Дмитрий Волчек: В этом выпуске радиожурнала мы завершаем рассказ о книге воспоминаний Александры Ворониной «В тени Квислинга», вышедшей в издательстве Гуверовского института в США. Книга опубликована на английском языке и пока не издана в России. 16-летняя Ася Воронина, подрабатывающая телефонисткой, встречает 35-летнего офицера норвежского генерального штаба Видкуна Квислинга, приехавшего в Советскую Россию в рамках миссии Фритьофа Нансена по оказанию помощи голодающим. Сегодня имя Квислинга ассоциируется только со II Мировой войной, стало синонимом предательства, однако мы говорим о событиях, произошедших за два десятилетия до того, как он возглавил марионеточное правительство Норвегии, а затем был расстрелян как предатель. В передаче, которая звучала на прошлой неделе, мы оставили наших героев в 1922 году на харьковской улице, когда Видкун Квислинг предложил Александре руку и сердце. Вечером в тот же день он вызвал ее на серьезный разговор.
Диктор: Мы отправились на наше любимое место, к обрыву. «Надо обсудить все подробности – где и как мы поженимся, когда уедем и множество других серьезных вещей», - сказал Видкун. Он прижался сжатыми губами к моей щеке: так, скорее, целуют кошку или собачку, от которой боятся чем-то заразиться. Мне это показалось странноватым, но я решила, что, быть может, это заграничный обычай – какой-нибудь галантный ритуал. Он сжал мои руки и произнес с укором, взглянув на указательный палец: «А этот ноготок стоило бы почистить». Обомлев, я смотрела на темную линию, которую оставила у меня на пальце лента от пишущей машинки. Неужели Видкун до сих пор не понял, в каких унизительных и примитивных условиях мы вынуждены существовать и как трудно нам поддерживать респектабельный вид в то время, когда и выжить-то очень сложно? И неужели он не мог выбрать более подходящий момент для такого упрека?
Дмитрий Волчек: Асю не покидают сомнения, и все же она принимает предложение своего норвежского друга.
Диктор: Я всегда испытывала к Видкуну теплые чувства. Теперь, когда я обдумывала новую и многообещающую жизнь, которую он мне предложил, во мне росла уверенность, что он заботится обо мне и желает мне счастья. Помню, я подумала: «Боже мой, да я действительно влюблена - я люблю его!»
Дмитрий Волчек: Квислинг выяснил, что возраст Александры не мешает браку - 20 августа 1922 года ей исполнится 17. На следующий день, 21 августа, они отправляются в загс. Ася прощается с подругами, мама дает ей с собой книгу Молоховец «Подарок молодым хозяйкам» и набор серебряных ложек и вилок – прочие семейные ценности остались в Крыму или были обменены на продукты на черном рынке. В Москву Ася отправляется одна, муж должен нагнать ее позже.
Диктор: Видкун дал мне билет и немножко денег, а потом пожал руку на прощание. Позднее он объяснил, что ему всегда было отвратительно смотреть на то, как русские, особенно мужчины, обнимаются и целуются при встрече или расставании. Он считал это неприличным и никогда не позволял никому, даже собственной матери, прикасаться к нему на людях.
Дмитрий Волчек: Видкун приезжает в Москву, и они с Александрой подтверждают свой брак в Норвежской миссии.
Диктор: Выходя из здания норвежской миссии в Мертвом переулке, я чувствовала себя совершенно другим человеком. Теперь я была госпожой Квислинг, замужней дамой и подданной моего нового короля. Все во мне ликовало.
Дмитрий Волчек: В Москве молодожены останавливаются в отеле «Савой».
Диктор: У меня дико болела голова, и оба мы страшно устали, но ни Видкун, ни я не торопились вернуться в номер. Думаю, мы боялись остаться наедине. Видкун предложил: «Ложись в постель, а я буду спать здесь, в алькове». Человеку такого роста на диванчике было не уместиться, и я сказала: «Может быть, наоборот, я - тут, а ты в спальне?» - «Нет, боже упаси. Ложись в спальне, а я устроюсь здесь». Теперь, вспоминая эту сцену, я думаю, что он, пасторский сын, не считал наш гражданский брак подлинным, пока он не освящен в церкви. К тому же я уверена, что у Видкуна, несмотря на его возраст, опыт физических отношений был не больше, чем у меня. Мы оба с облегчением отложили испытание.
