откровенного мракобесия, но постоянно излагает какую-то футурологию. При этом то, что они разрабатывают, и то, что это пропагандируется через общество "Знание"… Они доложили – 17 тысяч лекторов! С одной стороны, там читают лекции по искусственному интеллекту, и тут же – лекции по Малофееву и крушению Византии. Так что после 2020 года мы имеем дело с новой конфигурацией этой системы, и в ней вот этот, как мы раньше говорили, консервативный блок теперь является центральным.
Сергей Медведев: Николай, вы видите какую-то четко оформленную субъектность в этом ультраконсервативном блоке? Кто эти люди?
Николай Митрохин: Я думаю, здесь один человек – это Путин.
То, что Путин говорит о традиционно-нравственных ценностях, соответствует церковному мейнстриму в целом
Я сюда добавлю еще внезапный выпуск из небытия депутата Милонова: это такая личная собачонка Путина по части "духовно-нравственных ценностей" и борьбы с геями. Все эти люди несут консервативную пургу в рамках некой четко заданной линии. Если говорить о Патрушеве, то он, конечно, жесткий борец с "мировой гегемонией Запада", но ничего близкого к православному или к консервативному за ним не числится. Он произносит какие-то речи о подавлении внутренних гражданских свобод, но "талибанистости" за ним нельзя заметить. А вот у кого это видно, так это Путин с его визитами к Тихону Шевкунову, с беседами, которые в последнее время относительно участились, с его довольно циничной поддержкой патриарха Кирилла, которому не дают на развитие церкви, но его защищают по делу Pussy Riot. Кстати, существовала довольно сильная версия, что патриархия готова была это проглотить, но дальше ей посоветовали обидеться.
Сергей Медведев: Насколько в Православной церкви сильно фундаменталистское крыло?
Николай Митрохин: Фундаменталистское крыло, конечно, порождает некоторые идеи, идущие потом дальше в церковную среду, но сама по себе его сила была отлично продемонстрирована историей с тем же Сергием, которого отдали государству скушать: скушали – и все про него забыли. Сейчас он сидит в тюрьме с хорошим сроком. Я думаю, то, что Путин говорит о традиционных нравственных ценностях, соответствует не фундаменталистам, а церковному мейнстриму в целом, то есть он не говорит ничего более радикального, чем говорится на уровне Синода и РПЦ.
Митрополит Петербургский Варсонофий в каждом интервью про законопроект о духовно-нравственных ценностях рассказывает просто с обожанием, в отличие от войны. Если война не особо популярна среди церковных деятелей, то духовно-нравственные ценности – это оно! Но я не думаю, что все, что ложится в этот закон, идет исключительно от РПЦ. Например, крупнейший российский телеграм-канал "Топор", который, судя по идеологии, ведут какие-то достаточно молодые люди с сильно антимигрантским настроем, и еще десяток подобных каналов для молодых мужчин в России поддерживают такую повестку, что надо подавить геев и фемок, над ними стебаться по мере сил, но это не защита духовно-нравственных ценностей. Поэтому Путин на самом деле отражает позицию более или менее большинства мужского населения России, а это куда более значимая общественная страта, чем РПЦ.
Если война не особо популярна среди церковных деятелей, то духовно-нравственные ценности – это оно!
Сергей Медведев: Насколько все это совпадает с устремлениями и ориентациями воцерковленной части российского православного мира?
Александр Морозов: Эти радикальные позиции, конечно, близки подавляющему большинству православных. 80% процентов тех, кто ходит в храмы на все двунадесятые праздники, – это люди, искренне убежденные в том, что, со слов священников, с которыми они общаются, Евангелие определенным образом регулирует и семейную, и социальную жизнь. Эти люди привыкли брать благословение на каждый свой поступок. Но процент таких воцерковленных в России очень мал. Россия в целом по-прежнему остается высокоатеистичной страной, потому что у нее был очень долгий атеистичный период.
Сергей Медведев: Готово ли российское население поддержать запрет на аборты?
Александр Морозов: Даже по той реакции, которая есть сейчас, видно: нет, хотя в России есть две-три территории, которые готовы это поддержать. Полный запрет абортов – это была бы катастрофа для российского общества, которая вызвала бы очень тяжелые последствия.
Сергей Медведев: Другие страны проходят через эту катастрофу, например Польша.
Александр Морозов: В Польше сейчас новое правительство – переголосуют, и не будет ничего этого. Одно дело – обсуждение такой консервативной повестки в старых демократиях, а другое – использование этой консервативной повестки в автократиях и диктатурах. Здесь-то совершенно неважно, будет ли реально реализовываться какой-то закон и насколько последовательно, а важно, насколько широкая бюрократия может воспользоваться этим как общим политическим языком. Это самый важный момент. И в этом смысле слова есть, конечно, большая разница между антиабортной или подобной ей повесткой в Европе или в США и в России. В России население, на мой взгляд, в значительной степени равнодушно ко всей этой повестке. Реальная повестка, которая затрагивает российское население, – это пенсии и возможность добраться до города из своей деревни.
