Марина Тимашева: В воскресенье завершила работу в Москве книжная выставка-ярмарка « Non - fiction ». Впечатлениями о ней делится историк Илья Смирнов, который традиционно у нас освещает русскоязычные новинки этой самой «нон фикшн».
Илья Смирнов: Оценивать мероприятия обзорно-обобщающего характера надо, прежде всего, по алгоритму, на основании которого подбирается материал. Чтобы он естественно вытекал из жизни (паркетчиков не объединяли с венерологами по принципу – и те, и другие занимаются половыми проблемами) и чтобы сами организаторы, объявив правила игры, в дальнейшем их придерживались. Претензии к «Нон фикшн» начинаются с названия. Оно апофатическое – от противного. НЕ беллетристика. Уголовный кодекс, астрологический календарь, реклама, которой засоряют почтовый ящик, мемуары «порнозвезды», научная монография – всё это «нон фикшн», но, согласитесь, совсем не одно и то же. А в Доме Художника богато представлена ещё и самая, что ни на есть, «фикшен», от подарочной классики до вездесущего Александра Проханова. Одним из «хэдлайнеров» (чёрт возьми, сам начинаю изъясняться на смеси английского с нижегородским, это заразно) так вот, ярмарочной приманкой оказался драматург Том Стоппард с трилогией «Берег утопии». То есть даже широкое как матросские клёши самоопределение всё равно не соблюдается. Поэтому в рекламных публикациях поясняют: ярмарка «интеллектуальных» книг. Не имел бы ничего против такого отбора – умные книги против глупых – если бы не результат.
У самого входа - карикатура на герб: двуглавый дракон увенчан вместо короны серпом и молотом, в одной лапе держит виселицу, а в другой топор. Это обложка, называется «Ментальность орды» - «книга аналiтичних роздумiв вiдомого украiнського письменника про коренi росiйськоi експансiонiстсько i полiтики». Повернув налево, вижу прилавок с глянцевыми журналами «Мадам Фигаро». Богатая реклама. Глянцевая мечта Эллочки Людоедки о красивой интеллектуальной жизни замужем за миллионером Корейко. Прилавок напротив – сочинения Петра Краснова. Казачьего генерала, который в эмиграции добровольно пошёл на службу к Гитлеру и был осужден как военный преступник. С чем таким уж «интеллектуальным» ассоциируется этот деятель… - ну, разве что с теорией о том, что казаки происходят от германского племени готов, поэтому не имеют с расово неполноценными славянами ничего общего. Разрабатывалась у них в министерстве Розенберга такая новая этнография.
Вот ещё трактат на тему: «Чем женщина отличается от человека». Вот сборник, с позволения сказать, поэзии, для которой сравнение с надписями на стене туалета было бы слишком лестно: туалетные авторы иногда бывают остроумны и умеют рифмовать. Наш «интеллектуал» - нашумевший в 90-е годы порнограф и провокатор, позднее попросивший политубежища за границей – и ведь не забывает оттуда просвещать неблагодарную родину.
Конечно, не вся выставка такова. Встретил на стендах научных издательств добрый десяток книг, которые уже имел удовольствие рецензировать «Поверх барьеров» в этом, прошлом, а то и в позапрошлом году. Но ассортимент, в целом, иллюстрирует афоризм Сергея Ервандовича Кургиняна про современную культурную политику: «свободная конкуренция огурцов с сорняками на огороде». Кстати, его альманах «Россия-21» тоже представлен, скромный закуток, не сравнить с полиграфической роскошью «новых хронологов» и «алхимиков оккультизма».
Заходя в гастроном, мы ожидаем, что доброкачественными будут не некоторые, даже не большинство, а все товары на прилавке. Почему-то к пище духовной подход иной. Любая попытка отделить литературу от макулатуры встречается в штыки: дескать, «оценочные суждения», пережитки тоталитаризма. Между тем, культура начинается с оценочных суждений. Со стремления различать добро и зло, правду и неправду. Идеал безоценочного плюрализма – помойное ведро.
На ярмарке поражает катастрофический дефицит, почти полное отсутствие естественных наук. Как заметил несколько лет назад по поводу «гуманитаризации» академик Геннадий Андреевич Месяц, “Раньше дело делали, а теперь все в основном болтают”.
Ведь не скажешь, что место, освобождённое от химии и биологии, заняла серьёзная история, нет, всё больше «Духовные поиски и сакральный экстаз». А о том, что естественные науки в России ещё существуют, напомнил Александр Гордон – стенограммы его покойной ночной телепередачи до сих пор выходят в виде книг.
