Иван Толстой: Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
· Музыкальный праздник Усадьба джаз в Москве и Fete de la Musique в Париже,
· Новая книга – письма Корнея Чуковского,
· Байки лондонского гида,
· И – новые записи. Андрей, кого мы слушаем сегодня?
Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать музыку московского композитора и саксофониста Алексея Круглова с его нового, только что вышедшего альбома.
Иван Толстой: Какие культурные события, Андрей, задели ваше внимание, с чем вы вбежали в нашу студию?
Андрей Гаврилов: В нашу студию я вбежал с восторгом, поскольку в лентах новостей я увидел подтверждение тому, что мы с вами действительно выбираем очень важные и значимые события. Всегда приятно видеть, как наш разговор получает какое-то, пусть иногда несколько неожиданное, продолжение.
Иван Толстой: Мы поворачиваем курс культурного корабля на несколько градусов, правда?
Андрей Гаврилов: Да, и я думаю, он натыкается именно на те острова, к которым мы бы хотели, чтобы он пристал.
Иван Толстой: Но, натыкаясь, корабль наш не гибнет.
Андрей Гаврилов: Ни в коем случае, а продолжает победоносно покорять моря. Пару недель назад мы слушали музыку Евгения Лебедева, российско-американского музыканта и пианиста, и вот я рад сообщить, что его компакт-диск вышел, он как раз вышел к фестивалю «Усадьба джаз», в котором Евгений Лебедев принимал участие в составе двух коллективов. Этот диск, под названием «102 дня», доступен для покупки в интернете и в магазинах, что является доказательством того, что он действительно вышел. Кроме того, мы с вами обсуждали скандальную историю с авторством, или сомнительным авторством Ильи Глазунова и его картины. Я рад сообщить всем, кого эта тема волновала, что картина благополучно продана за 19 тысяч фунтов. Правда, она продавалась не как картина Глазунова, а как «российская художественная школа второй половины 20-го века».
Иван Толстой: А кому тогда пошли деньги?
Андрей Гаврилов: Я думаю, что деньги пошли владельцу картины. Другое дело, что он ее выставлял уже не как картину Глазунова, но, насколько я понимаю, вряд ли сам Глазунов мог что-то с этого получить. Не он являлся собственником этой картины, чья бы она ни была.
Иван Толстой: Андрей, что такое этот фестиваль «Усадьба джаз»?
Андрей Гаврилов: Если можно, я еще раз подчеркну, какие замечательные темы мы с вами выбираем. Мы слушали музыку недавно Алексея Айги, и я рад сообщить всем, что Алексей Айги получил приз сочинского кинофестиваля «Кинотавр», как лучший кинокомпозитор. И, наконец, самая главная новость. Если вы помните, мы с вами и с Игорем Померанцевым дискутировали о проблемах красного вина. Так вот, сделано очередное открытие о том, что красное вино препятствует накоплению жира и старению организма. Ну что может быть лучше?
Иван Толстой: Нальем!
Андрей Гаврилов: Итак, одно из главных событий июня в московской культурной жизни это джазовый фестиваль «Усадьба джаз». Главный ни в коем случае не потому, что это важнее, чем книжный фестиваль или конкурс пианистов имени Рихтера. Скорее всего, главный потому, что именно на нем было несколько десятков тысяч человек. Можно спорить, главное или не главное, но один из самых заметных, это уж точно. Фестиваль «Усадьба джаз», который проходит в московском имении Архангельское, в этом году проводился в пятый раз. Это был юбилей. Можно смело сказать, что такого второго фестиваля в Москве нет. Ему можно предъявлять кучу претензий, его можно ругать за какие-то проколы в организации или в репертуаре, но он – единственный. И с этим нужно смириться. Тем более что в этом году нужно было не особенно мириться, а можно было честно наслаждаться тем, что происходило на пяти площадках фестиваля. Напомню тем, кто был, или расскажу тем, кто не был, что у фестиваля в этом году было пять площадок.
Самая помпезная, пафосная площадка – «Аристократ», на которой выступают, как правило, звезды, где, кроме демократических сидений, на которые может сесть каждый, у кого есть билет, есть еще накрытые столы, официанты, которые разносят нечто, издалека напоминающее шампанское, где обычно больше всего фоторепортеров. То есть это в чем-то лицо фестиваля.