Дмитрий Волчек: Церковное бракосочетание было решено провести в Риге. Наслаждаться новой жизнью Асе мешало недомогание – в дороге она чувствовала себя все хуже и хуже.
Диктор: Временами, когда приступы были такими сильными, что я не могла скрыть их от Видкуна, он пытался помочь мне на свой манер. Он убеждал меня, что все наши болезни и проблемы воображаемы и следует излечиваться самовнушением. Он объяснил, что если я буду повторять фразу «Каждый день я чувствую я себя все лучше и лучше», я на самом деле почувствую себя лучше. Эта система оказалась не очень эффективным средством. Головная боль и слабость превратили поездку в кошмар.
Дмитрий Волчек: Несмотря на то, что Александре было не до путевых впечатлений (потом, уже в Норвегии, врач обнаружил, что она больна гепатитом), пересечение советско-финской границы осталось у нее в памяти: опыт, знакомый многим путешественникам.
Диктор: Последние годы моей жизни были таким кошмаром, что порой я не могла отличить сон от яви. Представьте, что такое внезапно проснуться и увидеть вокруг чудесный мир детства! Прямые, чистые тропинки возле вокзала в Финляндии были посыпаны песком – точно как когда-то у нас дома. Ухоженные аккуратные клумбы, цветы на окнах таможни, и весь мир полон такой радости, словно солнце только что пробилось из-за туч, хотя погода была точно такой же как на последней грязной и мрачной русской станции, где небо выглядело как вода, затянутая пленкой нефти. Помню, я подумала в этот момент: «Милый боженька! Как я люблю Видкуна! Ведь он чудесный!»
Дмитрий Волчек: Из Риги, где прошло церковное бракосочетание, молодожены направились в Стокгольм, оттуда в Осло – тогда город назывался Христианией. Ася чувствовала себя так плохо, что не могла наслаждаться красотами города, которые демонстрировал ей Квислинг. Когда она опрометчиво заметила, что Гранд-отель, где они остановились, кажется ей мрачным, Видкун вспылил.
Диктор: «Тебе не нравится? – Он внезапно потерял над собой контроль. – Ты приехала бог знает откуда, из убогой, грязной страны, и говоришь, что тебе тут что-то не нравится?»
Мне пришлось напомнить ему, что и мы, русские, тоже раньше знали комфорт, безопасность и гигиену.
«Нет, у вас никогда не было приличной жизни. Я был в России в самом начале революции и видел точно такие же трущобы, убогие дома, грязные дворы. Все было так, как сейчас. Просто не понимаю, как ты можешь критиковать великолепную западную культуру».
Это была наша первая и, насколько я помню, единственная серьезная размолвка.
Дмитрий Волчек: Впрочем, Асе действительно все нравилось в Норвегии. Она была в восторге от новой квартиры, которую приобрел ее муж, а его многочисленные родственники приняли ее радушно.
Диктор: Я вызывала всеобщее любопытство. Всех удивило, что серьезный человек, считавшийся чуть ли не национальным героем из-за той работы, которую он делал в России, но никогда не обращавший внимания на женщин, привез домой столь юную жену. Меня повсюду приглашали, и я с удовольствием ходила в гости, чувствуя, что я всем нравлюсь.
Приближалось рождество. Я ожидала праздников с радостным нетерпением; к тому же крепла моя уверенность, что у меня будет ребенок. Наконец, я решила поделиться новостью с мужем. Но он неожиданно огорчился и сказал, что надеется, что я ошиблась. «Ты слишком молода и неопытна, чтобы обзаводиться ребенком», - объяснил Видкун.
Дмитрий Волчек: Голод на Украине не отступал. В декабре 1922 года Фритьоф Нансен получил Нобелевскую премию мира. Премиальные деньги он передал на помощь Украине. Квислинг сетовал на то, что его собственная роль в спасении голодающих не стала широко известна, и даже винил в этом Нансена. Служба в генеральном штабе не сулила карьерного взлета, о котором он мечтал. Предложение Нансена вернуться в Россию поступило очень кстати, и он принял его без колебаний. В феврале 1923 Видкун Квислинг и его беременная жена через Берлин и Москву направляются в Харьков. По дороге они встречают возвращающегося из эмиграции Алексея Толстого. В Москве Александру ждет удар.