И ещё две симпатичные девушки раздавали пригласительные на встречу последователей Каббалы, которая состоится – где бы вы думали? – в институте Географии Академии наук.
Ярмарка отражает ситуацию в российском книгоиздании: при несопоставимой трудоёмкости, литература и макулатура имеют одинаковый правовой, экономический и, хуже всего, общественный статус, создаваемый масс-медиа. Потом организаторы этой патологической системы равноправия огурцов с сорняками будут ссылаться на «рынок». Плохо берут вашу «Науку и жизнь». Конечно: годовая подборка журнала по самой льготной цене обойдётся посетителям ярмарки в 840 рублей, в обычной рознице 130 за номер, а ведь именно такой журнал, а не глянцевая белиберда про «звезд шоу-бизнеса» должен быть доступен любому школьнику.
В общем, просвещение и оболванивание – разные отрасли. И лицензии, и налоги, и выставки у них тоже должны быть разные.
Марина Тимашева: Впечатлениями о книжной ярмарке делился Илья Смирнов, а к упомянутой им трилогии Стоппарда «Берег утопии» мы вернемся в следующей передаче.
Марина Тимашева: Фонд Станиславского по традиции предварил вручение премий театральным фестивалем. Выбор можно считать безукоризненным: это «Фауст» Эймунтаса Някрошюса, о котором я уже подробно рассказывала, и «Король Лир» Малого драматического театра Петербурга в режиссуре Льва Додина. Спектакль этот выдвинут на «Золотую маску», и, значит, еще раз приедет в Москву в марте-апреле 2007 года. Сейчас его играли в помещении Московского ТЮЗа. Худрук театра Генриетта Яновская совершила необыкновенный по нынешним временам поступок – она сняла собственные спектакли, чтобы уступить сцену актерам Льва Додина. Актеры написали для нее песенку, на маленьком банкете после спектакля ее, аккомпанируя себе на гитаре, исполнил один из лучших актеров театра Сергей Курышев (в спектакле он играет Глостера). Поясню, что у Геты Яновской и у Камы Гинкаса, режиссера ТЮЗа – ленинградские корни. И еще – первая строчка песни у меня не записалась, извините.
……
Театр московский впускает, порой, петербургского Льва,
А, может, все просто - один и у Льва, и редчайшей из Гет,
Васильевский остров, с которого в мир смотрит интеллигент,
Васильевский остров, с которого в мир смотрит интеллигент.
Не верьте газетам, когда они бравые песни поют,
И шоу поэтам, когда они грязь телелитрами льют,
Прислушайтесь дети, как старый акустик советую вам,
И к Леве, и к Гете, и к лучшему из москво-питерских Кам,
И к Леве, и к Гете, и к лучшему из москво-питерских Кам.
Спасибо Яновской, за то, что для нас размыкает свой мир,
По сцене московской шагает страдающий питерский Лир,
Спасибо, Вам, Гета, путь ночью придет ваш лучший из снов
Васильевский, лето, та белая ночь, тот театр «Пять углов»,
Васильевский, лето, та белая ночь, тот театр «Пять углов».
Марина Тимашева: Теперь – о самом «Короле Лире». Специально для спектакля Дина Додина сделал новый перевод трагедии, он еще более прозаичен, чем предыдущий – Осии Сороки, он грубее и жестче. Декорации к спектаклю делал Давид Боровский – это его последняя работа. Давид Боровский – художник гениально немногословный. Он одел сцену в черные ткани, на заднике – деревянные крест-накрест доски, словно война уже идет, или, во всяком случае, к ней готовятся. Царство Лира явно разорено и небогато. Проблема разборок из-за недвижимости, преступлений из алчности волнует режиссера менее всего. Короля Лира играет Петр Семак. Куда делась изумительная мужская красота и редкой силы обаяние актера. Перед нами седобородый, согбенный Лир в белой рубахе и вязаных шерстяных носках. В сцене с дочерьми он похож на фигляра, склонного к розыгрышу и юродству. Сидящий за пианино Шут Алексея Девотченко похож на жутковатого клоуна и играет мелодию на выход Короля. Король медлит, заставляет себя ждать
(Сцена из спектакля)
Марина Тимашева: Дочерям велено объясняться королю в любви. Они равнодушно и монотонно, не утруждаясь притворством, бубнят выученные тексты. Лира это устраивает, недаром, строптивую Корделию он просит « переписать речь». Да и злится он на нее наигранно – так подобает вести себя Королю в сложившейся внештатной ситуации.