Есть площадка «Каприз» для экспериментов ди-джеев, для пограничных форм искусств.
Есть площадка «Лаунж», моя самая любимая, она небольшая и находится на самом берегу Москва-реки.
На фестивале в этом году было достаточно жарко, организаторам, как всегда, повезло с погодой, такое впечатление, что у них собственное отношение с тучами и небосводом. И в эту жару лежать на траве и слушать джаз в непосредственной близости от берега, буквально в двух-трех метрах, было великолепно. Кроме того, в этом году была новая площадка, «Площадка ЖЖ», площадка Живого Журнала, на которую попали команды, группы, ансамбли, солисты, наиболее активно себя проявившие именно в Живом Журнале. Честно говоря, я особого внимания в первый день на эту площадку не обратил и, наверное, был не прав, потому что во второй день я большую часть времени провел именно там. Может быть, музыканты, которые там выступали, были не самые профессиональные, может быть, не все у них получалось, но зато такого живого задора и такой энергии я не слышал и не встречал очень давно.
И, наконец, самая большая и самая демократическая площадка - «Партер», которая то ли по замыслу музыкантов, то ли случайно немножко напоминает Вудсток. Куча народа, причем благодаря погоде, полуодетого, куча детей, которые играют, бегают… Кстати, для детей была еще отдельно детская площадка, но это дети, родители которых взяли именно с собой послушать музыку, все валяются на траве, все загорают и музыка, которая звучит там, она, скорее, не совсем джазовая. Очень много поклонников, например, у питерского ансамбля «Билис бенд» или украинских ансамблей…. Но, честно говоря, джазом их назвать довольно сложно, хотя на самом деле и на джазовом фестивале в Монтре выступали в свое время и Стинг, и Ринго Стар, которые тоже ни в коей мере не являются джазовыми музыкантами. Музыка громкая, музыка заводная, на удивление мало пьяных (практически никого), добрая, хорошая, веселая атмосфера. У меня даже сложилось впечатление, что публике немного надоели пивные праздники и агрессия, которая всегда на таких пивных или пьяных праздниках летом проявляется, и, как ни странно, возможно, хотя она сама еще это до конца не поняла, публике надоела та ее часть, которая получила лицемерное название «русский шансон», а на самом деле она называется просто «блатнягой». Публика с удовольствием слушала музыку более сложную, более интересную, и вот это меня очень обрадовало. На этом фестивале была еще одна новинка, которую я могу только приветствовать. В честь того, что это юбилейный фестиваль, организаторы в апреле открыли конкурс молодых исполнителей. Любой молодой исполнитель мог прислать один аудио или видео ролик, который оценивался специально созданным жюри, победителям были обещаны выступления, гранты на выпуск компакт дисков, и так далее. Но это - в будущем. Сейчас им был отдан отдельный день. 12 числа, первый день фестиваля, был день победителей конкурса молодых исполнителей. Вот это очень здорово. Можно восхищаться той музыкой, которую они играют или, наоборот, гневно считать, что это совсем уже попса и к джазу отношения не имеет, но джаз - искусство живое, оно развивается не всегда в тех направлениях, которые мне лично нравятся, здесь ничего не поделаешь, слава богу, джаз не подчиняется никому, в том числе и мне, и эти музыканты, которые ищут что-то свое, наконец-то получили возможность выступить, пусть не в один день, но на одной сцене с такими звездами, с которыми вместе они не могли наверняка даже мечтать. Самый-самый победитель выступил даже в фестивальный день. 14 числа, в день закрытия фестиваля, один из коллективов выступил на площадке «Партер». По-моему, это все очень хорошо.
Что меня огорчило? Меня огорчило то, что у нас такой фестиваль только один. Казалось бы, он должен быть везде, где можно летом устраивать фестивали на открытом воздухе. Должно быть много музыки, много веселья, много молодежи, много открытости какой-то, и вот так получилось, что этот фестиваль практически единственный. Даже наши гигантские рок фестивали - «Нашествие», «Максидром», как ни странно, стали чуть-чуть в стороне. Во-первых, некоторые из них проходят не в Москве, во-вторых, учитывая их направленность, там намного больше охраны и обстановка вся, атмосфера, какая-то более сжатая или чуть-чуть более агрессивная. А вот такого практически больше нет. Но это ни в коем случае не вина организаторов, а, наоборот, их заслуга.