Диктор: Видкун сказал, что мы останемся в Москве на неделю, а потом объявил, что назначил мне встречу с врачом. Тоном, не терпящим возражений, он пояснил, что я не должна рожать в России, поскольку мы не сможем заботиться о ребенке в убогих и примитивных местных условиях. Доктор осмотрит меня и решит, можно ли прервать мою беременность безболезненно и без риска для здоровья. Я слушала его и понимала, что он все давно распланировал и спорить с ним бессмысленно. Видкун привел меня во второсортную частную клинику, где мне пришлось подвергнуться непривычному и крайне унизительному осмотру. Затем пришла пора делать операцию. Все во мне кричало: «Нет! Нет!», но от потрясения я чувствовала себя беспомощной. Сквозь туман наркоза я слышала, как сестра говорит кому-то: «Здоровая девочка». Эта процедура оставила меня физически изувеченной до конца жизни. В моем сознании она осталась связанной с давнишним воспоминанием о двух служанках в пансионе, так повлиявшим на мое восприятие сексуальных отношений. Но куда большим было влияние этого низкого опыта на мою отягощенную виной душу.
Дмитрий Волчек: Из Москвы Александра и Квислинг отправились в Харьков. Поселились они в том же здании Помгола, где когда-то познакомились.
Диктор: У меня было странное чувство от этого возвращения в дом, где совсем недавно я работала телефонисткой. Теперь я стала привилегированной иностранкой, защищенной норвежским паспортом от российских неурядиц. Поразительной была сама возможность поселиться на верхнем этаже, в той части здания, куда допускались только иностранцы.
За месяцы, проведенные за границей, я успела позабыть ужасные перемены, принесенные войной и революцией. Теперь, когда я вошла в свой старый дом, я буквально застыла на месте, почувствовав тяжелый запах - запах нужды, грязи и безнадежности. Когда я слушала рассказ моей несчастной матери, живущей в жалкой комнатенке, жалость и стыд охватили меня - стыд оттого, что я кичилась своим беспечным существованием в упорядоченном западном мире. Я успела позабыть, какой жуткой была жизнь тех, кто остался в России. Я уже успела отвыкнуть от грязи, запущенности и беспорядка. И я не видела оснований для оптимизма: слухи об ухудшающемся здоровье Ленина наводили на мысль, что страну потрясет новый виток борьбы за власть. Я и вообразить не могла, что мне придется провести остаток жизни в России; однако мысль о том, что придется оставить маму навсегда, тоже меня ужасала.
Дмитрий Волчек: Здесь в нашем рассказе появляется новый персонаж - Мария Пасечникова. В 70-е годы она сообщила своему биографу, норвежскому журналисту Ройстену Парману, что впервые увидела Видкуна Квислинга в 1923 году в Харькове. Она работала телефонисткой в конторе Помгола, как-то раз столкнулась с начальником в дверях, и на секунду их взгляды встретились. «Это судьба» - сказал ей внутренний голос. Александра Воронина в своей книге рассказывает другую историю, не столь романтичную. Мать Марии – или Мары (как она предпочитала себя называть) – до революции помогала в семье Ворониных по хозяйству; потом, прослышав о браке Александры с норвежцем, она попыталась восстановить знакомство с ее матерью и, жалуясь на нищету, стала упрашивать ее помочь Маре. Мать Александры была обеспокоена этими назойливыми просьбами, тем более что за ними скрывалась угроза – если хорошо известная Пасечниковым информация о том, что последний Харьковский генерал-губернатор Катеринич был родственником Ворониных, дойдет до советских властей, последствия могут быть самыми скверными. В своих воспоминаниях Александра отзывается о Маре Пасечниковой пренебрежительно.
Диктор: Мара была старше меня и моих друзей, и мы мало что о ней знали - где она училась, какие у нее планы и интересы, бывала ли она где-то, кроме Харькова. Она о себе ничего не рассказывала, да мы, по правде сказать, и не особо интересовались. Знали только, что она живет с матерью в маленьком домике на Холодной горе – это был даже не район города, а стихийно возникший трущобный поселок за сортировочной станцией. Холодной горой его прозвали за то, что тут всегда дул пронизывающий ледяной ветер. Здесь обитали воры, пьяницы и всякие отбросы общества. Здесь же находилась старая городская тюрьма, которую теперь стали использовать чекисты. Мне и моим друзьям было жаль Мару, которой пришлось жить в таком месте.
