Александр Генис: О том, как стремительно изменила ситуацию война с Грузией, свидетельствует то обстоятельство, что достаточно рядовой факт культурного обмена между Россией и Америкой, о котором рассказывает репортаж нашего корреспондента Виктории Купчинецкой, становится символическим и, вопреки всему, обнадеживающим…
Виктория Купчинецкая: В какой-то момент какофония становится абсолютной. На сцене шесть человек делают нечто такое, что затягивает зрителя, как зыбучий песок. Четверо двигаются, двое извлекают звуки из кларнета и саксофона. У музыкантов и танцоров отношения, как у молекул в ситуации броуновского движения, только менее стремительные – они отталкиваются от звуков, инструментов, друг от друга, входят в мимолетный контакт, потом их тела и ноты опять рассыпаются и движутся в противоположные стороны. Пока не натолкнутся на новую преграду. На сцене Культурного Центра Михаила Барышникова в Нью-Йорке - контактная импровизация. Задача этой формы современного танца, стоящей за пределами конкретной хореографии - подключиться к окружающему миру, спонтанно реагировать на его проявления: звуки, движения партнера, сопротивление поверхностей, силу гравитации. В студии - телами друг к другу - прислушиваются четверо российских танцовщиков. Их пригласила в США программа «В открытом мире», которая финансируется Библиотекой Конгресса и Национальным фондом искусств США. Россияне две недели провели на ADF – Американском Фестивале Танца в Северной Каролине. У них там были мастер-классы и выступления. Теперь они импровизируют в Нью-Йорке.
Диана Шульц: Ощущения очень зависят от музыки, от тех звуков, которые происходили. Иногда ощущалось и ловилось какое-то такое состояние, когда ты слышал не только звук саксофона, а когда ты слышал звук шагов или какого-то тела рядом и, я думаю, все участники происходящего пытались жить в этом.
Виктория Купчинецкая: Диана Шульц – из Читы, из Забайкалья, занимается современным танцем около двадцати лет. Теперь, в основном, преподает, организует фестивали.
Диана Шульц: Во-первых, такое количество свободы, которое было в этом движении, оно меня поразило. И это такая возможность рассказать о том, что происходит внутри тебя, вокруг тебя, с тобой и с тем, что связано с тобой. Мы увидели музыкантов, причем одного из музыкантов мы увидели за 15 минут до начала, а второго - когда ребята начали свои сольные показы. Мы познакомились с ним только глазами, поэтому подготовиться было невозможно. И это, в основном, было движение импровизационное, но мы уже в течение трех недель вместе, поэтому какие-то ощущения другого человека мы уже можем уловить.
Виктория Купчинецкая: Надо сказать, что для участия в программе танцевальных самородков искали не только в Москве и Петербурге, но и в самых отдаленных городах России. Отбором занималась американская организация по международным культурным связям – «АртсЛинк». Рассказывает директор «АртсЛинк» Фритци Браун.
Фритци Браун: Я занимаюсь этой программой уже 10 лет. 10 лет назад в России практически не было современного танца – балет доминировал, без пуант было просто никуда не деться. Импровизация была им незнакома. А теперь увлекательное время - мы являемся свидетелями того, как вокруг классической традиции танца формируется совершенно новая. Мы сегодня это видели во время выступления – артисты даже использовали язык, литературу в своих работах. Мы наблюдаем процесс формирования нового направления в российском искусстве через призму американской культуры.
Виктория Купчинецкая: Какой язык звучит на сцене – литовский, киргизский, монгольский? Андрей Захаров что-то бурчит, бормочет, шепчет. Двигаясь по сцене, он взаимодействует со звуками – будто бы раздвигает предложения. Вот оперся на «т», споткнулся об «о», от «м» оттолкнулся. Андрей - житель Екатеринбурга - увлечен разработкой своей, уникальной методики современного танца. В конце своего выступления он движется под стихотворение Иосифа Бродского «Колыбельная трескового мыса».