Иван Толстой: В Москве, в издательстве «Терра. Книжный клуб» вышел очередной, 14-й том собрания сочинений Корнея Ивановича Чуковского. Письма Чуковского выходят небольшими порциями вот уже 15 лет, но здесь почти 700 страниц интереснейших посланий одного из самых талантливых, язвительных и проницательных писателей в русской литературе. В 14-м томе (ожидается еще один, 15-й, который завершит собрание сочинений) напечатаны письма с 1903-го по 1925-й годы. Письма эти во многом дополняют знаменитые дневники Чуковского, так что история нашей литературы и общественности становится более подробной и детальной. Горячо рекомендую тем, кто еще не открыл для себя этого упоительного автора. Внучка Корнея Ивановича Елена Чуковская и историк литературы Евгения Иванова сделали настоящее эпохальное дело. На что хочу обратить особое внимание сегодня, в этом кратком отклике на письмо Чуковского 23-го года, написанное хитрым Корнеем Ивановичем от лица женщины, к тому же не оставившей своего имени. Письмо адресовано не конкретному человеку, а организации. Но письмо не открытое, для печати не предназначенное, хотя составленное так, чтобы организация эта могла, если пожелает, использовать это в своих интересах. Адресат Чуковского - знаменитая АРА, American Relief Administration , Американская администрация помощи, созданная после Гражданской войны американским министром сельского хозяйства и будущим президентом Гербертом Гувером для спасения советской России от голода. Письмо Чуковского, спрятавшегося за женским авторством, ставило своей целью объяснить особенности отношения российско-советского общества к этой гуманитарной акции, и оправдать это отношение. А в чем заключалась драма непонимания, об этом мы сейчас и узнаем.
«Ни чая по утрам, ни хлеба. Я сплю в пальто, в чернильнице замерзшие чернила, печка оставалась нетопленной всю зиму, вся мебель давно уже сожжена. Я надеваю перчатки и беру книгу. Без перчаток невозможно переворачивать страницы - они тоже замерзшие. Книга полна идеализма, но я отмечаю только пассажи, имеющие отношение к пище. Какими едоками были герои знаменитых романов – Пиквик, Анна Каренина, Родрик Хадсон, мадам Бовари. Пытаясь избежать голодной смерти, моя семья и я покинули Петроград и отправились в деревню. Но оказалось, что крестьяне едят глину, мышей и древесную кору. Смерть была им более знакома, чем нам, и через три месяца моя семья и вернулись в Петроград умирать. Однако, когда мы приблизились к вокзалу, я увидела то, что мне показалось чудом – двух веселых детей, которые стояли на ступеньках у входа в здание, а когда я взглянула на них, они засмеялись. Я не могла поверить своим глазам. В течение трех лет я не видела смеющихся детей. Мальчики и девочки, которых мне доводилось видеть, выглядели как старики и старухи – морщинистые, серые и сердитые. Но эти дети стояли и смеялись, как будто весь молодняк Петрограда воскрес. Они дрались, как дерутся дети, они задирали и дразнили прохожих, шарили по повозкам, преследовали извозчиков. Все говорили, что откуда-то издалека, из какой-то Америки приехали странные, непонятные люди. Это были такие странные парни, которые привезли с собой настоящий сахар, учтите, не сахарин, и белую, настоящую белую муку и кормили бесплатно. Да, и вправду бесплатно кормили слабых и больных детей. Вскоре в детском языке возникло новое слово «американиться», что означает наесться от пуза, досыта. Возвращаясь домой, дети пыхтели: «Американцы накормили меня сегодня досыта». Если они хорошо приготовили уроки, они говорили: мы выучили урок по-американски. Один мальчишка, восхищаясь мускулатурой своего приятеля, называет ее «настоящей, американской». Вскоре мы узнали и обозначение букв АРА, которые произносились нами одним слова ара. Это слово звучало часто и повсеместно обрело русские окончания – аровский, аровцы, арский. Вместо «ура!» наши дети кричали на улице «ара!». Удивительно ли, что голодные отцы завидовали быстро поправлявшимся детям. Мы стали пролетариями, а наши потомки превращались в буржуа, которые возвращались домой и хвастались: «Вы жуете огурцы и картошку, а нам сегодня давали горячие макароны и какао»! Удивительно ли, что каждый ребенок хотел принести своей