Дмитрий Волчек: Отчасти из жалости, отчасти из беспокойства за мать Александра решила помочь Пасечниковым, и Мара получила ее старое место – телефонистки Помгола. Через некоторое время Видкун Квислинг предложил своей жене отдохнуть в Крыму. И не просто отдохнуть, а заняться скупкой ценностей, которые оставили аристократы, бежавшие от наступления Красной армии. С этой задачей Александра успешно справляется – глава ее мемуаров, озаглавленная «Сокровища Крыма», посвящена этой увлекательной поездке, которая, впрочем, заканчивается печально – расставанием с матерью, решившей остаться в Ялте.
Диктор : – «Стой, мамочка, стой!» Но она бежала за поездом, обливаясь слезами. Он набирал скорость, и фигурка моей мамы становилась все меньше. В тот момент мне больше всего хотелось остаться с ней, но мысль о том, что Видкун ждет меня в Харькове, остановила меня. Больше я никогда не видела маму. Трудно было поверить, что она пережила ужасы Второй мировой войны и оккупации, но я все равно надеялась найти ее. И вот, почти через сорок лет после нашей разлуки, моим друзьям удалось отыскать ее в России. Но было поздно: за несколько недель до этого она умерла, одинокая и слепая, так и не узнав ничего о моей судьбе.
Дмитрий Волчек: По словам Марии Пасечниковой, она познакомилась с Квислингом на банкете в честь иностранных благотворительных организаций. Это случилось в мае 1923 года, Александра в то время была в Крыму. Мария сообщила своему биографу, что весь вечер Квислинг говорил за столом только с ней. Потом он проводил ее домой, и они долго бродили по берегу реки, беседуя обо всем на свете. О том, что Квислинг в это время был женат на Александре, Мара даже не упомянула. У Кирстен Сивер, публикатора воспоминаний Александры Ворониной, этот рассказ вызывает большие сомнения. Есть ли в нем хоть слово правды, спрашивает она, за исключением двух непреложных фактов – что Мара работала в Помголе, и что она присутствовала на банкете? Как бы то ни было, из Крыма Александра вернулась, не подозревая об отношениях, завязавшихся между мужем и подругой. В те дни ее заботило предстоящее испытание – в Харьков приезжал с прощальной инспекцией Фритьоф Нансен: в августе его работа на Украине сворачивалась, угроза голода миновала.
Диктор: Видкун относился к Нансену со смесью поклонения и отторжения. Он чувствовал, что не получает достаточного признания за свою работу на Нансена. Меня представили гостю, как только тот приехал в Харьков. На приеме, данном в его честь украинским руководством, Нансен выглядел очень мрачно, и меня это удивило.
Дмитрий Волчек: После официального приема Александре пришлось организовывать ужин в честь гостя: Квислинг хотел, чтобы Нансен пообщался с украинскими чиновниками в неофициальной атмосфере. Больше всего Александру беспокоила прислуга. Кухарка и служанка вообще не умели ничего делать: Александра была убеждена, что они - агенты ГПУ. Служанка Катя появилась во время ужина в желтых перчатках Квислинга (видимо, услышала, что угощение следует подавать в перчатках), а затем стала по-русски назойливо предлагать Нансену картошки: Берите, не стесняйтесь, на кухне картошки навалом. Гости вели себя не лучше.
Диктор: – Ты видела, что творилось за столом? - с отвращением сказал Видкун.
Мое сердце упало. “Что ты имеешь в виду?”, - спросила я робко.
- Никто не обращал внимания на то, что говорит Нансен. Я вообще не знал, как переводить. А их манеры! Ладно, русских еще можно извинить, они просто ничего не знают, но американский представитель держал вилку правой рукой! Хуже того: он подцепил горячую картофелину, поднес к губам и принялся дуть. Какой стыд!
Дмитрий Волчек: 12 сентября 1923 года нансеновская миссия на Украине официально завершилась. Квислинг и Александра покинули Харьков. Александра не подозревала, что за два дня до их отъезда ее муж выписал нансеновский паспорт на имя госпожи Марии Квислинг. Эти паспорта по инициативе Нансена были введены Лигой наций для беженцев и лиц без гражданства. Впрочем, саму Мару Пасечникову Александра перед отъездом видела часто.
Диктор: Упаковать все наши вещи было непросто, и как-то раз Видкун сказал мне:
– Кстати, та девушка, которую ты просила устроить в Помгол, – Мара, – она хорошая секретарша и много для меня сделала. Попроси ее помочь собирать вещи. Она охотно тебе поможет.
