Александр Генис: Мартовский выпуск «Музыкального альманаха» мы откроем разговором о гастролях, послуживших поводом для музыковедческих дискуссий.
Соломон Волков: Это были выступления замечательного амстердамского оркестра «Концерт Гебау», во главе которого стоит сейчас Марис Янсонс.
Александр Генис: Ваш старый знакомый.
Соломон Волков: Одноклассник. Он занимает пост главного дирижера «Концерт Гебау» с 2004 года, причем является шестым дирижером этого оркестра. А оркестр существует с 1888 года, то есть за 120 лет это всего лишь шестой дирижер. Должен сказать, что такое небольшое число дирижеров объясняется, в частности, тем, что второй дирижер этого оркестра, Вильям Менгельберг, стоял во главе оркестра 50 лет - с 1895-го по 1945-й год. И дальше бы простоял, но ему в 1945 году вменили в вину коллаборацию с немецкими оккупантами и отстранили от руководства оркестром. И он от огорчения вскоре умер. Мне вспоминается Мравинский, который тоже 50 лет возглавлял свой коллектив в Ленинграде. И Менгельберг, можно сказать, выработал стиль оркестра «Концерт Гебау», оркестровый звук этого коллектива. Он такой был темный, несколько сумрачный, нордический. Может быть, склонностью Менгельберга к таким нордическим интерпретациям и объясняется его идеологическая привязанность к нацистам, но дирижером он был, тем не менее, грандиозным, и, главное, одним из главных пропагандистов Малера. До Мариса Янсонса дирижером «Концерт Гебау», с 1888-го года по 1904-й, был итальянец Рикардо Шайи. Он очень высветлил этот специфический звук «Концерт Гебау», он стал более легким. Казалось бы, это расширяет возможности оркестра, но при этом оркестр также потерял что-то от своей специфики, от своей физиономии.
Александр Генис: Соломон, получается, что национальность дирижера, его национальный темперамент отражается на качестве звука оркестра. Это возможно?
Соломон Волков: Я в этом уверен. Более того, я считаю, что даже психологические особенности дирижера отражаются на звуке его оркестра. Скажем, покойный Менухин. У него был очень специфический звук, как у скрипача. Можно было сразу узнать, что это играет Менухин. Когда он взял на себя руководство Варшавским оркестром, то он привел оркестр в такое состояние, когда они играли как коллективный Менухин. Можно было сразу отличить, что это дирижирует Менухин. И так случается с очень многими дирижерами, они накладывают отпечаток своей личности. Оркестр у Мравинского играл так, каким был Мравинский – с некоторой величавостью и суковатостью. И Янсонс, получив оркестр от Шайи в такой форме, где звук стал более легким, более прозрачным и подвижным, опять привел его в состояние соответствующее его, Янсонса, темпераменту, которое загадочным и любопытным образом перекликается со стилем Менгельберга.
Александр Генис: Тоже нордическая культура – латыши. И как эту нордичность принимают в Америке?
Соломон Волков: С некоторой, я бы сказал, растерянностью. Потому что в глубине души критикам хочется, чтобы все оркестры играли одинаково. А сейчас более легкий, подвижный звук в моде, и когда вдруг появляется оркестр (обыкновенно это оркестры из России), которые движутся как бы против течения, то критика находится в некоторой растерянности - это что-то непривычное. Им, с одной стороны, нравится, а с другой стороны, это их раздражает. Но в целом было принято с пониманием, что «Концерт Гебау» опять возвращается к своей исконной исторической форме, и среди прочих произведений звучала вторая симфония Брамса, и я хотел бы показать, как Янсонс извлекает это нордическое качество звука из своего оркестра.
Александр Генис: Следующий номер нашего «Музыкального альманаха» посвящен последнему концерту Альфреда Бренделя в Нью-Йорке.
Соломон Волков: И это опять важная европейская гастроль в Нью-Йорке. «Концерт Гебау» - большое событие. С Бренеделем это тоже было большое событие еще и потому, что этот пианист, которого в Нью-Йорке очень любят, выступал в Нью-Йорке в последний раз - это был прощальный концерт. Он вообще уходит с эстрады в конце года, но в Нью-Йорке в последний раз Карнеги-Холл бел переполнен, люди сидели на сцене, его не хотели отпускать, после трех бисов он скрестил руки и показал, что все, он удаляется.
Александр Генис: Брендель ведь очень яркая фигура и для нашей культуры - он ведь друг Бродского.