матери хоть немножко макарон. Старясь сократить растущий разрыв между родителями и детьми АРА разработала планы помощи родителям. Я получила письмо от одного берлинского издателя с известием о том, что он напечатает одну из моих старых рукописей и что в качестве аванса он посылает мне три продуктовых посылки через АРА. Только подумайте - три продуктовых посылки АРА! Знаете ли вы, мой дорогой Рокфеллер, что значили для меня эти три посылки АРА? Можете ли вы понять, как я благодарна Колумбу за то, что он когда-то открыл Америку. Спасибо, старый мореход, спасибо, бродяга! Эти три посылки значили для меня больше, чем простое спасение от смерти. Они дали мне возможность вернуться к литературной работе, я снова почувствовала себя писателем. Но как долго эти посылки добирались до меня. Мои дети бегали каждый день в бюро АРА на Морской, и каждый день возвращались с пустыми руками. Я сомневаюсь, может ли хоть один американец понять мою радость, когда вся семья тащила домой тележку с долгожданными посылками АРА, и волокла их на третий этаж в нашу квартиру. Не чудо ли, что с другой стороны света какие-то янки, о которых я слышала всю свою жизнь как о людях бессердечных, поклонниках наживы, посвятивших себя торговле, не чудо ли, что эти люди преодолели тысячи миль, чтобы накормить и сделать меня счастливой? Я почувствовала в этом наступление новой эры и новой хорошей эпохи. Киев страдает, и Нью-Йорк это чувствует. Беды Петрограда волнуют Бостон. Как будто все города соединены воедино. Москва становится соседкой Чикаго. Океаны и горы, которые служили разъединяющими барьерами, престали существовать. Не начало ли это эпохи, предсказанной американским поэтом: « Are all nation communing ? Is there to be one heart to the globe». Если бы меня спросили, испытывает ли русский народ настоящую благодарность к американскому народу, спасшему тысячи жизней от болезней и смерти, я была бы вынуждена ответить честно: едва ли. Отдельные люди испытывали глубокую благодарность, но не массы народа. Хотя я касаюсь только Петрограда и Москвы. Причины, однако, легко понятны. Мы пережили войну и революцию. Человек, прошедший такие испытания, перестает доверять кому-либо и верит только в себя, потому что за множеством высокопарных слов и фраз скрывался обман. Даже теперь, видя, как Америка кормит наших детей, у нас говорят: «Это не искренне это должно быть какой-то трюк». Газеты поощряют такое отношение. В печати постоянно появляются рассказы о том, что американцы скупы и расчетливы, что по-настоящему хорошими американцами являются негры и рабочие, а все остальные – жулики. К сожалению, русский интеллектуал, интеллигент едва ли знает американского. Он слышал только об Уолл стрите и фокстроте. В России нет книг по американской истории. Наши люди почти ничего не знают от американской литературе и науке. В то время как наши русские магазины забиты дешевыми переводными немецкими романами, единственным переведенным у нас американским писателем является Эптон Синклер, который учит наш народ видеть отрицательные стороны Америки. Русский средний класс ничего не знает о том, как была создана АРА, никто не объяснил народу ее идеалы и цели. Они знают только заносчивых, спешащих американцев в быстрых автомашинах и говорят: «Такие люди не могут кормить нас просто так». Прежде всего, в глазах русских эти люди не выглядели добрыми. Они вечно заняты, всегда торопятся, всегда официальны и всегда кажутся глядящими с высоты занятой ими руководящей позиции. Я часто замечала, что после личного общения с американцами русские казались обиженными. Им хотелось, чтобы американцы не только кормили их, но и проявляли доброжелательный интерес к их личной жизни. Американцы же до предела сдержанны. Поэтому пришли к выводу, что американцы бесчувственны и крайне формальны. Все вышесказанное об отношении русских к АРА не просто мое личное мнение. Я ссылаюсь на знаменитый роман Пильняка «Третья столица», 23-го года, в котором представители АРА выведены как пьяницы. Ни в одной русской книге я не заметила доброжелательного отношения к АРА. В одном из маленьких театров недавно распевали:
Американский дух слишком долго смешивался с русским
Пришло время поставить АРА мат.