Так Мара Пасечникова стала проводить все больше времени в нашей квартире. Видкун все это время пребывал в отличном настроении и относился ко мне с особой нежностью: я решила, что это оттого, что он соскучился, пока я была в Крыму.
Дмитрий Волчек: Покидая Россию, Александра была уверена, что вскоре снова вернется. Но на этот раз она уезжала навсегда.
Диктор: Был холодный сентябрьский день, я накинула свою немецкую кожаную куртку и стояла у окна международного спального вагона, прощаясь с друзьями.
Неподалеку стояла группа деревенских баб, и когда поезд тронулся, одна баба произнесла громко, глядя на меня:
- Посмотри на эту большевистскую свинью! Наверняка чекистка – они ведь всегда ходят в кожанках!
Это были последние слова, которые я слышала в родном городе.
Дмитрий Волчек: В дороге Александру ожидало куда большее потрясение. Когда поезд проезжал по Германии, Видкун пригласил жену на разговор. Начал он издалека.
Диктор: – Послушай, Ася, ты еще очень молода, у тебя вся жизнь впереди, и тебе еще многому надо научиться. Я решил, что тебе необходимо получить университетское образование. Сначала хочу послать тебя в пансион, где учатся девушки из хороших семей – в Швейцарию или Англию…
– Но, подожди, - прервала я его изумленно. - Почему я не могу учиться дома, в Осло?
– Ох, ну… Потому что я хочу развестись с тобой, - сообщил он самым обыденным тоном.
Ничего не понимая, я переспросила:
– Развестись?
– Я хочу развестись, потому что ты слишком юная для меня. Других причин нет. Поверь мне, придет время, и ты увидишь, что развод – лучший выход.
– Но, когда ты на мне женился, я не была для тебя слишком юной?
Десять минут назад я была счастливой замужней женщиной, уверенной в любви и преданности своего мужа, а теперь вот сидела и обсуждала основания для развода.
Видкун даже не пытался успокоить меня или хотя бы предложить стакан воды. В его полной безмятежности было что-то нечеловеческое.
Дмитрий Волчек: Поезд прибывает в Париж. Квислинг приводит Александру в пансион мадам Глэз на бульваре Распай. Выясняется, что он заранее забронировал номер и оплатил ее проживание на месяц вперед. Квислинг объявляет, что он должен немедленно уехать – Нансен предложил ему работать на Балканах: предстояла новая миссия – расселение армянских беженцев. Видкун обещает платить жене содержание – 25 долларов в месяц и удаляется.
Диктор: Не знаю, сколько я просидела одна. Ощущение времени полностью исчезло. Механически, точно сомнамбула, я открыла свой новый элегантный несессер. Вытащила ножницы и бритву и перерезала вены на запястьях.
Дмитрий Волчек: Покончить с собой Александре не удалось: на помощь приходит хозяйка пансиона мадам Глэз и останавливает кровотечение. Происшествие, дабы не бросать тень на респектабельный пансион, решено оставить в тайне. Постепенно Александра привыкает к жизни в Париже и обзаводится друзьями. Однажды, на второй месяц ее пребывания в пансионе, среди ночи раздается шум.
Диктор: В дверь позвонили, потом я услышала голоса из прихожей, вскоре забарабанили в мою дверь. Я не успела встать с постели, а дверь уже отворилась. Кто-то позвал меня по имени. Мне показалось, что это голос Мары Пасечниковой, но, конечно, такого быть не могло. Я включила ночник и увидела, что возле моей постели стоит Мара.
Дмитрий Волчек: В письме, которое Видкун Квислинг отправил Марии Пасечниковой из Болгарии 18 ноября 1923 года, он советует ей отправиться на Восточном экспрессе из Парижа через Швейцарию, поскольку так проще будет миновать пограничный контроль. В знак подтверждения норвежского гражданства, которого на самом деле у Мары не было и быть не могло, он подписал письма, в которых удостоверял, что мадам Мари Квислинг является супругой капитана Видкуна Квислинга, сотрудника Лиги наций. В письме Маре была упомянута и Александра.
Диктор: Я очень надеюсь, что вы с Асей станете добрыми друзьями. Не забывай, Мария, что ты старше ее и ты взрослая женщина. Она – дитя. Будь к ней добра и снисходительна. Она – хорошая, у нее золотое сердце. Я очень рад, что ты, наконец, меня поняла. Это был для меня настоящий кризис, но я всё объясню тебе позже.