(Сцена из спектакля)
Марина Тимашева: Настоящая ярость будет овладевать им постепенно – когда вслед за Корделией неподчинение выкажет Кент, когда французский Король согласится взять Корделию без приданого, помешав наказанию осуществиться в полной мере, когда Лир столкнется с Гонерильей и обнаружит перемены, произошедшие со старшими дочерьми. Перемены зримы. Слуги обряжают Гонерилью (в этой роли Елизавета Боярская) в роскошное белое платье с так называемым елизаветинским кринолином – и вот уже перед нами не дочь, а повелительница. Кстати, Гонерилью и Регану можно понять. Во-первых, они по-прежнему боятся отца и допускают, что он может попробовать вернуть себе власть силой. Во-вторых, поведение самого Лира, Шута и Кента одобрить невозможно.
(Сцена из спектакля)
Марина Тимашева: Шут не выбирает выражений и режет правду-матку, а чтобы заклеймить человека мерзавцем и отвесить ему пинок, Кенту довольно того, что ему не понравилась «рожа» этого человека. Можно найти оправдания и незаконному сынишке Глостера, почему он должен постоянно расплачиваться за грех отца, почему всю его жизнь всякий смеет звать его «ублюдком»? И почему отцу позволено винить во всем не себя, а природу и звезды? Иное дело, как далеко зайдут детки в борьбе с отцами. Грандиозно решена сцена ослепления Глостера. Свет гаснет, действительно гаснет, и в течение довольно длительного времени зрители сами становятся слепцами. Лев Додин заставляет зрителя физически ощутить страдания героев. Вот оклеветанный и изгнанный Глостером законный сын (его играет Данила Козловский) узнает, что приговорен к смерти и его ищут по всей стране. Дабы не быть узнанным, но скидывает с себя всю одежду, перемазывается чем-то черным и притворяется сумасшедшим Томом. Рефреном всей роли служат постоянно повторяющиеся слова: «Бедному Тому холодно». К тому же, речь идет о «голом человеке на голой земле». Но слова и метафоры это одно, а самочувствие голого человека в пустом и враждебном пространстве – совсем другое. Оно странным образом передается всем людям, сидящим в зале. А тут еще Лир, породненный бедой с бедным Томом, увидит в нем настоящего человека, то есть «нагое двуногое животное» и велит своей маленькой свите раздеваться, дабы осталось в них только подлинное. И вот на пустой сцене – жалкая группа обнаженных людей – сам Лир, чуть прикрытый длинным черным шарфом, Шут, стыдливо прикрывающий причинное место шляпой, опоясанный штанами Кент и вывалянный в грязи Том. Это одновременно очень смешно и очень страшно. А потом уже только страшно. Лир пообещает вырвать глаза дочерям, а в следующей сцене дочери вырвут глаза Глостеру.
(Сцена из спектакля)
Марина Тимашева: Заслышав о том, что Корделия идет войной на сестер, умница Шут заблаговременно покинет поле боя, и пианино, на котором он играл, окажется механическим. Шута нет, а клавиши поднимаются - опускаются и мелодия продолжает звучать. И это жутко. А потом Лир – не тот юродствующий старик, каким был в начале, а сильный, мощный, прозревший и словно помолодевший - увидит мертвые тела своих дочек и заплачет над Корделией.
(Сцена из спектакля)
Марина Тимашева: Я попробовала чуть-чуть показать вам спектакль. А теперь обобщу. Отчего-то принято считать, что режиссер должен быть концептуалистом, и в спектакле должна быть ясно и четко определена одна основная мысль. К пьесам таких требований не предъявляется. Они могут быть – обо всем. О чем пьеса «Король Лир»? Сюжетно ясно: о том, как король-отец поделил царство между дочерьми, и что из этого вышло. А вообще о чем «Король Лир»? Начини рассказывать – день потратишь. Просто берите – читайте – думайте. Так и поступил Лев Додин. Взял – обдумал и прочитал вместе со своими актерами, не прикрывая их режиссерскими штучками. Вышел спектакль обо всем. О том, что молодость и старость враждебны друг другу. О том, что грехи отцов падут на детей, а дети станут заслуженным их отцами наказанием. О том, следует ли винить во всем природу или ответственность за деяние лежит на самом человеке. О том, что такое человек – нагое двуногое животное или венец творения. О том, добр ли Бог, или он играет с людьми, как ребенок с мухой – обрывая ей крылышки. И о том, что отцы сами подталкивают детей к войне, ведут их к смерти, а потом рыдают над их телами. О том, как люди меняются только оттого, что пересели со стула на трон или переоблачились в царственное одеяние. О том, что «в борьбе с плохим мы приближаем ужасное». И еще о том, что уходят со сцены Корделии и Шуты, а механическое пианино истории продолжает выбивать все ту же мелодию и ничего не меняется в нравах подлунного мира.