Но поймет ли АРА этот мат?
Публика смеялась. Никому не пришло в голову выбросить эту песенку из репертуара. Но можно ли винить простого человека с улицы за то, что он так невежественен? Нет! И не обвиняйте его слишком строго в неблагодарности. Потому что только свободные люди могут ощущать и искренне выразить свою благодарность».
Так писал в 1923 году Корней Иванович Чуковский, скрывшийся за женским даже не псевдонимом, а вовсе анонимом.
Письмо адресовано в АРА - благотворительную американскую организацию, созданную министром сельского хозяйства США Гребертом Гувером, будущим президентом страны.
Иван Толстой: Летом музыка звучит везде, и благословенны те места, где ее можно послушать на свежем воздухе. В Париже прошел ежегодный музыкальный праздник Fete de la musique, собирающий не только многих известных, но и совершенно неизвестных исполнителей. Американская журналистка Эммелайн Кардозо, побывавшая на одном из выступлений, рассказала нашей программе о своих впечатлениях от летней Франции.
Эммелайн Кардозо: Вчера вечером мы с друзьями решили сбежать от парижской толпы, празднующей Fête de la musique, и отправиться в непривычное для иностранцев место – восточный пригород Баньолэ. За полчаса что мы ехали от центра города, мы прошмыгнули под Перифериком – бульваром, огибающим город подобно кольцу, – и попали в другой мир. Выйдя из метро, мы десять минут шли пешком через полуразвалившийся центр городка, пока не достигли нашей цели – Place de l’Hotel de Ville de Bagnolet. Название оказалось несколько обманчивым, так как вместо элегантной пьяццы мы попали на паршивенькую бесхозную парковку. Старинное здание муниципалитета, стоящее там, было почти незаметно на фоне уродливых небоскребов, и проходящей над нами автострады. Но никого, кроме меня, казалось, не волновал этот эстетический недостаток. Местные жители уже давно начали выпивать под открытым воздухом, наслаждаясь музыкой еврейского рок-ансамбля, члены которого были там такими же заезжими туристами, как и мы. Группа, состоящая из парижской скрипачки и кларнетистки, немецкого контрабасиста и нью-йоркского аккордеониста, играла на сцене из сваленных деревянных ящиков. Скрипачка перед каждой песней переводила слова на французский для местной публики, а аккордеонист во время соло то и дело выкрикивал «Рок-н-ролл!». Играли музыканты, при этом, совершенно профессионально. К полуночи праздник был в разгаре, и нам с трудом верилось, что вечером, пока в Париже выступают сотни разных исполнителей, мы здесь, в трущобах, присутствуем на идеальном Fête de la musique, о котором даже не подозревают жители столицы.
Иван Толстой: Подобные выступления можно было услышать только в пригородах или это было повсюду?
Эммелайн Кардозо: Повсюду. В самом Париже было около двухсот разных концертов. У каждого аррондисмана и пригорода собственная программа. Начинается все в пять часов дня и длится до семи утра. Вообще Fête de la musique не исключительно парижское явление. Его празднуют во всех франко-говорящих странах, делая при этом акценты на местных традициях. Например, в Монреале, где я была прошлым летом, большинство исполнителей играют музыку Квебека. В районах Парижа, где проживают французские островитяне (т.е. выходцы из Гаити, Полинезии, и т. д.) акцент делается на Карибском джазе и афро-фанке.
Иван Толстой: Каково молодой американке в Париже?
Эммелайн Кардозо: Бывает трудно заслужить их уважение. Парижане очень гордятся своим городом, языком, культурой, и удивляются, встретив американку, готовую с ними общаться по-французски. Когда несколько лет назад я приехала сюда в первый раз и значительно хуже знала местный язык, мне было гораздо сложнее дружить и общаться с французами, но чем усерднее я учила язык, тем лучше ко мне относились. Это позволило и мне лучше оценить французскую культуру, и французам оценить меня, как представительницу Америки.
Иван Толстой: Чувствуете ли вы анти-американизм, о котором столько в последнее время пишут?
