В конце октября в театре города Эйндховена театральная труппа Het Zuidelijk Toneel («Южная сцена») выпустила спектакль «Обломов». Новая постановка вызвала в Голландии бурное обсуждение того, что же такое обломовщина.
Если бы Обломов жил в современной Европе, то звался бы Óblomov и был бы — никогда не догадаетесь — модным художником! Да, да — его тотальное безделие и жизнь на диване были бы истолкованы как театральный хэппенинг, живая инсталляция а-ля Марина Абрáмович — ну чем вам не «постельная забастовка» Джона Леннона и Иоко Оно в амстердамском «Хилтоне»? А обломовское невмешательство в жизнь окружающих существ, путешествие по лабиринтам собственного сознания и созерцание происходящего из горизонтального положения — «савáсаны», скажут йоги (позы «активной пассивности») — и вовсе превратили бы его в эдакого европейского садху.
Внутренний мир на заднем плане
Сегодня, когда тема внутреннего мира, за неимением времени, задвигается на второй план, уступая место лейтмотиву внешности, обертки, беспорядочной динамики и демонстрации дикой занятости (последнюю мы путаем с востребованностью), идея полной остановки и честного разговора с самим собой, в который бы не врезались ни рекламные образы, ни электронные сообщения, ни звонки на мобильный — пугающе заманчива и утопично красива одновременно. Поэтому — актуальна. В эфире телепередачи De Kunst компании NPS исполнитель роли Обломова в новой голландской постановке Берт Лёппес (Bert Luppes) сказал: «Мне кажется, что Обломов — это художник. Художник-провокатор. От него идет энергия. Он превратил свое существование в карикатуру, чтобы стать нашим отражением, чтобы через экстремальность его самовыражения мы могли увидеть себя. Его существование, вся его жизнь — это, для меня, некая художественная акция, произведение искусства».
С ним согласен и писатель Питер Ватердринкер (Pieter Waterdrinker): «Я живу в Москве, медийное пространство там другое, путинский период — по духу уже почти брежневский. Но я все равно смотрю телевизор. А "Обломов" — это манифест в защиту отклонения от нормы. Как и любое произведение искусства.Обломовщину можно описать как пассивный бунт, пассивное сопротивление самой жизни. Ведь нас никто не спрашивает, хотим ли мы придти в этот мир, мы появляемся на свет, и от нас с самого начала начинают требовать соучастия, интереса к окружающему миру. Тема эта очень актуальна. Ведь когда как не сегодня груз информации, текущих новостей буквально наваливается на нас со всех сторон. И ото всех нас требуется, чтобы мы были успешными, зарабатывали деньги, и так далее. Многим людям это не под силу или не нужно. И образ Обломова выступает в данном случае как утешение. И не он один, были и другие литературные персонажи, которые пытались жить, прежде всего, внутренней жизнью».
Современная форма нонконформизма
«На мой взгляд, обломовщина — это современная форма нонконформизма. Обломов — это тот, кто не подыгрывает, не подстраивается, а остается самим собой, ограждает себя от окружающей среды», — говорит Берт Лёппес.
В эндховенском театре задумывали эту постановку, как пьесу о лени. По словам режиссера спектакля Маттайса Рюмке (Matthijs Rümke), ему захотелось поговорить о лени сегодня, когда все только и делают, что спешат куда-то. Однако в процессе работы участники труппы поняли, что лейтмотивом спектакля станет не столько лень, сколько меланхолия и непознанность души, а также уход от жизни, чуть ли не аскетический retreat: «У нашего Обломова как раз слишком большая тяга к настоящей жизни, он жаждет прикосновения к самой глубине человеческой души, он способен на такое прикосновение. Но эта его страсть к настоящему так велика, что делает его социально неполноценным, внушает ему страх перед человеческими взаимоотношениями», — говорит режиссер Маттайс Рюмке в интервью радиостанции Omroep Brabant.
Голландская труппа решила отказаться от привычного, мягкого и круглого Обломова, лежащего на диване. За десять недель репетиций актер Берт Лёппес, по его собственным словам, похудел на одиннадцать килограмм. За основу спектакля была взята напряженно-сжатая интерпретация романа Гончарова пера немецкого писателя Франца-Ксавера Кроеца (Franz Xaver Kroetz), однако голландцы пошли еще дальше. У нового Обломова вообще нет дивана. Он вынужден в неудобных позах коротать время на жестких стульях. «Сидеть на стуле — это для человека поза неестественная. Естественная поза — либо стоять, либо лежать. Таким образом, мы хотели показать, что наш Обломов живет в некоем пространстве между миром сна и деятельным миром ходячих людей», — говорит Берт Лёппес.
