Александр Генис: Следующая, привычная нашим постоянным слушателям рубрика - «Музыкальный альманах» с Соломоном Волковым. Февральский выпуск «Музыкального альманаха» мы откроем разговором о самых необычных гастролях 21-го века. Соломон, вы согласны с этим определением?

Соломон Волков: Да, конечно, согласен. Речь идет о поездке Нью-йоркского филармонического оркестра в Пхеньян. Это первая поездка такого рода, концерт там состоится 26 февраля. Сначала будет исполнены национальные гимны Северной Кореи и Америки, причем первым будет исполняться северокорейский гимн, страны, которая принимает гостей, затем прозвучит оркестровый фрагмент «Лоэнгрина» Вагнера, потом будут играть симфонию номер десять Дворжака «Из Нового света» и, наконец, «Американец в Париже» Гершвина.

Александр Генис: Как вы оцениваете программу? Ведь в данном случае это дипломатический шаг, анализ этой программы говорит о намерениях оркестра.

Соломон Волков: За нас уже это сделали культурные обозреватели и политические обозреватели всего мира. Они эту программу рассматривали под лупой со всех сторон. В Нью-йоркской филармонии прошла пресс-конференция с участием северокорейского представителя в ООН и администрации оркестра. Там задавали множество вопросов о программе. Во-первых, спрашивали, почему нет более модернистских сочинений, во-вторых, спрашивали, почему нет сочинений, в которых была бы более отчетливо заявлена политическая позиция США.

Александр Генис: Как то?

Соломон Волков: Отвечая на этот вопрос, стало ясно, что имелось в виду. Зорин Метта, брат дирижера Зубина Метта и директор Нью-йоркской филармонии, довольно раздраженно сказал, что мы играем великую музыку и не ставим музыки вроде «Председатель Мао танцует». Имеется в виду фрагмент из оперы Джона Адамса «Никсон в Китае», которая была бы прямым политическим вызовом по отношению к Северной Корее и ее покровителю в лице Китая. Так что совмещение более нового и политически заостренного было отметено. Почему поставили Дворжака - ясно.

Александр Генис: «Из Нового света» - американское сочинение.

Соломон Волков: «Лоэнгрина», я думаю, представитель общемировой классики. А американец в Париже это уже то, что мы называем словом «Американа».

Александр Генис: Интересно, что нет ничего северокорейского. А как обстоят дела с северокорейской музыкой?

Соломон Волков: Я не слушал ни одного звука новой северокорейской музыки. Я слышал традиционную корейскую музыку, но музыки северокорейских композиторов, в отличие от музыки композиторов китайских, которых я слышал довольно много, я не слышал ни звука. Может быть, есть какой-то большой специалист по северокорейской музыке где-то в университете, но он это держит в секрете. Интересно другое. Когда объявили об этой программе и о выступлении оркестра, то ведь огромное место занимают внегастрольные мероприятия. Вы спросили о северокорейской музыке, а Лорин Маазель, руководитель Нью-йоркской филармонии, проведет там репетицию с национальным симфоническим оркестром. Это будет открытая репетиция, так, во всяком случае, предполагается. Кроме того, участники оркестра проведут мастер-классы со студентами Пхеньянской консерватории, и это тоже очень важная часть программы. Так что нужно смотреть на эту программу, как на часть общей культурно-политической акции.

Александр Генис: Тем более интересно, что скоро северокорейские музыканты приедут на Запад, в Европу?

Соломон Волков: Они должны появиться в Лондоне и там, наконец, люди смогут оценить уровень их достижений в области симфонической музыки. Но я заранее могу сказать, что ударным номером американской программы будет «Американец в Париже». Это задорная, мелодичная и, уверен, для северокорейской аудитории достаточно модернистская и такая джазовая музыка.

Александр Генис: Соломон недавно я читал историческое сочинение Нормана Дэвиса, крупного английского историка, историка большого, широкоформатного таланта, где он высказал одну интересную мысль. Он сказал, что за все время существования нашей цивилизации выработан только один универсальный язык, который понятен абсолютно всем – это язык классической музыки. Именно поэтому этот язык годится для дипломатических акций такого рода. Как вы считаете?

