Ссылки для упрощенного доступа

«Настоящий капитан — это тот, кто понимает, что настоящих капитанов нет»


Иван Вырыпаев «Тринадцать текстов, написанных осенью», «Время», М. 2005
Иван Вырыпаев «Тринадцать текстов, написанных осенью», «Время», М. 2005

Один мой приятель был капитаном дальнего плавания, но он терпеть не мог упоминания о морских принадлежностях. При слове «парус» его рвало, при разговоре о мачте тошнило, а если речь шла о якоре — вся палуба шхуны покрывалась вчерашним яйцом и сосисками из глубин живота капитана. Словом, это был капитан, не любивший морское дело. Словом, это был капитан, не любивший не только море, но и моряков. Это был капитан внутри себя, капитан, смотревший далеко вперед, смотревший так далеко, как еще не заглядывал ни один моряк на свете. Это был капитан вне моря, капитан, плюющий морю в лицо. Если, конечно, у моря есть лицо. Это был самый отважный капитан на земле. Это был капитан на земле, потому что настоящие капитаны никогда не станут бороздить водные просторы. Потому что настоящие капитаны — это не те, кто носит морскую форму и стоит у штурвала корабля. Настоящие капитаны презирают морской бой. У настоящих капитанов полные карманы цинизма, оттого что они твердо и слишком даже хорошо знают, в чем смысл бытия. Смысл настоящего бытия для настоящего капитана заключается лишь в короткой фразе: ничего нет. Таким образом, настоящий капитан — это тот капитан, кто понимает, что ничего нет, никогда не было и никогда быть не может. Настоящий капитан — это тот, кто понимает, что настоящих капитанов нет. Настоящий капитан — это вовсе не капитан».


Это — Текст №1 из книги Ивана Вырыпаева «Тринадцать текстов, написанных осенью». Двум пьесам — «Кислород» и «Бытие номер два» — предшествуют стихотворные заметки. Говорит Иван Вырыпаев: «Вы знаете, у меня есть черновики, написанные в разные годы, и у них есть одна особенность. Я заметил, что вообще все мои пьесы случайно совершенно выходят почему-то всегда осенью. Текст, который потом встречается, скажем, в "Кислороде", на самом деле был написан за год еще до этого, и так далее. Черновики вовсе не являются произведением искусства, они просто… ну, как всякий черновик, их надо читать как всякий черновик».


— А у меня было такое впечатление, что это скорее дневник, только ежегодник.
— Можно и так. Они не претендуют на самостоятельный жанр, они в контексте дневника или… Именно поэтому они и остались черновиками, то есть автор не предоставил их публике.


Сын — это для главного. И дочь — для главного. И то, что тебе пожилая женщина в метро улыбается, тоже для главного. И собаку бьешь, и матери не звонишь по неделям, жене изменяешь — только для главного. А на станции я видел пьяную молодую девушку, которая плакала о главном, не просто же так. И богатого банкира убили для главного. И проститутку кинули на бабки только из-за этого. Пацаны для главного разбивают носы друг другу. Девчонки глотают бабушкино снотворное в надежде, что успеют откачать. Для главного стареют старики, младенцы появляются на свет. Для главного составы пускают под откос и произносят нежные слова в адрес любимого человека. Сын моей знакомой 7 лет пускал героин по своим венам, а мать его все эти годы все равно была ему матерью. И все это для главного. Как и царапина на руках. Как и бессонница. Как и матерные слова на гаражах. Как и любовь. Любовь всегда для главного. Один раз я целый месяц любил нелюбимую, а любимую не любил. Все в мире для главного: закат на Байкале, священник-гомосексуалист, Юля из Иркутска, ложь, кусты марихуаны, совесть, красная брусника, смерть… А моя мама один раз спросила меня: «Что же для тебя самое главное, сын?» — «А для тебя?» — переспросил я. «Ты», — не думая, сказала мать. «И для меня — я», — ответил я.


Иван Вырыпаев — драматург, режиссер театра и кино, актер. Герой его пьесы «Кислород» по имени Санек не слышал, когда людям говорили «не убий», потому что у него в ушах был плеер. Героиня пьесы «Бытие номер два» разговаривает с Богом.


Из глины он лепит человека, потому что он отец ему. А для вас у нас приготовлены два предметы — цветная бумага и соль. Не из глины. Из муки мы печем печенье, и здесь все в порядке. У нас есть такая длинная проволока, что мы можем натянуть ее между странами: один конец проволоки прикрепить к колесу обозрения в техасском парке, а другой — к чертову колесу в Москве. Но из глины он лепит только человеков, поэтому они умирают один за другим .


— Почему вы опираетесь на канонический библейский текст и в «Кислороде», и в «Бытие номер два»?
— Потому что я исследую эту тему — взаимодействия сегодняшнего человека и окружающего его мира. Под окружающим миром я имею в виду вселенную и законы, в том числе как материальные, наверное, так и аматериальные. А какая еще тема может быть на сегодня самая актуальная? Наверное, эта.


— А почему при этом такая почти молодежная форма, рэп?
— Если это «Кислород», то мы говорили там о поколении тридцатилетних. Собственно, здесь нет нарочитой выдумки, а оно такое и есть в моем понимании. Герой этого произведения — некое собирательное лицо 30-летних. Внешне ко мне он имеет мало какое отношение, потому что я, когда писал «Кислород» и, тем более, уже сейчас, совершенно далек от клубной культуры и всего, что там говорится, я вообще в другом пребываю мире. Но я просто выписал то, что есть, собирательный образ.


Наступит такое время, когда люди поймут, что в текстах самое главное — это верно расположенные буквы. Это время придет. Оно вернется, оно уже было. Наступит такое время, когда умрут сюжеты и затихнут голоса рассказчиков. И одни только буквы будут владеть вниманием читающего. Ведь читающий читает лишь для того, чтобы распознать знакомые знаки. Это время вернется. Это наступит. Вернется. Произойдет. Люди будут в музыке ценить ноты, а в живописи — краски. Сюжеты умрут. Сюжеты перестанут рождаться. Вот я стою в метро и вижу мужчину, а мужчина видит меня. Что он видит? Он видит мое льняное платье, мои загорелые ноги, мои тонкие пальцы на руках и сумочку, обшитую стеклом. Но пройдет и это, и какой-нибудь мужчина будет стоять в метро, смотреть на девушку в льняном платье с загорелыми ногами и тонкими пальцами на руках, и не будет видеть ее сюжет. Наступит и вернется то время, когда в метро мужчины научатся видеть серые узоры на моем платье, линию изгиба моих ног и прозрачный цвет ногтей на пальцах моих рук. Это время наступит. Это время пришло. Это время обязательно вернется.

Жила-была девушка Саша, она родилась в 70-х годах XX века в большом городе. Училась в школе, потом в институте, потом вышла замуж за любимого человека. И наступил XXI век. Жил-был молодой человек Александр, он родился в 70-х годах XX века в большом городе, учился в школе, потом в институте. Семью не завел. И вот наступил XXI век. Это Саша и Саша — люди третьего тысячелетия. Запомните их такими, какие они есть. Это целое поколение. Запомните их как старую фотографию. Это поколение, на головы которого где-то в холодном космосе со стремительной скоростью летит огромный метеорит…


Иван Вырыпаев «Тринадцать текстов, написанных осенью», «Время», М. 2005


XS
SM
MD
LG