Бумажные стены
По гениальной находке оформителей, стены в бутафорском доме Обломова — из бумаги. Каждый новый гость входит в пространство главного героя через стену, разрывая ее. «Наш спектакль о том, какую позицию каждый избирает для себя в жизни, чего хотим мы от жизни, и на что мы готовы ради этого решиться. Многие советуют нашему герою попробовать то, сделать это, но ему все эти действия кажутся выражением поверхностности, бессмысленности жизни его друзей, столичной жизни. И есть лишь один человек, с которым у него получается общение на другом, глубоком уровне, на уровне любви. Но это нашего героя ужасно пугает, страх парализует его», — говорит Берт Лёппес.
«Абсолютное ничто вызывает у меня страх. Они же суть это ничто. Вот в чем разница!» —говорит Обломов в спектакле о столичных жителях. Речь здесь уже не как у Гончарова — о славянской душе, противопоставленной немцу Штольцу — а, скорее, о противостоянии революции, взрыву, тогда — индустриальному, теперь — информационному.
Не так давно и в Голландии министр Мархрейт де Бур (Margreeth de Boer) на полном серьезе выносила предложение о создании Министерства неторопливости: «Что делают люди, попав в пробку? Как сумасшедшие, ищут обходную дорогу, только бы вовремя попасть на работу. А что отвечают люди на вопрос "Как твои дела?" Начинают рассказывать о своей работе. Вот какая мораль у нас преобладает. Мы решили сделать спектакль о человеке, который поступает иначе».
Любовский как Обломов
Берту Лёппесу не пришлось долго искать параллели обломовщине в современной культуре: «Готовясь к роли, я должен полностью раствориться в герое, поэтому я много читаю косвенно связанных с этой темой текстов, смотрю фильмы — для этой роли посмотрел "Большого Любовского", например, — вырезаю картинки из журналов. Вот, вырезал фотографию какого-то мужчины, развалившегося на кровати в одежде. Я понятия не имел, кто это. Впоследствии выяснилось, что это — один из героев суперпопулярного нынче (в Голландии) реалити шоу "Золотая клетка"», — говорит Берт Лёппес.
Кстати, в нидерландском языке также есть слово «обломовщина» — oblomovisme. В главном толковом словаре (Dikke van Dale) читаем: «Обломовщина — предельная вялость, медлительность». Говорит философ Авее Принс (Awee Prins), чья диссертация на тему «Скука» (Uit verveling) выдержала уже шесть изданий. «Я бы не стал ссылаться на толковые словари. Вы посмотрите, как там объясняется «скука»: «неприятное чувство, вызванное отсутствием новых впечатлений»! Да то же самое определение можно было бы дать несчастному браку или работе на постоянной основе! Нет, оставьте мне свободу, не ограниченную словарными определениями! Обломов — это мифический лентяй, которого никакой силе на Земле не сдвинуть с места. Он трогателен в своем благородстве, единственный из известных нам героев — то есть, в отличие от Евгения Онегина, Печорина, Платонова, Иванова, он не использует женского доверия, а, наоборот, говорит: "Я слаб, и поэтому должен отпустить тебя"», — говорит Авее Принс.
« Обломову ежедневник ни к чему »
«Я не хочу тебя обременять», — говорит один мой хороший голландский знакомый каждой очередной женщине, готовой отдать ему часть себя. «Я не вижу смысла ни в чем. Зачем создавать уют? Я не совершаю самоубийства только потому, что родители живы, и я не хочу их расстраивать», — таково его резюме. Прямо как в новом голландском «Обломове» о столкновении повседневного с фундаментальным, где в конце пьесы в жилище Обломова прорывает канализацию.
«Мы живем в сетевом обществе, и из этой сети деловых и личных контактов можно иногда выходить, но, находясь внутри сети — если вам каждый день нужно участвовать в собраниях, или давать лекции — очень тяжело выкраивать для себя часы обломовщины. И если вы такие часы для себя запланировали, и занесли в ежедневник — вас уже не спасти. Потому что Обломову ежедневник ни к чему», — убежден Авее Принс.