Эммелайн Кардозо: Меньше, чем в мои предыдущие приезды. Я думаю, это связано, в том числе, и с предстоящими выборами в Америке. Французы к этому очень оптимистично относятся, и большинство тех, с кем я общалась, уверены, что Барак Обама – кандидат от Демократической партии – уже стал президентом, хотя этого еще не произошло. Я готова с ними обсуждать политические вопросы, и мое – пусть поверхностное – знание местного политического климата заставляет их преодолеть многие стереотипы, с которыми у них связана Америка и её жители.
Иван Толстой: Ну, а как вам подлинник Статуи Свободы?
Эммелайн Кардозо: Должна признаться, мне он нравится больше нашего. Я вылетала в Париж из Ньюарка, штат Нью-Джерси, откуда видна панорама Манхеттена и, рядом, статуя. Так вот, в отличие от парижской, нью-йоркская статуя окружена баржами, подъемными кранами и прочими индустриальными уродами, что не делает чести такому важному символу страны.
Иван Толстой: Будьте осторожны: около парижской Свободы находится знаменитый мост Мирабо, откуда имеют обыкновение сигать вниз местные поэты-самоубийцы.
Впечатлениями от парижского лета делилась американская журналистка Эммелайн Кардозо.
Перенесемся через Ла Манш, благо теперь это так легко – в другую столицу, в Лондон, где также в разгаре сезон: экскурсионный. Джерри Миллер, хорошо знакомый слушателям нашей программы, водя группы по английской столице, накопил гидовские байки. С некоторыми из них он познакомит нас сегодня.
Джерри Миллер: Люди путешествуют, чтобы видеть мир, для себя его открывать, и роль профессионального гида в этом процессе сводится к роли проводника, шерпы, сталкера, который помогает вам заметить важное, узнать его предысторию, как оно, это важное, вписывается в общий контекст. Ну, а так же задача гида вас развлечь и отвлечь от повседневных забот. В Лондоне сильная школа и организация профессиональных экскурсоводов, называются они «синие значки» (Blue Badges) из-за овальной броши или бляхи, лицензии, которую обязаны носить на работе, ну, вроде жестяной звезды американского шерифа или чёрного пояса в каратэ. Вот, я – один из таких лондонских «синих значков».
Жизнь профессионального гида Большого города полна как мелких курьёзов, так и - по Робинзону Крузо - «удивительных и необычайных приключений». Страшно не хватает рутины, ведь так хочется в рабочее время спокойно посидеть у компьютера... не тут-то было.
Удивительное начинается со встречи с клиентом или клиентами. Вот я захожу утром в вестибюль гостиницы, бросаю взгляд вокруг и сразу иду к своим туристам, хотя до этого никогда их не видел. Ошибок не бывает, единственное исключение из правила возникает тогда, когда в фойе несколько русскоязычных групп, которых встречают несколько экскурсоводов вроде меня. И ведь очень трудно описать, как это происходит, это опознание, эта идентификация. Раньше использовали всёобъясняющее понятие «совковый вид». Но «совкового вида» у моей клиентуры, прожившей много лет в США, Израиле, Германии, или России давным-давно нет и быть не может. Наверное, лучше попытаться объяснить это хорошо развитым культурным чутьём нам, гидам, присущим, поскольку мы вынуждены уютно чувствовать себя сразу в двух культурах: в той, откуда мы вышли, и в той, по которой мы ведём туристов.
Трудно работать с олигархами и их семьями. Во-первых, они часто не знают, чего хотят и для чего нужен гид. Ведь рестораны и другие знаковые места в Лондоне им уже порекомендовали собратья-олигархи. Детям богачей непонятно, почему они должны слушать какого-то дяденьку с красивой синей брошью-лицензией на груди, если он даже не миллионер. А все кто не миллионеры – имеют положение прислуги - водитель, телохранитель, гувернантка и так далее. Кроме того, олигархи согласны ездить только на машинах представительского класса, «Ролс-Ройсах», «Бентли», в худшем случае на «Мерседесе» класса «S» и, желательно, с тонированными окнами. Когда я пытаюсь их убедить, что из микроавтобуса производства того же «Мерседеса» обзор лучше, потому что вы сидите выше над уровнем дороги и окна больше, да и головой крутить надо меньше, чем в легковой машине - вас не слышат. В итоге получается вот что: во время обзорной экскурсии по городу мне то и дело приходится говорить: «Сейчас нужно посмотреть вправо и вниз..., а сейчас резко влево и вверх...» Мне-то самому никуда смотреть не нужно, то, о чём я говорю, не меняло своего положения порой лет триста и больше. Обычно уже через час я замечаю, что мои богачи уже никуда не смотрят, а на мой вопрос: «В чём дело?» - отвечают, что у них болит шея, и мне приходится прерывать экскурсию и ходить с ними по аптекам в поисках снимающих боль мазей. Вспоминается английское слово «rubberneck» - буквально «резиновая шея», так часто насмешливо говорят о любознательных туристах.
