13 марта исполнилось 70 лет Владимиру Семеновичу Маканину, писателю, лауреату множества литературных премий. Его произведения переведены на десятки языков.

Заместитель главного редактора журнала «Знамя», литературовед Наталья Иванова рассказывает о писателе.

— Владимир Маканин — писатель, которого невозможно отнести ни к советской, ни к постсоветской, ни к андерграундной литературе. Это писатель вне групп, направлений, течений. Русский писатель советского времени — вот, кто он был тогда. Я с ним знакома очень давно. Мы смотрели друг на друга, не будучи даже еще знакомыми, в знаменитом третьем зале библиотеки имени Ленина. Он ходил всегда со стайкой прелестных девушек, которые оказались искусствоведками. Мы поглядывали друг на друга, а потом, постепенно, стали выходить на свет вещи, над которыми работал неизвестный мне тогда прозаик.

Первая его вещь так и называлась: «На первом дыхании». Она была опубликована чуть ли не в 1965-м году, чуть ли не в журнале «Москва». Но журнальным автором он не стал. А это было время, когда для того, чтобы стать читаемым писателем, нужно было пройти через журнал. Было такое. В более поздней повести Маканин скажет о себе «отставший». В том смысле, что он не успел впрыгнуть в уже уходящий в небытие поезд «Нового мира». Он как бы нес туда что-то, но не успел к Твардовскому. И эта позиция, такая странная, отчасти — вынужденная….

Он, отставший от времени, это как апория об Ахилле и черепахе. Те, кто спрыгнул, теперь надолго отстали от времени. А Маканин все есть и все изумляет нас своими новациями. Маканин был известен узкому кругу литераторов и читателей, тех, которые смогли достать его книги. Это был писатель тогда, как я это тогда вытащила из его же прозы, «мебельного времени». То есть он создавал гротескную типологию советских людей, советского времени, да и не советских людей. Потому что такие вещи как «Гражданин убегающий» или «Антилидер», они выбивались очень сильно из общего хода. Маканин, с одной стороны, лидер поколения, а, с другой стороны, он неформальный лидер.

Маканин очень спокойно перешел через времена. То есть для него, собственно говоря, ничего не изменилось с тем, что начался Горбачев, гласность, Ельцин. По первой профессии он математик. Есть даже книги математика Маканина. Поэтому он открывает какие-то законы, потом эти законы разрабатывает. Скажем, один из ранних его рассказов «Ключарев и Алимушкин». Это когда от одного героя все убывает, вплоть до того, что он заболевает, умирает, а у другого, его друга, все прибывает.

Маканин, как человек мыслящий, как писатель не только талантливый, но и умный, пишет одну за другой горькую прозу, в которой предчувствует те разочарования, которые последуют. Он, во-первых, очень разочаровывающую прозу написал о шестидесятниках, эта вещь называлась «Один и одна», потом «Человек свиты» — вещь, в которой он анализирует человеческий тип на все времена. А сегодня мы таких видим кругом. Но ведь дело не только в социологической точности того, что видит Маканин. Дело в его стилистике. Если мы проанализируем, скажем, количество скобок в его прозе, мы увидим, что каждый раз при помощи скобок, многоточий и тире он увеличивает глубину своего текста и возможность восприятия текста, как почти математических метафор.

Что-то случилось с Букеровским комитетом, который принял такое странное итоговое решение, когда премия была присуждена Марку Харитонову. Не забудем, что именно тогда в шестерке Букеровской были «Время ночь» Петрушевской и «Лаз» Маканина. Повесть «Лаз» это та вещь, которая показала то, что может произойти с, условно говоря, либеральными демократами, к чему может прийти общество в период освобождения от коммунизма, условно говоря, хотя он там это никак не называет.

Я напомню, что там действие происходит одновременно в очень светлом подземелье, в котором прелестные люди собираются, пьют очень вкусное вино и комфортно себя чувствуют, но у них только воздуху не хватает, и наверху, в разращенном, полуразрушенном, страшном мире, где нельзя спасти своего ребенка, где мечутся толпы почти обезумевших людей. Вот такую антиутопию он тогда написал. Жюри отдало эту премию Марку Харитонову. Это было плохо для Букера, а не для Маканина. Маканин был человеком, который собирал и продолжает собирать какие-то премии — он лауреат Оксфордской Пушкинской премии, Букеровской премии, но совсем за другую вещь, за повесть «Стол, покрытый сукном и с графином посередине», опубликованную в журнале «Знамя». Это скорее эссе, чем проза. Очень славная, но отнюдь не такая сильная, как «Лаз».

Дальше вот этот хищный глазомер, которым одарен Маканин и его не брезгливость к тому, что происходит вокруг, привели к еще большему дистанцированию, я бы сказала, от описываемого им материала. Он писатель жесткий, он бактериолог, и он не любит микроб, с которым он работает. И он после вот этих вещей, которые я назвала, создает довольно грандиозную фреску «Андерграунд или герой нашего времени», где выворачивает вообще все наизнанку. Это роман о писателе, который не пишет роман, но он постоянно пишет его в сознании читателя. Он понимает, что такое писатель, вышедший из андерграунда и писатель, который не хочет уходить из андерграунда. А если ты не хочешь уходить, если ты честен по-настоящему, — думает маканинский герой, — ты не можешь из андерграунда стать ласкаемым, любимым, попсой литературной, все на продажу. Таким героем презентаций, перформансов...

Маканин эту литературу, которую я сейчас перечислила, он ее презирает. Что сейчас? Сейчас Маканин в прекрасной литературной форме. Никаких 70 лет ему никогда не дашь. Его биологический талант отличается неувядаемостью и предчувствием. Накануне чеченской войны мы с ним летели вместе, и он мне в самолете говорит: «Хочешь почитать рассказик?» И дал мне «Кавказского пленного». Это было до Чечни. Как он это почувствовал? Через два месяца началась операция в Чечне. Вот это предчувствие его ведет по литературе и сегодня. Хотя я без доли яда не обойдусь.

Последняя его книга «Испуг» меня лично оставляет равнодушной. Как мне кажется, он хочет сегодня упрощенными средствами, публицистическими, откровенными, заклеймить то, что ему не нравится и обнажить то, что кажется ему отвратительным. В одной из его вещей — «Удавшийся рассказ о любви» — герой, писатель в прошлом, а ныне — телеведущий, говорит, что телевидение «створаживает» литературу. Мне кажется, что Маканин в своей последней вещи «створаживает» свою литературу, выворачивая свои сливки до сухого творога, так он отжимает это все. И мне это не так интересно, как Маканин прошлый. Но я надеюсь, что обещание, которое он дал, он выполнит, и новый роман передаст в редакцию журнала «Знамя».

Я очень жду этого момента, я желаю Владимиру Маканину быть таким же, каким я впервые его увидела в большом, замечательном, красивом здании библиотеки, так же окруженном Музами, скажем так.