В американских кинотеатрах демонстрируется фильм «Возвращение в Брайдсхед» [Brideshead Revisited] — новая экранизация знаменитого романа Ивлина Во [Evelyn Waugh] [Brideshead Revisited, The Sacred & Profane Memories of Captain Charles Ryder], — неизбежно вызывая сравнение с прежней, 80-х годов, телевизионной экранизаций в одиннадцати сериях. Понятно, что в этом сериале роман был представлен куда полнее и адекватнее. Сравнение, естественно, не в пользу нового фильма. Вообще о нем говорить не хочется, но можно воспользоваться этим поводом, чтобы поговорить об Ивлине Во — этом несомненном классике английской литературы XX века.
Этот выдающийся писатель был тяжелым человеком. Селина Хастингс [Selina Hastings. Evelyn Waugh: A Biography], автор волюминозной [voluminous — англ., многотомный (об издании); толстый (о книге); плодовитый (о писателе); — РС] его биографии, пишет в самом ее начале:
Репутация Ивлина Во покоится на двух основаниях: что он был одним из лучших стилистов английской прозы двадцатого века и что в жизни он был чудовищем. Чтобы высказаться по первому вопросу, нужно прочитать его книги; по второму — обратиться к его жизни.
Ивлин Во вышел из среднего класса, его отец был издательским работником, достигшим поста директора крупной издательской фирмы «Чапман и Холл», в которой при жизни печатался Диккенс. Со стороны материнских предков был какой-то третьестепенный лорд, однако семью Во ни в коем случае нельзя называть аристократической. Но культурный и материальный уровень семьи был достаточен для того, чтобы учиться в закрытой школе, а потом в Оксфордском университете. Оксфорда Ивлин Во так и не кончил — не сдал нужных экзаменов и был исключен. Причиной такой неуспешности было его гомерическое пьянство. Даже человека, ни в коем случае не чуждого спиртных напитков, способны ошеломить его рекорды. В газетном отзыве на первое его сочинение — рассказ «Равновесие» было отмечено «впечатляюще точное описание пьяной рвоты».
Как бы там ни было, пьянство не помешало его работе — самой способности к работе. Пребывание в Оксфорде имело другое последствие — превратило его в неисправимого. Он искал, лучше употребить в старом его значении слово «заискивал», общества молодых аристократов, которых в Оксфорде было в избытке. Его охотно принимали в любую компанию — он был блестящим собеседником, злым остроумцем, впечатлял художественной эрудицией; пьянство никак не могло оттолкнуть от него, ибо пьянствовали все, это был стиль, особенно расцветший в двадцатые, всячески разнузданные после тягот мировой войны, годы. Сатирически гротескное, но достаточно адекватное описание этого времени и этих нравов дано в романе Ивлина Во «Мерзкая плоть».
Сам Оксфорд был описан позднее — в классическом «Возвращении в Брайдсхед» (роман вышел в 1945 году). Тема романа, как ее старался представить Ивлин Во, — обретение пути в католицизме. Но при всем искреннем католичестве автора (он обратился к Римской церкви в 1930 году) в романе всё-таки выходит на первый план другая тема — история родовитой семьи Мечмарнтов и взаимоотношения рассказчика Чарльза Райдера с молодым отпрыском рода Себастьяном Флайтом. Без нажима, но достаточно ясно дано понять, что их отношения были любовными. Как явствует из книги Селины Хастингс, у Ивлина Во был в оксфордские годы гомосексуальный опыт. Прототипом Себастьяна послужил в основном Алистер Грэм; в книге, естественно, помещен портрет этого обаятельного юноши — куда более красивого, чем актеры, представляющие Себастьяна в обеих экранизациях. В романе у Себастьяна есть сестра-близнец Джулия, в которую, в конце концов, влюбляется Чарльз Райдер, когда Себастьян исчезает с горизонта в международном уже непрекращающемся запое. Эта тема сестры-близнеца без всяких дальнейших детализаций наводит на мысль о гомосексулизме, изживаемом в такой подмене. Интересно, что подобный сюжет есть у Томаса Манна — как в романе «Признания авантюриста Феликса Круля», так и в жизни: у его жены Кати был брат-близнец.
Как бы там ни было, Ивлин Во не зафиксировался в этом образе жизни — и довольно рано женился, хотя первый его брак он сам позднее назвал шуткой. Между прочим, его первую жену звали тем же именем — Ивлин; Ивлин-он и Ивлин-она, как звали их друзья. Брак продолжался недолго, жена ему изменила и не пожелала с ним оставаться. Это было для него тяжелой травмой, но он, так сказать, настоял на своем и вторично женился в 1936 году. Лора Герберт происходила из того же разветвленного аристократического рода, что и Ивлин-она. Будущая теща была очень против этого брака и говорила, что такой зять поведет ее дочь прямым путем в Содом и Гоммору. Тем не менее, Ивлин Во был верным мужем. В этом браке родилось шестеро детей, к которым Во относился прохладно. Он говорил, что книги ценнее детей: гораздо труднее написать хорошую книгу, чем сделать ребенка. Это пример его монструозности.