Составитель первого словаря английского языка Сэмьюэл Джонсон в 18 веке сказал: «Если ты устал от Лондона – ты устал от жизни, ибо у Лондона есть всё, чем жизнь богата». Тем не менее, туристы устают от Лондона. Я им очень сочувствую: ну, как можно целую неделю подряд от зори до темна носиться по столице Европы высунув язык, чтобы не упустить ни одной важной достопримечательности? Не лучше ли в погожий денек полежать на травке в одном из славных лондонских парков? Иногда чтобы отвлечь переполненных впечатлениями людей, я начинаю рассказывать им о «синих значках». Порой мне приходится это рассказывать и для того, чтобы повысить свой авторитет в глазах туристов. Подтекст такой: за мной стоит мощная организация и всё, что я говорю, проверено и утверждено Британским министерством по делам туризма! Часто это оказывает нужное действие. Недавно была у меня группа школьников из Эстонии, вместе с учителями. Повёл я их в Вестминстерское аббатство. Вот здесь – первая в истории Могила неизвестного солдата, а тут похоронен Исаак Ньютон, вот памятник, а здесь уже 900 лет коронуют английских королей, А вот это – Уголок поэтов. Когда я после посещения главной церкви Англии выхожу с туристами на крытый монастырский двор, «cloisters», я иногда в зависимости от временных рамок и настроения показываю надгробную плиту, на которой сказано: «Здесь покоится тело Кристофера Грина, водопроводчика сего собора, который умер на 43 году жизни в 1707-ом году». Сделал я так и в тот раз с эстонскими школьниками, добавив: «Вот видите дети, совсем не обязательно быть королём или знаменитостью, чтобы вас здесь похоронили. Очень важно делать своё дело добросовестно». Тут один из мальчишек меня спрашивает: «А вот профессионального лондонского гида здесь могут похоронить?» Я оторопел от неожиданности. Слово за слово, группа стала обсуждать вопрос о составлении петиции к королеве, чтобы я получил место в Вестминстерском аббатстве.
Когда у гида группа детей, он волей-неволей принимает, как и все взрослые, тот особый глуповатый, нравоучительно-высокомерный тон. У нас, гидов, на все случаи заготовлены речи, ведь работа экскурсовода во многом схожа с работой актёра, и когда мы с группой туристов въезжаем на главную площадь Лондона – Трафальгарскую – мы начинаем рассказ о том, что в центре площади стоит колонна Нельсона, командовавшего британским флотом в Трафальгарской битве, проходившей у побережья Испании 21 октября 1805-го года, что Нельсона сразила пуля французского снайпера, когда уже было известно, что британцы разгромили флот Наполеона и тд. и т.п... И вот я как-то с группой школьников въезжаю на площадь и говорю: «Посреди площади стоит огромная колонна, а на ней шестиметровый, однорукий, одноглазый – кто?» «Циклоп!» - кричат дети в один голос.
Иногда туристы задают сбивающие с толку вопросы, как, например: «А куда впадает Сена?» Или – «А как добраться до Галереи ла Файет?» - явно путая Лондон с Парижем, от чего у нас, профессионалов, сердце кровью обливается. Порой вопросы носят злостный характер, как такой: «А, правда, англичане ненавидят французов?». А бывает вообще не знаешь, как реагировать. В лондонском Сити, деловом квартале города, я часто рассказываю о финансовых служащих, клерках. И как-то раз одна девушка-туристка, видимо, из российской провинции, вдруг спрашивает меня: «А что такое клерк?». Я объясняю, а она мне на это: «Слово «клерк» - звучит оскорбительно, так людей называть нельзя!». Или вот ещё: как-то у меня была группа из Украины. Мы ехали в университетский город Оксфорд и по дороге проезжали украинский уголок Лондона, где недалеко друг от друга стоят посольство Украины, украинский культурный центр и украинская церковь. «А вот, - говорю я – памятник князю Владимиру Красное солнышко, основателю Киевской Руси, поставленный по заказу украинской общины Лондона». И вдруг неожиданно один из туристов-украинцев прямо у меня за спиной: «Ну, не может быть, чтобы человека так звали!» Что делать? Однако люди на отдыхе, гиду очень важно, чтобы у всех было хорошее настроение, чтобы от него исходил позитив. «Вы совершенно правы, - говорю я, - его так сначала называла одна лишь жена, но постепенно, со временем, стали звать и другие....».
