19 марта в клинике Middelheim в Антверпене добровольно ушел из жизни знаменитый фламандский писатель Хюго Клаус (Hugo Claus), бонвиван и одновременно — один из самых плодовитых литераторов в европейской литературе XX века.
20 марта, перед тем как новый премьер Бельгии Ив Латерм (Yves Leterme) должен был представить в Сенате новый кабинет, несмотря на долгожданный после затяжного политического кризиса момент, бельгийские сенаторы начали заседание минутой молчания, почтив память писателя Хюго Клауса. Председатель Сената Арманд де Декер (Armand De Decker) обратил внимание коллег на то, что из бельгийских авторов чаще всего на иностранные языки переводились работы Жоржа Сименона и Хюго Клауса. К нашему стыду стоит упомянуть, что Клауса почти не издавали на русском. Лишь однажды, в 1968 году его проза попала в сборник «Рассказы бельгийских писателей». Впрочем, смелая, авангардная нидерландскоязычная литература, представленная в Голландии и Фландрии десятками ярких имен, к сожалению, вообще мало известна русскому читателю как феномен.
Хюго Клаус был одной из тех редких «реинкарнаций» художника в широком смысле этого слова, какие почти и не встречаются теперь, в современном мире узкой специализации. Как писатель, он блестяще выступил во всех жанрах — на сцене с успехом ставятся его пьесы, за прозу он удостоился многочисленных наград. Ожидалось также, что ему дадут Нобелевскую премию по литературе, но — не успели. Сам Клаус считал себя, прежде всего, поэтом. Его поэтический дар выплескивался за предеры словесного — он снял также несколько замечательных фильмов и всю жизнь писал картины. Самая известная его книга — Het verdriet van België («Горе Бельгии»), хроника одной семьи, в которую вошло много личных воспоминаний автора. В этом романе Клаус пытается отыскать корни фашизма и коллаборационизма во время Второй Мировой. Второй свой шедевр — роман De geruchten («Слухи») Клаус издал не так давно, в 1996 году, наполнив его всеми необходимыми элементами триллера. Потрясенная делом педофила Дютру Бельгия усмотрела в романе ссылки на теленовости. Между тем, книга была написана еще до печально известных событий, предвосхитив реальность.
«Фландрия утратила свой голос. Клаус был нашим самым большим современным писателем. Ван Остáен (Paul van Ostaijen), Элссхот (Willem Elsschot), Боон (Louis Paul Boon) и Клаус — вот наша великая четверка XX века. На мой взгляд, равных им нет и среди голландских писателей. Клаус принадлежал к самой славной плеяде», — сказал в интервью нидерландской телепрограмме NOVA Пит Пирайнс (Piet Piryns), который собирается стать автором монументальной биографии Клауса.
«Его последние слова сложно перевести на голландский. Он сказал их на своем родном гентском диалекте. Приблизительно значение его слов можно перевести как "не хныкать, не ныть". Он уже давно примирился со смертью, и ни секунды не боялся. Последние несколько дней своей жизни он посвятил встречам с друзьями. Его навестили многие голландские писатели — Ремко Камперт, Ян Мюлдер. В понедельник он организовал ужин в узком кругу фламандских друзей. На ужине мы очень много смеялись, пели песни, веселились как дети. Съели невероятное количество устриц. Последний день — вторник, он провел со своей женой и главным редактором издательства «Бейзихе Бай» (Bezige Bij). Вместе они сходили в кино. Это был фильм Paris, состоящий из разнообразных сцен в Париже. Он послужил для Хюго Клауса приятным напоминанием о его молодости в Париже, где он работал вместе с художниками движения Cobra. Мне не известно, знал ли он, что в фильме рассказывается история умирающего мужчины. Думаю, он выбрал эту картину просто потому, что она о Париже», — сказал Пит Пирайнс.
Многие недоумевают, почему Клаус решил уйти из жизни сейчас, когда на вид он был еще вполне здоров. Говорит Пит Пирайнс: «Моменты ясного сознания перемежались у него с моментами забытья. Порой он не мог день отличить от ночи, ему все сложнее давалась речь, иногда он не мог составить предложение. Ему все так же, как и прежде, нравилось быть в компании друзей, однако активно вести разговор становилось все затруднительнее. И что самое страшное — он не мог больше писать. Он пробовал работать над начатой ранее новеллой, но у него ничего не выходило. Словно между его способностью мыслить и выражать свои мысли пролегла пропасть, и это было для него невыносимо. Он знал, что будет только хуже. Он внимательно следил за ситуацией вокруг одного фламандского чиновника, который запросил разрешение на эвтаназию, а также за историей с тяжело больной женщиной во Франции, с опухолью на лице, которой не давали умереть. Он следил за подобными историями. Сам Клаус был таким человеком, который хотел быть полноправным режиссером своей жизни. Это режиссерское кресло он не отдал бы никому».
Увидь меня, привязанного веревками в беззвучном вакууме.
Приваренного, припаянного к зáпаху меди.
Разложенного, расставленного, приколотого как бабочка.
Пламя голода
И болото боли.
Говорит нидерландский «живой классик» Харри Мюлиш (Harry Mulisch), близкий друг Клауса: «Мы знали, что он скоро умрет. Но, как и всегда со смертью близкого друга, даже если знаешь о ней заранее, невозможно запрограммировать собственные эмоции. Все равно все будет иначе, чем ты себе представлял. Так что для меня это все равно было ударом, особенно потому что мы ровесники. Я даже на два года старше. И знали мы друг друга уже лет пятьдесят пять — шестьдесят».