Для характеристики Ивлина Во очень важно упомянуть военные годы. Он показал себя чрезвычайно отважным человеком — сам, можно сказать, напросился на службу в то время, когда его возраст еще не призывался; всё время рвался попасть в самые передовые отряды — одно время был в роте «коммандос», предназначенных для вылазок на оккупированную немцами территорию Франции. В настоящую передрягу он попал в мае 1941 года на острове Крит, весьма позорно сданном англичанами при полном господстве на море; английские части были деморализованы воздушными ударами люфтвафе. Часть, в которой служил Во, была высажена на Крит, чтобы прикрыть английскую эвакуацию. Сам он проявил какую-то даже неуместную, гусарских времен отвагу, разгуливая в полный рост при немецкой бомбардировке. Потом он напросился в воздушно-десантные войска — но на втором же учебном прыжке сломал ногу. Ивлин Во был кошмаром всех начальников, постоянно вступая с ними конфликты; в Советском Союзе, да еще в военное время он сто раз бы угодил под трибунал. Начальники мстили ему по-своему: зная его боевой пыл, всё время передвигали его в те части, которые не предназанчались в данное время отправке на фронт. Осатаневший Во в январе 1944 года отпросился в полуговодой отпуск для написания романа; к июню он закончил «Возвращение в Брайдсхед». В октябре его отправили офицером связи к партизанам Тито в Югославию, тогда уже державшим в своих руках Хорватию. Там он опасностям не подвергался — кроме того, что вынужден был разделять общество Рандольфа Черчилля, сына премьер-министра. Рандольф был невыносимым человеком — шумным, навязчивым, постоянно пьяным. В Хорватии не было никаких напитков, кроме местной «ракии»: Рандольф ее и пил, но Ивлин Во пить отказывался: вот что такое настоящий снобизм.
Тут к слову еще один эпизод. В начале 60-х годов Во лег в больницу на обследование, а в соседней палате лежал Рандольф Черчилль, у которого нашли опухоль в легком. После операции оказалось, что опухоль доброкачественная. Во сказал: «Вот триумф современной науки: найти у Рандольфа единственное доброкачественное место — и тут же его удалить».
Стоит привести пример поведения Ивлина Во, делавшего его незаменимым компаньоном, но временами доводившего окружающих до белого каления. В то время мало что было известно о Тито, и Во мистифицировал англичан тем, что Тито — женщина. Один англичанин сказал, что был вместе с Тито в римском отеле и каждую ночь Тито ходил к женщинам. «Ну да,— сказал Во, — я всегда знал, что она лесбиянка». Другой англичанин, тоже видавший Тито, сказал, что он не женщина, а красивый мужчина; Во ответил: «Да, личико у нее хорошенькое, но ноги очень толстые».
Эскапады Во, его пьяные скандалы, хамское обращение с собственными же гостями были формой маскировки, за ними скрывался робкий, неуверенный в себе человек, говорит Селина Хастингс. Сам Во говорил, что главное в человеке — его маска, стиль, манера, в которой он подает себя окружающим. Тут, конечно, говорит в нем артист, делающий художественное произведение из собственной личности: можно вспомнить сходный пример Маяковского, даже Набоков вспоминается. Комплекс неполноценности, однако, неоспорим: отсюда тяготение Во к аристократам, в которых он силился видеть лицо старой доброй Англии. Отсюда же его католицизм: Римская церковь — структура, представляющая вечность, принадлежность к ней выводит человека к самым основам бытия. Одно дело родиться католиком, совсем другое — католическое обращение: это поиск авторитета и руководительной силы заблудшей или сомневающейся в себе душе — случай Ивлина Во вне всякого сомнения.
Однажды Во написал о другом обращенном, Хью Бестоне — то же, что мог сказать о себе:
Хотя он был эстет, вряд ли католицизм привлек его своей эстетической стороной. То, что он искал и нашел в церкви, были ее авторитетность и вселенскость. Национальная церковь, как бы ни была обширна та или иная страна, будь она даже империей, никогда не была столь авторитетной; в сущности, она всегда узко-провинциальна: в ней находится место для доктринальных скандалов и ересей, но нет способности охватить человечество во всей его широте. Англиканская церковь по сравнению с Римской — просто-напросто гарнизонный гольф-клуб.