Сергей Медведев: Николай, насколько российское общество готово принять всю эту повестку и дрейфовать в сторону Ирана?
Николай Митрохин: Безусловно, российское общество готово принять запрет ЛГБТ или, во всяком случае, публичных ЛГБТ-организаций, притом что оно толерантно относится к отдельно взятым геям и лесбиянкам и с удовольствием смотрит соответствующую порнуху. Аборты – нет, но тотальный запрет и не предлагается, предлагается ограничение. Здесь некоторое ограничение, во всяком случае, на вербальном уровне, будет поддержано, поскольку есть общий низовой тренд на то, что, да, русские себя теряют, слишком много мигрантов, поэтому русским женщинам надо рожать. Но сами русские националисты, несмотря на свои призывы к увеличению количества русских, не заводят себе по три, пять, десять детей.
Полный запрет абортов – это была бы катастрофа для российского общества
Тренд, кажущийся единоконсервативным, на самом деле таковым не выглядит. Власть жмет на разные кнопки, и эти кнопки по-разному реагируют, потому что в России многие инициативы, спущенные сверху, провисают, то есть низовые акторы на всех уровнях, начиная от начальников управления министерств и заканчивая конкретно взятым учителем или мелким администратором, имеют некоторое пространство действий: выполнять или не выполнять, от души или формально выполнять тот или иной законодательный акт.
Сергей Медведев: Здесь действительно идет речь о политической технологии, а не о фундаменталистском дрейфе некоего ядра российского населения?
Александр Морозов: Я убежден, что это не о большинстве населения, но все-таки нельзя на этом основании выражать оптимизм, потому что это не политтехнологии в узком смысле слова, а тоталитарное манипулирование. За счет разного рода агрессивных маркеров, за которыми ничего не стоит, тем не менее формируется некоторое тактическое большинство, и оно используется не для того, чтобы вооружить все население, как в случае с "Талибаном", создать народную милицию, жечь музыкальные инструменты и разрушать статуи Будды. Нет, это делается только для того, чтобы верхушка власти могла и дальше непрерывно манипулировать ситуацией, просто обозначая врага. Больше ничего за этим не стоит.
Всерьез ли видит население врага? Конечно, нет, потому что если его внезапно развернуть, то оно мгновенно начинает ныть: "Да, нет, мы никогда не считали, что этот народ – наш враг. Мы помним хорошее". Путин и Кремль очень сильно играют. Тут есть еще элемент сентиментализма. Путин и вся эта машина идеологии используют сентиментальную тему войны, страданий, как будто бы российское население всегда должно думать, что внешний мир хочет сделать их жертвами, причинить им страдания. Вся эта философия "традиционных ценностей" направлена только на одно: убедить российское население, что кто-то хочет опять устроить блокаду Ленинграда и умертвить миллионы людей.
Тренд, кажущийся единоконсервативным, на самом деле таковым не выглядит
Сергей Медведев: Если это и фашизм, то какой-то симулятивный.
Александр Морозов: Да, очень современный, связанный с медиа, с другим типом мобилизации населения. Посмотри, что сейчас происходит! На наших глазах быстро-быстро формируется концепция дегенеративного искусства: Министерство культуры начало по своему списку удалять нежелательных художников, кураторов, режиссеров, снимают фамилии. Для Путина важна не идея конкретно аборта, я идея: давайте ориентироваться на здоровое общество, потому что надо воевать, и должны быть разные элементы здоровья. Вот пусть будет здоровое искусство, здоровое кино, здоровая семья.
Сергей Медведев: Николай, биополитика – это часть любого авторитаризма?
Николай Митрохин: Диктатура нацелена на то, что диктатор – это отец. И, соответственно, все государство отстраивается от этой мысли, что у нас же просто большая семья. И он правит бесконечно не потому, что он политический лидер (это само собой), но по праву того, что он отец. И надо посмотреть путинские интервью, чтобы понять, что он абсолютно довольный жизнью, счастливый дедушка, который уже немножко в маразме, то есть не очень адекватно оценивает обстановку, но он контролирует недвижимость, большие семейные финансы, обладает значимым наследством, ради которого его уже взрослые дети вынуждены сидеть вокруг и кивать головами. А дедушка уверен, что он все в своей жизни сделал правильно, что он обладает уникальным знанием, может всем давать советы и указания, раздавать мелкие подарки, а если кто будет ерепениться, то дедушка накажет.
Сергей Медведев: Действительно, фундаментализм никогда не останавливается на абортах, на правах на тело женщины, на запрет ЛГБТ он начинает предъявлять права на тело нации. В итоге он начинает убивать, потому что фундаментализм в своем пределе – это война.