Дмитрий Волчек: Ноябрь 1923 года: Мария Пасечникова неожиданно появляется в пансионе на бульваре Распай.
Диктор: Мара сказала мне, что только что прибыла из Харькова по поручению советского начальства с важными документами, которые необходимы Видкуну для его новой работы на Балканах. Эти объяснения показались мне вполне правдоподобными. Меня не удивило, что она сделала советскую карьеру, ведь сказал же Ленин, что каждая кухарка может управлять государством. С другой стороны, в глубине души я чувствовала себя уязвленной: ведь это Мара, а не я, вскоре увидит моего мужа и будет ему помогать. Мара сообщила мне, что у нее имеются очень важные удостоверения Помгола и советский загранпаспорт. Она заявила, что хочет поселиться в моей комнате, поскольку в пансионе больше нет небольших и недорогих номеров. Мне эта идея была не по душе, но и возразить я не решилась, так что Мара обосновалась у меня. И все-таки я подозревала, что за всем этим таится ужасная ложь. Мои подозрения вскоре подтвердились. Мара уехала в Вену, а я получила письмо от нашего общего приятеля из Харькова, который, изрядно рискуя, писал, что Мара – советский агент, работает на какой-то Трест и использует Видкуна для собственных целей.
Дмитрий Волчек: История многолетней операции советских спецслужб “Трест”, направленной на подрыв антибольшевистских объединений русской эмиграции, хорошо известна. Но была ли Мария Пасечникова чекистским агентом? Кирстен Сивер, публикатор мемуаров Александры Ворониной, в этом убеждена; более того, считает, что странную затею Квислинга выдавать Мару за свою жену, рискуя карьерой и репутацией, можно объяснить его участием в запутанных политических играх, затеянных руководством Помгола, тесно связанным с ГПУ. Такой агент, как Пасечникова, обладающий европейскими дипломатическими документами, был невероятно важен для спецслужб: Мара могла перевозить деньги для Треста и осуществлять связь с белоэмигрантами, которых чекисты хотели заманить в Россию. Кирстен Сивер предполагает, что появление Мары с самого начала было не случайно. Но если это так, остается много вопросов. Получила ли Мара задание соблазнить Квислинга? Как долго в Европе она работала на советских хозяев? И выполнял ли Квислинг за границей советские задания? Все эти интереснейшие для современного исследователя вопросы 18-летней Александре не приходили в голову. О ее восприятии политики Кирстен Сивер говорит так.
Кирстен Сивер: Думаю, она воспринимала происходящее просто с точки зрения личной жизни. Она держалась от политики как можно дальше – так было и в России, и в Норвегии, и во Франции, и здесь, в Америке. Она не хотела иметь с этим ничего общего и никогда не говорила о политике. Она видела, что произошло с Квислингом, когда его увлекла политика, и это напугало ее до полусмерти. Она поняла, на что способен человек, которого одолели политические амбиции.
Дмитрий Волчек: 21 января 1924 года, в день смерти Ленина, Видкун Квислинг написал своим родителям:
Диктор: Я хочу, чтобы Мария провела некоторое время с Александрой. Они добрые подруги, и у нас троих чудесные отношения. Странно, что даже самые близкие люди столь неверно истолковали единственный подлинно бескорыстный поступок, который я совершил в своей жизни. Это потому, что обстоятельства так необычны? Или оттого что бескорыстие так редко? Как бы то ни было, несмотря на сложности и горечь, я буду по-прежнему уповать на воплощение своей цели, которая состоит в том, чтобы Александре было обеспечено достойное будущее.
Дмитрий Волчек: В этом письме видно воплощение плана Квислинга – убедить родных и знакомых, что он заключил фиктивный брак, чтобы вывезти Асю из Советской России, а теперь его фиктивная жена дружит с настоящей. Александра Воронина вспоминает день, когда ее муж написал это письмо.
Диктор: День смерти Ленина отпечатался у меня памяти. Я изучала потрясающие известия в свежих французских и русских газетах, и тут в мою комнату бесцеремонно заявилась Мара. Обнимая меня, она ничуточки не была смущена: напротив, излучала самоуверенность.
- Мара! Почему ты не сообщила, что приезжаешь? Я ждала твоего письма. И где Видкун?