(Сцена из спекаткля)
Марина Тимашева: В Московском клубе СИНЕФАНТОМ представили медиа-оперу «Эйнштейн и Маргарита». Тамара Ляленкова разговаривает о ней с композитором Ираидой Юсуповой.
Ираида Юсупова: Насколько я знаю, медиа-опер в России не так много, может, и нет. Я переношу принципы строения музыкальной формы на драматургию, на видео. В данном случае, это такая не типичная медиа-опера, а это, скорее, медиа-версия обычной оперы. Безусловно, есть медиа-элементы, позволяющие назвать это медиа-оперой – множество фонограмм, необходимость использования видеограмм, видео инсталляций, электронные музыкальные инструменты и дополнительные инструменты джазовые, которые не присущи оперному оркестру.
Тамара Ляленкова: Почему у вас возникла необходимость именно в такой форме? Ведь вы - композитор академический.
Ираида Юсупова: Сейчас на первом месте медиа культура. Если обратите внимание, как люди получают гранты, то получают те, кто развивает медиа культуру. Поэтому возник такой жанр, в котором пропагандируется, собственно говоря, музыка.
Тамара Ляленкова: Но надо было ведь придумать и какой-то подходящий под это сюжет и, в то же время, остаться в рамках этой музыкальной культуры.
Ираида Юсупова: Стало недавно достоянием широкой общественности то, что у Эйнштейна был роман с русской, с Маргаритой Коненковой. Которая, во-первых, была женой известного скульптора Сергея Коненкова и, в то же время, была агентом советских спецслужб. То есть она с Эйнштейном знакомилась с совершенно определенной целью, но потом у них завязался страстный роман, который длился дальше - когда супруги Коненковы выехали из Америки, накануне первых ядерных испытаний, в Москву. И после этого 15 лет они переписывались. Не все доходило до нее, он часто сетовал в своих письмах: «Я понял, что ты не получила». Переписка длилась вплоть до его смерти.
Тамара Ляленкова: Кто либретто писал?
Ираида Юсупова: Либретто этой оперы писала замечательный поэт Вера Павлова. А поскольку опера у нас многоязычная, то там очень важна английская составляющая, и переводил Стивен Сеймур. Поскольку история многокультурная и многоязычная, то мы задумывали антологию оперы – немецкая романтика, связанная с одной из жен Эйнштейна и с ним самим, есть итальянская опера, есть Рахманинов. Для американцев опера это, прежде всего, мюзикл.
Тамара Ляленкова: Как вы все это постановочным образом разрешили?
Ираида Юсупова: Мы придумали такой ход. Маргарита предстает в обличьях разных женщин, поскольку она шпионка - это и Грета Гарбо, и Ингрид Бергман, и модель Лиза фон Сагриф. Коненкова сыграл Дмитрий Пригов, который, в бытность свою, был студентом скульптором, и мы его заставили реально слепить голову Эйнштейна. Мы нашли двойника Эйнштейна – это замечательный музыковед Павел Луцкер, которого с Эйнштейном связывает владение скрипкой. И, конечно, мы использовали фирменный прием Саши Долгина – мультипликацию реальных фотографий.
Тамара Ляленкова: Чьи голоса там звучат?
Ираида Юсупова: Маргарита это Татьяна Куинджи – солистка Геликон оперы, жена Эйнштейна – Лариса Андреева. Редкий голос - колоратурное меццо. Эйнштейн – солист Новой Оперы Анджей Белецкий. А Коненкова я привозила из Петербурга. Это уникальный, самый низкий бас мира Владимир Миллер. Уникальный контр-тенор из Петербурга - Дмитрий Попов - в роли сына Эйнштейна и ангела смерти.
Тамара Ляленкова: С режиссером Ираидой Юсуповой в медиа проекте «Эйнштейн и Маргарита» был кинооператор и фотохудожник Александр Долгин.