Соломон Волков: Я категорически с этим не согласен. Всегда говорил, что с этим не согласен, всегда говорил, что не согласен с заявлением, что Бетховен это музыка для всех. Совершенно не так. Это специфическая музыка, определенная цивилизация, определенное время. Другое дело, что Европа преуспела в навязывании своего культурного эталона всему остальному миру настолько, что вот эта вот область классической европейской музыки стала такой вот лингва-франка. И по степени приобщения к этому всемирному языку судят о культурном росте, культурной зрелости нации. Так обстоит дело, можно написать много томов на тему как это произошло, но это факт. Также и могу сказать, что для понимания этого европейского музыкального культурного канона требуется очень большая подготовка, очень серьезные усилия, причем не типа был человек не культурным, предположим, если он только музыку своей культуры знал, будь это азиатская традиция, африканская или латиноамериканская, а стал культурным. Он был культурным в своей традиции, но для достижения этого культурного эталона требуются довольно серьезные усилия.

Александр Генис: Мне это напоминает замечательную историю о том, как впервые японские музыканты попали в Европу, им дали послушать концерт симфонической музыки, они сказали, что больше всего им понравилось начало, когда музыканты разыгрывались – вот это была лучшая часть.

Соломон Волков: Но по сию пору концерты классической музыки используют в качестве «пинг-понговой дипломатии». Слово это родилось, когда США и Китай обменялись командами по пинг-понгу, и это послужило прелюдией к серьезным дипломатическим переговорам. Вот такая культурная и симфоническая дипломатия имеет место уже больше 50-ти лет, потому что первый опыт такого рода был произведен в Советском Союзе американской стороной, когда в 1956 году в Советский Союз приехал Бостонский симфонический оркестр, а вслед за ним приехала Нью-йоркская филармония, которую тогда возглавлял Леонард Бернстайн. Это был 59-й год, этот концерт я слушал. Была в программе «Весна священная», и я по неопытности купил билет в первый ряд. Если бы я знал, что такое «Весна священная», я бы подготовил затычки для ушей. В добавок, Бернстайн выжимал из оркестра все, что мог, и это исполнение навсегда осталось одним из самых сильных музыкальных впечатлений моей жизни.

Александр Генис: Февральский выпуск «Музыкального альманаха» завершит очередной блиц-концерт из нашего нового цикла «Музыкальный цитатник». Какую цитату вы приготовили для нас сегодня Соломон?

Соломон Волков: Композитор, которого я сегодня хочу представить, как великого мелодиста, это Густав Малер. С ним у традиционных слушателей не связаны представления о замечательных мелодиях. Малер это не первое, что приходит на ум, когда говорят «великолепная, запоминающаяся мелодия», он не воспринимается как мелодист, в первую очередь. На самом деле сочинения Малера переполнены великими мелодиями, которые обязательно должны входить даже в избранный лексикон любителя музыки. И одна из самых замечательных, за душу берущих малеровских мелодий находится в его вокальном цикле «Песня об умерших детях» 1904 года. С этим опусом связана трагическая история. Часто говорят, что поэзия и музыка способны предсказывать будущие события. Так произошло и в данном случае, потому что в опусе 1904 года речь идет об умерших детях, героиня цикла их оплакивает. Это написано на стихи Фридриха Рюкерта - романтика второй половины 19-го века - которого я бы сравнил с нашим Федором Ивановичем Тютчевым. Текст тут таков:

«Теперь я вижу, почему так тускло светит пламя…».

Это бесконечная развертывающаяся мелодия, в которой и содержится это предсказание, потому что буквально через три года старшая дочь Малера умерла от скарлатины. И я думаю, что Малер считал, что он накликал смерть дочери вот этим опусом и, безусловно, обвинял себя в этом, страдал и мучался. И я, когда слушаю эту мелодию, то всегда вспоминаю о реальной судьбе дочки Густава Малера.