- Ну, Ася, неужели ты еще не поняла, что мы с Видкуном решили пожениться? Поэтому и приехали в Париж вместе.
Я была потрясена до глубины души. Я была не столько сердита на Мару, сколько взбешена неверностью Видкуна. Вне зависимости от того, какие чарами она обольстила моего мужа, как мог Видкун, такой принципиальный человек, попасть в эту ловушку? Это было ни с чем не сообразно, что мой муж готовится вступить в брак с другой женщиной, даже не начав разводиться со мной, и вдобавок ко всему посылает ко мне с таким известием свою любовницу.
Этой ночью я долго не могла заснуть. Одна мысль не давала мне покоя: если Видкун решил избавиться от меня, отчего он просто не оставил меня в России?
Дмитрий Волчек: На следующий день Квислинг пришел в пансион к Александре и стал убеждать, что будет заботиться о ее будущем, и даже готов удочерить. Он объяснил, что за разводом проще всего обратиться в норвежское посольство в Париже, где ему наверняка пойдут навстречу. Однако там его ожидал холодный прием. Выслушав Квислинга и Александру, поверенный в делах объявил, что не может расторгнуть брак. Через несколько дней Видкун снова уехал из Парижа на Балканы, а Мара перебралась к Александре в пансион: она объяснила, что у Квислинга не хватает денег на то, чтобы оплачивать две комнаты.
Диктор: Я оказалась под полным контролем Мары. Она следила за моей перепиской, за каждым моим шагом. Без нее я никуда не могла уйти, и она повсюду брала меня с собой. Мы часто ходили в русские рестораны. Впервые в жизни Мара оказалась среди людей, которые были знамениты и занимали высокие посты в старой России. Теперь я думаю, что она искала знакомства с теми, кого хотел залучить в свои силки Трест.
Дмитрий Волчек: Пребывание Александры и Мары в пансионе мадам Глэз завершается скандалом: Мара приносит кокаин, Александра, нанюхавшись, шокирует постояльцев, приезжает Квислинг и перевозит двух своих жен сначала в другой парижский отель, а некоторое время спустя – в Норвегию. Несколько недель они проводят втроем в одной квартире.
Диктор: Видкун никогда не говорил со мной о Маре, даже когда мы оставались наедине, она же часто на него жаловалась: «Он меня раздражает. Он скучный, он ничего не понимает и не чувствует, он мне действует на нервы». Я не хотела обсуждать ее отношения с человеком, который по-прежнему был моим мужем, и никак не реагировала на эти вспышки. Больше всего меня смущало то, что все вокруг, казалось, смирились с этой гротескной ситуацией, с тем, что Видкун открыто держит жену и любовницу под одной крышей.
Дмитрий Волчек: Долго так продолжаться не могло, и Александра, разыскав в Ницце свою тетку, отправилась к ней. Во Франции она завела немало интересных знакомств: Пикассо пишет ее портрет, Маяковский уговаривает не возвращаться в Россию, Дягилев приглашает в свою труппу танцевать норвежские танцы. Квислинг в конце 20-х годов несколько раз бывал во Франции, но не встречался с Александрой, хотя изредка писал ей и переводил деньги. Есть свидетельства, что он нанимал сыщика для наблюдения за ней. Большую часть времени Квислинг проводил в России: он получил пост в норвежском посольстве в Москве. Мара, тоже, в основном, жила во Франции: Кирстен Сивер считает примечательным, что она не навещала своего мужа в Москве до 1927-го года, когда был разоблачен Трест.
В 1929 году Видкун и Мара возвращаются в Осло. В архиве Квислинга сохранились письма Ирины Ворониной из Павлодара – ослепшая, она пыталась разыскать свою дочь, и письма Александры из Китая, тоже с просьбами о помощи – на эти послания Квислинг уже не ответил: он перестал писать Александре в 1929 году, когда та перебралась из Парижа в Шанхай. В 1931 году православный архиепископ Китая признал их брак недействительным, поскольку муж оставил жену, и Александра получила возможность снова выйти замуж: ей сделал предложение доктор Рябин, глава отдела городского здравоохранения Шанхая. Брак продлился три года – доктор Рябин погиб, и Александра осталась одна с маленьким сыном.
В 1931 году Видкун Квислинг недолгое время занимал пост министра обороны Норвегии, в 1933-м основал партию «Национальное согласие». На выборах 1936 года прогерманская фашистская партия набрала около 50 тысяч голосов. Мара Пасечникова теперь именуется госпожой Квислинг, хотя официальный брак, по-видимому, так и не был заключен. Свою девичью фамилию Мара, по настоянию Квислинга, сократила на западный манер: Пасек.