Александр Долгин: То, что вы увидели, это не есть самостоятельный некий фильм-опера. Это попытка представить музыку Ираиды Юсуповой. Больше всего это похоже на монтажное кино в классическом его виде, поскольку мы воспользовались образами, собранными из десятков классических картин 30-х годов. Здесь есть Эрнст Любич, здесь есть Хичкок, масса документальных фрагментов хроники 30-х годов. И все это густо перемешано с нашими, достаточно любительскими съемками, собственной анимацией, которую я делал сам, дома на компьютере. Наши маленькие анимационные вставки и наши досъемки послужили только связками, чтобы сгладить резкие монтажные переходы совершенно разных классических картин разных режиссеров. Конечный продукт должен был быть, конечно, представлен на сцене как реальная сценическая оперная постановка, где видео инсталляция использовалась бы в сценографии, но исключительно как фон. А главное - это реальная опера.
Тамара Ляленкова: Однако, современные средства не мешают традиционному восприятию музыки. По крайней мере, так считает Николай Александрович – меломан с 50-летним стажем.
Николай Александрович: Юсупова занята поисками искусства, объединяющего самые разные жанры, возможности, в том числе технические, электронные. И соединяет это с киноэкраном. То есть она пользуется тем, что уже накоплено человечеством и на этой основе она создает свое.
Марина Тимашева: 8 декабря медиа-оперу, о которой рассказывала Тамара Ляленкова, показывают в Театральном центре на Страстном в рамках проекта «Открытая сцена». Спектакли Открытой сцены поставлены на гранты правительства Москвы. И уже известно, что «Эйнштейн и Маргарита» выдвинут на «Золотую Маску» в номинации Новация.
Марина Тимашева: В прошлом выпуске программы мы познакомили вас с джазовыми новостями из Ростова-на-Дону, а сегодня Андрей Гаврилов – с вестями из Киргизии.
Андрей Гаврилов: Основное отличие географических карт мира от карт джазовой Вселенной заключается в том, что на джазовых картах все еще возможны неожиданности. Одним из таких белых пятен, до недавнего времени, на джазовой карте мира была страна под названием Киргизия. Да, были замечательные народные певцы, или, как теперь говорят, музыканты в стиле world - music , конечно, были попсовые и, тем более, патриотические песни, но, в общем, этим все практически ограничивалось. Но, однако, не так давно появился человек по имени Эльдар Джангиров, который в своей родной Киргизии, однажды, в дискотеке своего родного отца, нашел несколько пластинок Оскара Питерсона. Вот с этого все и началось. Эльдар сейчас считается одним из самых неожиданных и потрясающих открытий джазового мира. Вундеркиндов в джазе, конечно, очень много. И судьба их часто бывает непредсказуемой. Эльдар - не вундеркинд. Он работал очень много, много учился, много записывался и очень долго ничего не издавал. Сейчас ему около 20 лет, и только сейчас у него выходит вторая пластинка. Причем, что очень интересно, пластинка с записью его концертного выступления в знаменитом клубе « Blue Note », сам факт попадания в который уже говорит о том, что он пользуется значительным уважением, по крайней мере, у тех, кто устраивает в Америке концерты. Первая пластинка Эльдара вышла годом раньше и представила его как фортепьянного виртуоза. В общем, все рецензии были хвалебными, но сказать, что его точно уже записали в разряд современных музыкантов без приставки вундеркинд, было, конечно, еще нельзя. Вот, очевидно, эта пластинка - переломная в его биографии, потому что она показала, на что он, действительно, способен. Он не чудо-гений, он не вундеркинд, он - полноправный джазовый музыкант, спокойно и уверенно отыгрывающий свою программу. Да, конечно, он не первый человек, который доказывает своим вторым или третьим диском свое право называться музыкантом. Вспомним, хотя бы, Стива Уандера, немножко из другой оперы, первая пластинка которого называлась «Маленький гений - маленький чудо Стиви», и потом приставка чудо, то бишь, “ wonder“ , к нему прилипла навсегда, став его настоящей фамилией. Он был вундеркиндом, потом стал полноправным музыкантом. Эльдар был вундеркиндом, не издававшимся, в отличие от Стива Уандера. Эта пластинка в чем-то революционна. Он играет в манере не Оскара Питерса или Эрла Гарднера, которые были его заочными учителями. Он играет намного более современную музыку, скорее, в духе Билли Тейлора, Маккоя Тайнера. Единственное, может быть, что несколько удивляет, это то, что в отличие от более ранних его программ, к сожалению, в ней трудно услышать отголоски киргизской музыки. Я не считаю, что обязательно нужно включать балалайку в русский джаз или какую-нибудь джигурду включать в австралийский джаз, но музыка нейтральна, музыка интернациональна. Это ее и плюс, и минус. На этом альбоме он впервые пробует себя, как композитор. Он играет джазовые стандарты и четыре собственные композиции. По единодушному мнению публики, наиболее удачной композицией с этого альбома, из его собственных, является композиция «Искренне», которую мы сейчас вам и предложим. Эльдар Джангиров. Киргизия-США.