Андрей Захаров: То, что я пытаюсь сделать, я формулирую как «поток сознания тела». Это - псевдо-речь. Она импровизированная, она рождается неким потоковым способом, это больше психологическая вещь – на грани между психологическим моментом и танцем, на грани между осознанностью и трансовыми состояниями. Мне показалось это ценным, когда я начинал экспериментировать с этим.
Виктория Купчинецкая: Отдаться движению и посмотреть, что получится. В США традиция современного танца существует уже более ста лет. В начале 20-го века Айседора Дункан танцевала в струящихся нарядах босиком. Марта Грэхем преломила тела танцоров в геометрических плоскостях и бросила вызов классической геометрии балета. Мерс Каннингэм забрал у танцовщиков чувственность, и превратил их в виртуозно движущиеся мазки с картин Джексона Поллока. Твайла Тарп принесла на сцену неразрывность, преемственность движения. Уильям Форсайт, который сейчас работает в Европе, превратил контактную импровизацию в концептуальное представление. В России современный танец моложе и больших имен в нем меньше: Татьяна Баганова, Ольга Пона, Лев Шульман... Мария Козева работала с Багановой в Екатеринбурге. Мария преподает в Екатеринбургском гуманитарном университете, на факультете танца.
Мария Козева: Нам не с чем сравнивать – мы идем и идем. Для меня важно то, что хочется продолжать удивляться, хочется находить какую-то новизну, хочется, чтобы когда 100 лет в России пройдет, мы все еще с горящими глазами смотрели на то, как танцуют, потому что для русского танец – это ликование.
Виктория Купчинецкая: Питерская танцовщица и хореограф Ольга Сорокина на сцене тоже использовала слово. В своих работах она также опирается на литературу и философию. Это помогает ей осмыслить движение.
Ольга Сорокина: Это оригинальная работа, но это, как движение, в России еще не появилось, оно есть то здесь, то там, но поддержки со стороны зрителей, которые бы говорили, что они это понимают, любят, хотят еще, сами так будут делать, этого еще нет. Модерн данс, как явление, в России пока не существует, еще не появился, культурная среда ему пока чужеродна. Потому что у нас все строится вокруг классического искусства. У нас очень сильный воздух классического искусства, который устроен по одному образцу - нижний этаж, верхние этажи. А современное искусство есть привнесенное, скопированное, реконструированное. А свое собственное только зарождается. Так что я думаю, что у нас все еще впереди, мы всем еще покажем. Новое поколение тычется во все углы, как слепые котята – но, в отличие от нашего поколения, у них огромные информационные возможности. Они могут создать все, что захотят. И иногда возникают вещи необычные, ни на что не похожие.
Виктория Купчинецкая: А каким же, по мнению Ольги, будет российский современный танец через 100 лет?
Ольга Сорокина: Он во многом будет основан на естественных движениях, простых, на разных телах – больших, маленьких, толстых, тонких, кривых, прямых… Он будет очень свободным, и он будет знаменит своей русской душой.
Виктория Купчинецкая: Российские танцовщики выступали на замечательной нью-йоркской площадке – свой Культурный Центр Михаил Барышников открыл именно для артистического эксперимента. В этом здании – 6 этажей, более тысячи квадратных метров студийных помещений, театр... Россияне танцевали в студии на фоне огромных окон, закрытых прозрачной серой тканью, через которую просвечивал Манхэттен. Но не гламурные его районы, а неровные силуэты старых городских водонапорных башен. Во время выступлений за башнями садилось солнце, заливая и серые неуклюжие строения, танцовщиков и зрителей ослепительным золотом.
Россияне оказались до удивление единодушны в своих впечатлениях о работе на Американском Фестивале Танца.
Андрей Захаров: Определенное чувство свободы у танцовщика в Америке. Я бы хотел научиться чему-то, но больше в психологическом плане - как пребывать в состоянии осознанной свободы - чем в техническом.
Мария Козева: Это широта взгляда, и не только на танец, но и на жизнь. То, что произошло со мной за последние пять лет на сцене – сцена не стала для меня консервной банкой, сцена стала во много раз шире, насколько много фокусов и ракурсов на танец. Жизнь в танце, танец в жизни… Это очень широко – так много новых ракурсов. Спектр раскрылся для меня, и я буду стараться его развивать.