После смерти доктора Рябина Александра встречает архитектора Жоржа Юрьева, тоже эмигранта из Харькова. Жорж был французским гражданином, и от дяди ему перешла должность почетного консула Франции в Циндао. В 1936 Александра выходит за него замуж. Она обретает то, на что когда-то надеялась в браке с Квислингом: обеспеченность, надежность и комфорт.
В декабре 1939 года Видкун Квислинг встречается с Гитлером в Берлине. Фюрер сообщает, что рассматривает варианты захвата его страны, Квислинг рад известию. 9 апреля 1940 года немецкие войска вторгаются в Норвегию. Квислинг объявляет о государственном перевороте и создании правительства под своим руководством. Первым своим указом он призывает норвежцев подчиниться немцам и прекратить сопротивление. В 1943 году Квислинг получает пост министра-президента Норвегии.
Вторая мировая война сказалась и на судьбе Александры. Японцы сочли ее и Жоржа Юрьева иностранными дипломатами, и до конца войны поместили под домашний арест. Однажды Александру посетили сотрудники немецкого посольства: расспрашивали о браке с Квислингом, интересовались, не еврейка ли она.
Диктор: Когда война окончилась, меня ждало новое потрясение. В октябре 1945 года во время приема на борту военного корабля, стоявшего в нашей гавани, кто-то упомянул, что Видкун Квислинг казнен в Норвегии за измену. Мне стало дурно. Его тень преследовала меня двадцать лет до этого дня, да и сейчас продолжает омрачать мою жизнь .
Дмитрий Волчек: В Интернете нетрудно найти снимок – Мария Квислинг пожимает руку Генриху Гиммлеру, прибывшему в 1941 году в Осло. В 1945 году Мара говорила мужу, что хочет написать Сталину и просить его о помиловании, но, конечно, эта наивная идея воплощена не была: 24 октября 1945 года Квислинга расстреляли, с того дня в Норвегии не был казнен ни один человек. Мария Пасечникова тоже была арестована, предстала перед трибуналом, а последние годы жизни прожила в той самой квартире, которую Видкун Квислинг купил в 1922 году для себя и Александры. В редких интервью Мара говорила, что считает своего мужа мучеником, погибшим за родину и нордическую расу. Журналист, который побывал в квартире Марии в 1970 году, рассказывал, что в гостиной рядом висели портреты Гитлера и Квислинга, а перед ними был сооружен алтарь с горящими свечами. 30 лет Мария не появлялась на публике, ее покой оберегали личные телохранители – бывшие десантники. Александра несколько раз пыталась связаться с ней – в надежде, что Мария вернет ей фотографии другие вещи, оставшиеся в Осло, но заказные письма возвращались: Мария отказывалась их принимать. Известно, однако, что когда в 1975 году Александра дала интервью норвежскому бульварному журналу и рассказала свою историю, Мария была очень огорчена. Она умерла в 1980-м, Александра пережила ее на 13 лет. С 1949 года они с мужем жили в Калифорнии, создали процветающую строительную фирму, а в последние годы Александра стала рисовать: ее работы выставлялись в Америке и Европе и пользовались успехом. В 1993-м году, когда она умерла, ей было 88. Кирстен Сивер, подготовившая к печати книгу ее воспоминаний, так говорит об уроках этой истории:
Кирстен Сивер: Я думаю, это важно – увидеть, как исторические события, которые мы проходили в школе, затрагивали жизнь людей, которые дышали, любили, ели, пили, добывали средства к существованию – жили повседневной жизнью. Они вошли в историю благодаря дальнейшим событиям, но в тот период они об этом и не помышляли. У меня к Квислингу особенно пристрастное отношение, потому что я выросла в Норвегии в годы нацистской оккупации. Для меня он был не человеком, а дьяволом во плоти. Теперь же я думаю, что тот, кто интересуется Квислингом, должен понять, что он был человеком из плоти и крови. О русской революции я знала только то, чему меня учили в школе. Я понятия не имела, пока не узнала историю Александры, чтó это значило для простых людей – каждый день добывать кусок хлеба. И я ничего не знала о голоде на Украине и работе Нансена. Работа над этой книгой на многое открыла мне глаза.