(Звучит композиция Эльдара Джангирова «Искренне»)
Марина Тимашева: 6 декабря литературная премия «Букер» назвала имя лауреата. Им стала Ольга Славниковас романом «2017». А мы, увы, не успели дать рецензию на последний роман шорт-листа – «Иерусалим» Дениса Соболева. Он ничего не получил, но для полноты картины мы все же представим и его нашим слушателям. А заодно – общие впечатления литературоведа Марии Ремезовой о литературном процессе в зеркале «Букера».
Мария Ремезова: Денис Соболев. Фигура в литературном мире доселе никак себя не заявлявшая. Чтобы добыть роман «Иерусалим» – книгу, изданную в Ростове-на-Дону, – московским критикам приходится буквально рыть носом землю и идти на немыслимые ухищрения. Но вот книга обнаружена, открываем… Нет. Стоп. Свое последнее выступление по поводу нынешнего шорт-листа я хочу посвятить Виссариону Григорьевичу Белинскому. Хотя нынешний литературный бомонд от него и морщится. Пусть их. Белинский был великий критик. Потому что не был равнодушным человеком. Он умел гневаться, и умел любить. Потому-то его и прозвали «неистовый Виссарион».
Значит, так. Скажите, любите ли вы литературу… Нет, любите ли вы литературу так, как люблю ее я – со всем пылом и так далее?.. И если любите, пусть даже чуть менее страстно, скажите – вам нравится читать книги, где автор подробнейшим образом описывает все действия персонажей, боясь упустить какую-нибудь важнейшую деталь, вроде указания, что герой-де почувствовал приближение приступа тошноты, но тот, вопреки ожиданиям так и не наступил, или что именно он взялся мыть сперва – чашки или бокалы? Чтобы не быть голословными, позволим себе цитату:
«Я встал и пошел варить кофе. Вышел в гостиную; здесь все было выбрано по ее вкусу. Светлые ткани; прямые поверхности под тонким слоем лака; тусклый, чуть переливающийся металл. Я помню, сколько каталогов она пересмотрела, когда мы это покупали. В кухне все тоже было светлым, идеально чистым, почти стерильным; я достал из морозилки пиццу, положил ее в микроволновую печь. Ира расставила чашки, вынула из шкафа плошку с печеньем, полезла в холодильник за завтраком, встала на колени, исчезла за дверцей. Мне были видны только ноги в тапочках; судя по звукам, она долго что-то вытаскивала, потом ставила на место. Наконец появилась снова, но с пустыми руками.
– Пожалуй, я сначала выпью с тобой кофе.
Я положил две ложки сахара».
Нравится? Думаю, нет. Потому что текст НИКАКОЙ. Не горячий, не холодный. Серый. Унылый. Индифферентный, как инертный газ.
Существует стойкое заблуждение, что определение, допустим, «ужасный» – наихудшая из возможных характеристик. Отнюдь. В слове «ужасный» содержится намек на что-то из ряда вон, поражающе воображение. Гораздо страшнее монотонно среднее, уныло однообразное. А роман «Иерусалим» – в нем, кстати сказать, четыре с половиной сотни страниц, – весь, целиком! – написан на одной интонации, без каких бы то ни было эмоциональных перепадов. Так и хочется сделать рекламную паузу: Не спится? Читайте романы. Средство уж такое надежное и, главное, протестировано на человеке. Действует безотказно. Правда, не безвредное, нет. Способствует развитию депрессивных состояний,
и не спасут уже никакие духи и иные потусторонние сущности, целыми вереницами посещающие героя, увлеченного каббалистикой и оккультизмом. И даже цитирование вымышленных старинных трактатов ничему не поможет – ведь сочиняет их тот же самый автор, что ставил пиццу в микроволновую печь и клал в кофе ровно две ложки сахара.
А ведь – если верить признаниям героя-рассказчика (а что-то подсказывает, будто дистанция между ним автором не то, чтобы очень велика) – все это затевалось, чтобы выяснить – ни много ни мало – смысл жизни! И потому персонажи ведут ученые споры – о Боге, проблеме свободы и выбора, о сути вещей… Козыряют именами, цитатами… Но вот странность – те же слова, сказанные в ином контексте, удивляли, поражали, провоцировали на возражение, наконец, просто запоминались. Здесь же все это вязнет и тонет без всякой ответной реакции, словно заражаясь общей довлеющей скукой.
