Решение судьи о проведении слушаний по делу об убийстве Анны Политковской в закрытом режиме разочаровало всех тех, кто рассматривал этот судебный процесс не только как поиск и наказание преступников, но и связывал с ним ожидания большей открытости судебной системы в целом.
Президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов не ожидал такой быстрой перемены позиции суда: «Под давлением Верховного суда и других заинтересованных организаций сначала было принято решение сделать процесс открытым. В промежутке, пока отбирали присяжных, было принято другое решение, и на настрой присяжных умудрились как-то повлиять. С одной стороны, я могу понять присяжных, которые судят людей чеченской национальности и боятся показывать свои лица в этот период времени. Как им на это намекали, как их к этому поводили, я затрудняюсь сказать. Ненависть присяжных к средствам массовой информации есть часть всеобщего недоверия к СМИ, которое существуют в стране безотносительно к судебным процессам. К сожалению, резоны для этого есть. Но я чрезвычайно разочарован тем, что так быстро скукожилась гласность российского правосудия».
Главное, что теряет этот важный судебный процесс при закрытых слушаниях – это общественный интерес, убежден Алексей Симонов: «Мы будем знать только то, что расскажут об этом адвокаты. С них и так уже, наверное, взяли подписки о неразглашении каких-то частей этого дела. Вообще, общественность перестанет следить за нервом этого процесса – вот что главное. Для меня открытость суда – это возможность прямого и внятного наблюдения за всеми перипетиями реального страшного действия, которое произошло два года тому назад. Это не единственные и не главные обвиняемые по этому процессу. Мне кажется, что все хитросплетения преступления теперь будут развязаны только через десятилетия».
Директор Центра экстремальной журналистики Олег Панфилов приводит множество примеров быстрых, закрытых и не очень внятных судебных разбирательств: «Я думаю, что это один из тех судебных процессов, на котором не будет ничего рассматриваться по существу. Такой же судебный процесс был проведен в Таджикистане по поводу убийства Ильяса Шурпаева, никто из родных туда не смог приехать. Суд продолжался всего 3 дня, очень быстро осудили тех людей, которых следствие назвало преступниками. И, в общем, на этом все закончилось. Точно так же как закончилось дело дагестанского журналиста Алишаева, а совсем недавно мы узнали о том, что боевики, которых убили во время спецоперации в Махачкале, якобы были именно теми боевиками, которые убили журналиста.
Очень часто мы сталкиваемся с тем, что представители власти намеренно устраивают такие ситуации, при которых дела журналистов закрываются – то ли в результате скоротечного судебного процесса, то ли в результате совершенно абсурдных требований суда закрыть процесс только потому, что присяжные не хотели, чтобы их видели. Ну, тогда надо закрывать, в общем-то, всю российскую судебную систему и называть преступниками просто так, решением какого-нибудь чиновника».
Президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов не ожидал такой быстрой перемены позиции суда: «Под давлением Верховного суда и других заинтересованных организаций сначала было принято решение сделать процесс открытым. В промежутке, пока отбирали присяжных, было принято другое решение, и на настрой присяжных умудрились как-то повлиять. С одной стороны, я могу понять присяжных, которые судят людей чеченской национальности и боятся показывать свои лица в этот период времени. Как им на это намекали, как их к этому поводили, я затрудняюсь сказать. Ненависть присяжных к средствам массовой информации есть часть всеобщего недоверия к СМИ, которое существуют в стране безотносительно к судебным процессам. К сожалению, резоны для этого есть. Но я чрезвычайно разочарован тем, что так быстро скукожилась гласность российского правосудия».
Главное, что теряет этот важный судебный процесс при закрытых слушаниях – это общественный интерес, убежден Алексей Симонов: «Мы будем знать только то, что расскажут об этом адвокаты. С них и так уже, наверное, взяли подписки о неразглашении каких-то частей этого дела. Вообще, общественность перестанет следить за нервом этого процесса – вот что главное. Для меня открытость суда – это возможность прямого и внятного наблюдения за всеми перипетиями реального страшного действия, которое произошло два года тому назад. Это не единственные и не главные обвиняемые по этому процессу. Мне кажется, что все хитросплетения преступления теперь будут развязаны только через десятилетия».
Директор Центра экстремальной журналистики Олег Панфилов приводит множество примеров быстрых, закрытых и не очень внятных судебных разбирательств: «Я думаю, что это один из тех судебных процессов, на котором не будет ничего рассматриваться по существу. Такой же судебный процесс был проведен в Таджикистане по поводу убийства Ильяса Шурпаева, никто из родных туда не смог приехать. Суд продолжался всего 3 дня, очень быстро осудили тех людей, которых следствие назвало преступниками. И, в общем, на этом все закончилось. Точно так же как закончилось дело дагестанского журналиста Алишаева, а совсем недавно мы узнали о том, что боевики, которых убили во время спецоперации в Махачкале, якобы были именно теми боевиками, которые убили журналиста.
Очень часто мы сталкиваемся с тем, что представители власти намеренно устраивают такие ситуации, при которых дела журналистов закрываются – то ли в результате скоротечного судебного процесса, то ли в результате совершенно абсурдных требований суда закрыть процесс только потому, что присяжные не хотели, чтобы их видели. Ну, тогда надо закрывать, в общем-то, всю российскую судебную систему и называть преступниками просто так, решением какого-нибудь чиновника».