Редко, но встречаются гиды-мизантропы, которые всех своих клиентов терпеть не могут. Их девиз: «Хороший турист – мёртвый турист». Однако даже самые «тёплые» и полные энтузиазма экскурсоводы, коих большинство, ибо этого требует работа с людьми, профессия, порой вступают в малые и большие конфликты со своими туристами, а точнее обычно с одним из туристов. Из своего последнего визита в Москву я привёз купленную на рынке футболку оранжевого цвета, на которой красными плакатными буквами написано: «ПОНАЕХАЛИ ТУТ!». Это теперь моё тайное оружие. Стратегического сдерживания. Если мне совсем станет невмоготу, я приду утром на встречу с группой в этой майке. Но этого, конечно же, никогда не произойдёт.
Иван Толстой: А теперь, Андрей, мы переходим к вашей персональной рубрике, где вы можете представить сегодняшнюю музыку во всех подробностях.
Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушали фрагменты из пьес московского композитора и саксофониста Алексея Круглова, у которого только что вышел третий в его творческой биографии компакт-диск, который называется «Пьесы беспокойства». Алексей
Алексеевич Круглов родился в 1979 году в городе Павлово-Посад. Его отец, сам пианист, был первым человеком, направившим Алексея в мир Венских классиков, романтиков, а позже - в мир бибоперов, хард-боперов и так далее. Отец в свое время учился у Юрия Маркина, в джазовом оркестре которого позже стал играть и сын. На саксофоне Алексей начал заниматься в 13 лет. В 1993 году он попал в "Класс-Центр" музыкально-драматического искусства под руководством Сергея Казарновского. Первые уроки Круглову давал известный в прошлом саксофонист, солист оркестра Леонида Утесова - Эрнест Барашвили. Импровизацию преподавал Аркадий Шилклопер. При театре был оркестр, руководителем которого был Юрий Чугунов.
"Класс-Центр" оказал огромное влияние на развитие творческого потенциала музыканта, уже в 1995 году он поступил в Государственное училище эстрадно-джазового искусства. Вскоре он занял третье место на Международном конкурсе исполнителей академической музыки инструментов, а также второе место на московском международном конкурсе «Хрустальная нота». В его финале Алексей исполнял произведение Юрия Саульского «Печальная Баллада» с оркестром Олега Лундстрема. В 1999 году Алексей Круглов поступил в Российскую академию музыки имени Гнесиных, в класс профессора Александра Осейчука. В 2000 году он занял первое место на Всероссийском конкурсе молодых джазовых исполнителей в Ростове на Дону. Дальше было первое место на международном конкурсе в Риге, премия московской Ассоциации джазовых критиков «Джаз-Ухо» в номинации «Надежда года», и так далее.
На сегодняшний день Алексей выступал с такими знаменитыми музыкантами, как Гари Бартц, Игорь Бриль, Юрий Кузнецов, Игорь Бутман. Нужно отдельно отметить его проекты с поэтом Андреем Вознесенским, кинорежиссером Александром Миттой и работу в театре с Владимиром Чекасиным.
В 2003 году у Алексея Круглова вышел дебютный альбом, а несколько дней назад в Москве вышел его третий альбом. Музыку из этого альбома мы сегодня и слушали, а сейчас мы послушаем фрагмент первого трека, которым открывается альбом. Этот трек называется «Вальс для вас». Мы, к сожалению, не сможем дать его целиком, пьеса очень длинная, но мы надеемся, что даже тот фрагмент, что сегодня прозвучит, вам понравится.
Исполняют Дмитрий Братухин – фортепьяно, Филипп Мещеряков – контрабас, Евгений Аноев – ударные и Алексей Круглов – альт-сакс и кларнет.