Не станем задаваться вопросом, зачем автор написал этот роман. Но вот кто и зачем выдвинул этот роман в шорт-лист? Чего хотел? Наверное, чего-нибудь хорошего. Получилось как всегда. Впрочем, вся эта премиальная возня, по совести-то говоря, кроме тоски, давно уже ничего вызывать не может. По поводу же Букеровской шестерки мне всегда вспоминается известное стихотворение Гумилева – давно хотелось процитировать, только случая не выпадало. Притом, что нынешняя шестерка – по сравнению со многими прежними – в целом очень и очень приличная, все-таки позволю себе:
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.
Середину опустим, стихи хорошо известны, напомним только конец:
И смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня –
И Отчаянье было названье ему.
Марина Тимашева: В конце ноября в Петербурге впервые прошел международный книжный салон, главным событием которого стала презентация нового романа Чингиза Айтматова «Когда падают горы». С Чингизом Айтматовым – горой, которая не падает - беседует Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Казалось бы, более советского писателя, чем Чингиз Айтматов, найти трудно. Родился в глухом киргизском кишлаке, прошел впечатляющий путь от студента зооветеринарного техникума до слушателя высших литературных курсов при московском Литинституте, а затем и до академика Киргизской Академии наук, от секретаря сельсовета до члена ЦК Компартии Киргизии. Да и потом, кем он только не был! И первым секретарем правления Союза писателей Киргизии. И, даже, в 90-м - членом Президентского Совета СССР. Сегодня Айтматов – посол республики Киргизия в Бельгии. Казалось бы, классический блистательный путь советского партийного и литературного функционера. А то, что книги его при этом миллионными тиражами издавались? Да у кого ж из его коллег такого ранга они не издавалась, и не пылились оптом на полках и складах? Помню, как у меня, при взгляде на горы дорогой испорченной бумаги, поднималось острое сожаление о напрасно загубленном лесе. Но в том-то и чудо, что Чингиз Айтматов – орденоносный и успешный советский писатель - смог не погибнуть под грузом регалий и соблазнов, предлагаемых властью, смог стать, а, главное, остаться настоящим писателем. Чингиз Торекулович, как вам это удалось,
ведь все настоящие орденоносные писатели как-то давно стушевались?
Чингиз Айтматов: Вы думаете, я не тушуюсь? Я тоже в чем-то тушуюсь, конечно. Это вполне закономерно в ходе истории, эпохи, навсегда оставшихся на определенном уровне внимания общественности. Всегда бывают свои спады, подъемы. Вы, может быть, правильно отметили, что судьба не поворачивается круто назад. Когда начались все наши перемены, когда мы начали пересматривать, а неизбежно к этому велась вся наша жизнь постсоветская, прежние ценности стали отодвигаться в сторону, новые появились, это вполне в порядке. Но меня выручила в этом плане Европа. Они меня активнейшим образом переводили все эти годы, переиздавали, все время устраивали читательские встречи. Возможно, это было в интересах издательств, но это и мне тоже способствовало, как-то придерживало меня на определенном уровне. В начале этого года меня пригласили на Будапештскую книжную ярмарку в качестве почетного гостя, и там сам президент награждал меня орденом, меня представляли. И там было сказано, что я - один из самых переиздающихся авторов. И назвали такую цифру: в Венгрии я 53 раза переиздавался. Оказывается, они считают, какое произведение сколько раз переиздается и пользуется ли оно дальнейшим спросом. Европа, в этом плане, оказала мне огромное внимание и поддержку.
Татьяна Вольтская: Вы же много ездили, наверное. Где теплее всего вас принимали?
Чингиз Айтматов: Все-таки, Германия. Немецкие читатели буквально как наши, только перевод между нами. А так, такие же толпы людей стоят за автографами, а встречи проходят в кирхах - они на тот вечер полностью церковь отдают нашим светским мероприятиям.
Татьяна Вольтская: Интересно, как это уживается с такой любовью немцев к Сорокину, скажем?
Чингиз Айтматов: Вот этого я не знаю. Наверное, разные категории читателей. Мои читатели это те, традиционные читатели. А у Сорокина, что они нашли, этого я не знаю.
Татьяна Вольтская: Известно, что вы много занимались общественной деятельностью. Иссык-Кульский форум - это ваше детище. Это как-то сейчас продолжается?