Соломон Волков: С Бренделем ведь навсегда останется связана Нобелевская премия. Иосиф узнал о том, что он получил Нобелевскую премию, когда он был в Лондоне и жил в доме Бренделя. Он пошел в китайский ресторанчик с Ле Карре, а туда прибежала туда жена Бренделя с известием о том, что Иосифу дали Нобелевскую премию. И у дома Бренделя, где жил Иосиф, уже собралась огромная толпа репортеров. И вот тогда Бродский вздохнул, что кончилась его спокойная жизнь.
Александр Генис: Брендель играл Бетховена.
Соломон Волков: Да, он играл Бетховена, Шуберта, Гайдна. Он, конечно, главным образом будет для нас связан с Бетховеном.
Александр Генис: Что он принес в прочтение Бетховена?
Соломон Волков: Всегда есть две линии в исполнительстве. Есть линия романистическая, какая-то пылкость. И вот русский пианизм движется, за некоторыми исключениями… Вот Горовец - прекрасный представитель русского пианизма, и он не всех устраивает, многих он очень раздражает. У меня есть приятели, американские критики, которых я очень уважаю, хорошие музыканты, которые критиковали всегда Горовеца. Всегда они находили в противовес такой блестящей линии, полетной линии, сдержанную немецкую линию. И ее представлял сначала Рудольф Серкин, который был олицетворением немецкой сдержанной традиции, верной автору, без всяких завихрений, без ритмический уклонений, а потом Брендель. И за это его любили. Он - австрийский пианист, но, конечно, он олицетворял немецкую традицию.
Александр Генис: А вы на чьей стороне?
Соломон Волков: Честно скажу, что я не стороне Горовеца, но уважаю бренделевскую интерпретацию. Хотя и не именно в Бетховене. На сегодняшний день, когда я сравниваю интерпретации Андраша Шиффа, то мое сердце откликается на Шиффа. Он объединяет, мне кажется, лучшее в обеих традициях. Но Брендель был такой большой и значительной фигурой, что жалко, что он уходит со сцены. Для меня как раз наиболее интересным в его прощальном концерте был не Бетховен, а вариации Гайдна. Это не такое популярное произведение, это такая загадочная, меланхолическая музыка. Она прекрасно соответствует темпераменту Бренделя, который в Бетховене может иногда звучать на мой вкус суховато, чересчур сдержанно. Все-таки Бетховен это не только хороший вкус, иногда это и плохой вкус тоже.
Александр Генис: Бетховена вообще много.
Соломон Волков: Да, очень много. А Гайдну эта бренделевская сдержанность как раз очень соответствует, и я получал от его Гайдна огромное удовольствие.
Александр Генис: Мартовский выпуск «Музыкального альманаха» завершит очередной блиц-концерт из нашего цикла «Музыкальный цитатник».
Соломон Волков: Сегодня у нас появляется американский композитор Чарльз Айвз, который родился в 1874 году, а умер в 1954-м. Целая эпоха, два разных мира. Это очень экзотический человек, как известно. Он композицией занимался на стороне, а сам работал в страховой компании. Но, в отличие от вам хорошо известного Уоллеса Стивенса…
Александр Генис: Великого американского поэта…
Соломон Волков: Он очень увлекался своим делом.
Александр Генис: Стивенс тоже был вице-президентом. Он хорошо зарабатывал и очень неплохо владел своей профессией.
Соломон Волков: Разбогател на этом, как известно. Но он был теоретик страхового дела. Он об этом писал, он был настоящим специалистом, но со страстью, как известно, сочинял тоже. Фигура чрезвычайно причудливая и очень типичная для американского художественного творчества вообще, не только для музыки. Но в 1918 году у Айвса приключился инфаркт, и он после этого почти перестал сочинять, а признание к нему пришло где-то в 40-е годы, когда он и Пулитцеровскую премию получил. Я хотел показать прелестную песню, которую он сочинил в 1929 году. Это его самая последняя песня, а он их довольно много написал. Он немного музыки издал при жизни, но есть одна большая тетрадь – 114 песен разных лет. Эта песня в этот сборник не вошла, это последняя песня и прелестная мелодия. это стилизация спиричуала. Айвз мог быть самым разным, но здесь я хотел бы, чтобы слушатели насладились качеством этой стилизации, этой замечательной мелодии. И, конечно же, он вполне достойна того, чтобы украсить наш «Музыкальный цитатник».