Но приобщенность к католицизму, тем более в Англии, где он всё же — экзотическая маргиналия, не означает выхода в широкий мир. Ивлин Во приобщился к этому миру во время войны: увидел настоящую Англию — и она его ужаснула. Наступила эпоха обыденного, среднего и усредненного человека, начались новые «темные века», как называют в Англии раннее средневековье. Раньше Во был сатириком, высмеивающим жизнь современных высших слоев и элитарной богемы: теперь, не в силах охватить своей сатирой такой громадный предмет — Англию в целом, он предпочел взять ностальгическую ноту и написал элегию об ушедшей Англии двадцатых-тридцатых годов — «Возвращение в Брайдсхед». Это совершенно новый Ивлин Во, другой писатель, другой стиль. С сатирой он обрушился на другую страну — Соединенные Штаты, написав лучший свой гротеск «Незабвенная», где представил Америку в метафоре комфортабельного элитного кладбища. Написал — и впал в беспокойство: не повредит ли этот мини-роман его отношениям с американскими издателями? Действительно, лучшие американские журналы, которым он предлагал эту вещь, отказались ее печатать, но с неожиданной мотивировкой: это тема в Америке заезжена, об этом уже писали Синклер Льюис, Натаниель Уэст и некоторые другие. Америку никакой сатирой не пронять.
«Возвращение в Брайдсхед», будучи, по всеобщему мнению, лучшей, самой значительной книгой Ивлина Во, высшим его художественным достижением, не вызвала, однако, безоговорочного признания. Философия книги многих отвратила в самой Англии, где, конечно, существует наиболее адекватное национальное самосознание. Интересно привести и американскую оценку, данную знаменитым критиком Эдмундом Вилсоном:
Снобизм Во, до сих пор сдерживаемый его сатирическим подходом к действительности, здесь явился во всем своем бесстыдстве. Культ аристократической высокородности достиг у Во такой помпезной торжественности, что создает впечатление единственной его подлинной религии.
Очень интересно высказался о «Возвращении в Брайдсхед» Джордж Орвелл:
Новый мир, в который мы нисходим, настолько ненормален, настолько обречен на развал в ближайшем будущем, что попытка понять его и прийти с ним в согласие — всего лишь бесполезный самообман. Действительно, стоя на такой позиции, можно многое увидеть, но будет самообманом нежелание считаться с этим новым миром. Как раз такая позиция, пятьдесят лет удерживаемая упрямыми пассеистами, была мишенью сатиры мистра Во. Катастрофические революции случаются в авторитарных, а не либеральных странах, и неспособность мистера Во понять это не только сужает его политический кругозор, но и лишает внутренней убедительности саму его книгу.
Сам Во в предисловии к одному из последующих изданий «Возвращения в Брайдсхед» написал, что ностальгический тон книги объясняется во многом не культурными предпочтениями автора, а обстановкой военных лет, когда она писалась: это было время всяческого рационирования и «дурного английского» (последнее и надо понимать как метафору массового общества, которое Во наконец-то разглядел в армии); как говорится в Библии, время тощих, а не тучных коров, «годы саранчи», как сказал сам Во. Понимайте эту саранчу, как знаете: то ли это немецкие бомбардировщики, то ли новые неинтересные, но прожорливые люди, вылезшие на мировую арену.
Но настоящий крах жизни случился для Во, когда собрался Второй Ватиканский Собор, внесший многие изменения в чин католического богослужения; самая главная новация — переход в литургии с латыни на местные языки. Это было для него ударом, буквально ускорившим его смерть, можно сказать, вызвавшим смерть. Последняя сессия Собора происходила в октябре 1965 года, а в апреле 1966 Во умер. Смерть, однако, была особенная — в утро Пасхального воскресения. Все близкие Во католики восприняли это как добрый знак для его посмертного существования. Во однажды сказал Орвеллу: «Вы не можете понять мира, ибо, будучи неверующим, не видите девяти десятых бытия».
По теперешним стандартом Ивлин Во умер далеко не старым — на 63-м году жизни. Вне всякого сомнения, церковная реформа способствовала его смерти. Эстеты могут понять потрясение, им испытанное: литургическая латынь придает службе потустороннюю торжественность и красоту. Это часто происходит в поэзии: она подчас выигрывает, если ее нелегко понять. Пример — ранний Пастернак или поздний Мандельштам. Поди пойми, что строчка «чепчик счастья, Шекспира отец» — определение человеческого черепа. Для этого надо быть Аверинцевым: он поймет и нам объяснит. Без таких людей, как Аверинцев, жизнь делается скуднее, если не совсем скудной. Решусь сказать это же об Ивлине Во.