Чингиз Айтматов: В какой-то новой форме это продолжается. Мы сейчас как раз думаем об этом. Ровно 20 лет прошло с Иссык-Кульского форума.
Татьяна Вольтская: Что за это время сделано?
Чингиз Айтматов: Тогда это было небывалое, гигантское событие, не по размерам, а по значимости. Вдруг мы смогли преодолеть все препятствия, контроли, собраться на Иссык-Куле. Нас было 17 человек, хорошо друг друга знавших, представлявших от Америки до Африки. Все приходили к такой идее, может быть, она была несколько утопической, планетарного мышления. Что все мы, где бы мы ни находились, кто бы мы ни были, мы должны знать, что есть общечеловеческие ценности.
Татьяна Вольтская: Общечеловеческие ценности. Я-то, честно говоря, думаю, что такие толпы ваших читателей, поклонников собираются именно потому, что вы не изменяете именно общечеловеческим ценностям.
Чингиз Айтматов: Возможно.
Татьяна Вольтская: Вы знаете, Цветаева замечательно писала, что есть на земле место и любому грешнику и убийце, а эстету нет места, потому что он как бы и не человек, у него только пять усеченных чувств и больше ничего. И вы как-то никогда не поддались на этот соблазн, да?
Чингиз Айтматов: Я каких-то убеждений своих не изменил крутым образом. Гуманизм как был, так и остается для меня первой значимостью.
Татьяна Вольтская: Чингиз Айтматов написал свой новый роман после десятилетнего перерыва. Это уже само по себе событие. Его визит в Петербург стал настоящим триумфом. Когда новый роман писателя представляли в Доме Кинги, был момент, когда сотрудники издательства «Азбука» всерьез опасались за жизнь и здоровье писателя, которого, того и гляди, могли раздавить восторженные поклонники. Тысячи экземпляров нового романа «Когда падают горы» разошлась за считанные минуты. И многие просили оставить автограф уже не на книге, а просто на листке бумаги. Так что же это за роман?
Чингиз Айтматов: Роман целиком и полностью посвящен сугубо современной тематике. Глобализация, над всеми нами нависшая, касается любого человека и в отдельности его судьбы. Она дошла до горных глубин. Горцы, которые даже не слышали и не понимали, что такое глобализация, тоже оказались жертвами или соучастниками. Когда рыночная экономика становится вездесущей, диктующей силой, может вторгаться в традиционную жизнь радикальным образом, когда местное население, которое жило своими ценностями, своим пониманием, что горы это для них среда, что эти реки это их реки, что эти леса, звери, птицы - все их достояние. А когда рыночная экономика поставила задачу все это освоить, они поддались на это. И, более того, стали соперничать, кто больше выдаст своих отечественных ценностей на продажу. В данном случае, это была великая охота на снежных барсов. А снежный барс он не просто зверь, а о нем сказания, предания. А сейчас они готовы были все выдать.
Татьяна Вольтская: Интересно, у вас же там действует герой, который уже цивилизовался и вернулся в свою среду. Но он оказался нравственнее, чем эти горцы.
Чингиз Айтматов: Он, во-первых, в качестве переводчика там оказался. Английский язык там никто не знает.
Татьяна Вольтская: Как жертва их алчности, в общем.
Чингиз Айтматов: Да, он сам тамошний. Интеллигент. Но у него свои проблемы, свои трагедии.
Татьяна Вольтская: Как автора я вас спрошу, как некоего демиурга, творящего свой мир, эта ваша печальная концовка, когда герой и барс умирают вместе в одной пещере, можно ли это считать таким трагическим предсказанием или предостережением для человечества?
Чингиз Айтматов: Это судьба так сложилась, что они оказались в одной пещере. Но это мое предупреждение, мой намек, мое сказание, обращенное не только к моим соотечественникам, но ко всем нам, кто будет читать, кто будут думать. Вся история предстоящая, мне кажется, будет заключаться в этом – можем ли мы на новом уровне цивилизации преодолеть эти бедствия, найти полную консолидацию, агрессивность исчерпать. Ведь мы сейчас живем и везде – внутри нас, сверху, снизу, везде агрессивные действия. Есть единственный пример, который я почитаю и очень верю - это модель Европейского Союза. Вот если бы мы достигли такого континентального единства, по этому типу, по этой модели! В частности, я очень поддерживаю евразийскую интеграцию, может быть, мы тогда сможем устроить новую жизнь.