Говорит издатель Клауса Роберт Аммерлаан (Robbert Ammerlaan): «О том, что Хюго Клаус уйдет из жизни на этой неделе знали только несколько его близких друзей. О том, что это случится в среду, я и еще несколько человек узнали несколько дней назад. Пару лет назад, когда ему поставили диагноз «болезнь Альцгеймера», он написал об этом всем своим друзьям и сообщил, что сам определит момент, когда продолжать существование станет бессмысленным. Я замечал, что с некоторых пор он больше не способен был воспроизвести из памяти, напечатать все рассказы, которые хотел. Так однажды он очень хотел рассказать мне какой-то анекдот про Фрэнка Сенатру. Глаза его светились от предвкушения, что вот сейчас он рассмешит меня: завязка сюжета заставала Сенатру в мужском туалете в Лас-Вегасе. Но дальше он вдруг ничего не смог сказать и очень разозлился на себя за это».
Подруга Клауса актриса Сильвия Кристель (Sylvia Kristel), сыгравшая знаменитую «Эммануэлль», в интервью полтора года назад призналась мне, что жалеет о своем расставании с гением. Этот дебошир, утонченный эротоман и гроза всех патриархальных устоев, по ее словам, умел привнести дисциплину в ее жизнь. У Хюго Клауса и Сильвии Кристель есть общий сын Артур: «В последний раз я видела его две недели назад. Мы вместе с сыном его навещали. Утром в день его смерти я в последний раз разговаривала с ним по телефону. Он расказал мне о фильме, который смотрел предыдущим вечером. Говорил он ясно, бодро, и сказал, что был всем доволен», — сказала Сильвия Кристель.
Ведущий: — Что связывает вас с женщинами?
Хюго Клаус: — Как можно больше всего! Любовь ли это? Нет, скорее сладострастие.
Ведущий: — С вашей стороны?
Хюго Клаус: — Да, с моей. Походить петухом, попрыгать, подергать.
Когда в возрасте девятнадцати лет Клаус взорвал литературный мир своим первым романом De metsiers («Семья Метсирс»), критики сразу разделились на два лагеря. Некоторые из них распознали почерк мастера, однако главенствующая тогда католическая мораль не позволила большинству принять молодого Клауса, хотя бы потому, что он позволил себе коснуться темы инцеста. Простые люди на улице Антверпена сегодня скажут вам, что Клаус — великий писатель, однако, так стало принято считать лишь с середины 90-х годов. Кардинал Густааф Йоос и в 2004 году все еще называл Клауса «распутником». «Какое дело льву до вшей у него в меху?» — отвечал Клаус. Того же мнения он был и о королевской семье: «Мне бы очень хотелось, чтобы люди увидели монархию в ином свете. Монархия жива как у нас, так и в Голландии — это такие странные прилипшие к нам рудименты. Их бессмысленность можно показать, только если начать воспринимать их с юмором».
Прохожий: — Мы относимся к нему почтительно. Он кое что да умел!
Прохожий: — На него никогда не смотрели косо, все что он делала, пусть он и посвящал себя иногда противеречивым темам, белгийская публика глотала с удовольствием.
Прохожая на улицах Анверпена: — Первое, что приходит в голову — это то, что ему не додали призов. Очень жаль, мне кажется. Раньше, когда я его только начала читать, я думала, что он — голландец. А оказалось — нет.
Лучшей кинематографической работой о Хюго Клаусе принято считать сделанный в 2004 году фильм Гидо де Брауна (Guido de Bruyn) Het leven & De werken van Hugo Claus («Жизнь и работа Хюго Клауса»). В этом фильме Клаус, в частности, рассказывает, почему он считает театр «нечистой» формой искусства: в театре приходится считаться с публикой, а это приводит к серьезному огрублению материи. А однажды Клаусу даже пришлось сесть в тюрьму за наготу троих его актеров на сцене, которые изображали Святую Троицу — да, за такое раньше сажали. Под давлением общественности Клауса выпустили.
Я думаю, нет ничего дурного в том, что читатель узнает из моей книги что-нибудь новое — об искусстве или политике. Да и для меня самого это лестно. Ведь я — самоучка, а тут вдруг оказывается, что я знаю больше, чем те, которые учились в институтах.
Последнее время Клаус мало показывался на публике. В 2006 году он был на похоронах Херарда Реве, а в прошлом году приходил проститься с другим своим известным голландским коллегой — Яном Волкерсом. Пару недель назад его видели среди зрителей боксерского состязания.
Любая книжка — ложь. Не бывает таких книжек, где была бы написана правда. Человек старается остановить мир, уловить момент, воспроизвести его так, чтобы он максимально соответствовал действительности — и у него ничего не получается. Поэтому гораздо более благодарное занятие — сразу обратиться к искусственным средствам. Нет никакого резона вдобавок к уже существующему миру создавать еще один такой же. Давайте лучше рассчитывать на мечты и ложь!
«Наигрался я что-то уже», — сказал Клаус в одном из последних интервью. «Я перепробовал все фазы человеческой жизни — некоторые я прожил как собака, иные — как любовник, но весело было всегда». Будут ли помнить о нем и переиздавать его многочисленные труды после смерти — больной вопрос для большинства творческих людей — мало заботило Хюго Клауса. Он любил повторять:
Если после меня останется несколько стихотворений, я буду уже счастлив. Если через сто лет какой-нибудь любовник шепнет на ушко своей пассии пару строк, которые случайно окажутся моими строками, мне будет приятно.
Церемония прощания с Хюго Клаусом пройдет в концертном комплексе Bourlaschouwburg в Антверпене 29 марта.
