Иван Толстой: Историк и архивный следопыт Игорь Романович Петров живет в Мюнхене. В круг его интересов входят судьбы людей, захваченных Второй мировой войной. Препятствуют исследованиям не только закрытые архивы, но и сами люди, не желающие раскрывать свои подлинные биографии и причины некоторых поступков. Сталкиваясь со сложностями, Игорь Петров делает стойку: это черта его характера. Ему нравится разгадывать загадки.
Посмотрим, как он справился с одним исключительно темным случаем. Игра в Макса и Морица. У микрофона автор.
Игорь Петров: В 1949 году знаменитый белый генерал Антон Васильевич Туркул составил следующую памятную записку.
"В сентябре месяце [вписано: 12 или 13 ] 1946 года, когда я жил в Uffinge (под Мюнхеном), ко мне приехало 2 американских офицера, которых я угостил обедом, так как они приехали точно в то время, когда я и жена начали обедать. После обеда эти офицеры сказали, что мне надо ехать с ними во Франкфурт. Меня посадили в автомобиль и мы уехали.
Во Франкфурте я переночевал в каком-то доме, а утром я был арестован и посажен в лагерь. Меня очень долго расспрашивали о моей деятельности и в сентябре месяце 1947 года меня привезли на автомобиле обратно в Uffing.
Перед освобождением мне сказали, что я не был арестован, а был в гостях или на совещаниях, и чтобы я так это и говорил всем моим друзьям и знакомым".
История даже по военным или послевоенным меркам неординарная. Что же произошло и куда на самом деле пропал год из жизни генерала Антона Туркула?
Ранней весной 1942 года британская служба радиоперехвата обратила внимание на донесения, которые передавались немецкой разведкой из Софии в Вену. Этих донесений было очень много, ей удалось расшифровать несколько сотен, сведения исходили из самых разных мест, как с советской территории, например из Ростова, Новороссийска, Батуми, так и с Ближнего Востока – из Алеппо, Хайфы, Мосула. Донесения из Советского Союза сопровождались указанием, что источником информации является некий Макс, а донесения с Ближнего Востока – что их источником является Мориц. Это отсылка к мальчишкам-проказникам из книги Вильгельма Буша.
Естественно, британская разведка забила тревогу, особенно в отношении донесений Морица, так как утечка касалась их собственного театра военных действий – Средиземноморья. Однако после тщательной проверки "донесений Морица" оказалось, что действительности соответствуют менее 10% из них. Донесения Макса, напротив, казались им верными. Поэтому британцы намекнули советской стороне о возможном агенте, который работает внутри Советского Союза, но к их удивлению, это советскую сторону не заинтересовало.
Британцы намекнули советской стороне о возможном агенте, который работает внутри Советского Союза, но к их удивлению, это советскую сторону не заинтересовало
Такая индифферентность вызвала к жизни теорию, что вся операция с "донесениями Макса и Морица" была гигантской двойной игрой советской разведки, порой жертвовавшей собственными солдатами, предоставляя верную информацию о своих военных планах, чтобы подчеркнуть достоверность сведений агента и воспользоваться этим позже. Для разгадки тайны были привлечены лучшие британские аналитики: профессор Гилберт Райл, знаменитый философ, считающийся одним из основоположников лингвистической философии, и Иона Устинов по прозвищу Клоп, дипломат и разведчик, чей отец был русским офицером, а сын Питер Устинов стал знаменитым актером.
Именно по заданию Райла и Клопа-Устинова генерал Туркул был привезен в Лондон, и именно они его долго, больше месяца, почти ежедневно допрашивали, надеясь с помощью угроз или убеждения выбить из него признание, что он работает на русскую разведку.
Потом на некоторое время вся эта история забылась. Но постепенно начала всплывать, сначала в 50–60-х годах прошлого века в немецких мемуарах. Самый яркий пример тут – мемуары Рейнхарда Гелена, который во время войны возглавлял отдел FHO, то есть разведки сухопутных войск на Восточном фронте, а после войны стал первым шефом западногерманской разведки Bundesnachrichtendienst.
Гелен вспоминает, что получал донесения от "Макса", центра, контролировавшего агентов абвера в Москве, приводит пример одного из донесений с информацией о совещании непосредственно у Сталина и с гордостью подчеркивает, что события последующих месяцев подтвердили точность этой информации.
Затем, уже в 80-х годах, когда постепенно стали рассекречиваться материалы британской разведки, достоянием гласности стала уже известная нам теория профессора Райла и Клопа-Устинова, что Макс был советской дезинформационной операцией, а за ней стоял не кто иной, как белый генерал Антон Туркул. Есть до сих пор 10–15 книжек, в которых эта история излагается.
И наконец, в начале 90-х со своей версией выступил Павел Судоплатов, на тот момент пенсионер и начинающий мемуарист, а во время войны глава 4-го управления НКВД, который помимо прочего руководил советскими разведиграми с врагом. Он сообщил, что, да, Макс действительно был советским агентом и вся передаваемая им информация шла с ведома советской разведки в рамках операции "Монастырь".
Советские чекисты, продолжая традиции легендарного "Треста", хотели приманить немецкую разведку якобы существующей в СССР монархической подпольной организацией под названием "Престол". На роль ее "руководителя" был выбран поэт и литературовед Борис Александрович Садовской. От лица этой организации к немцам был заслан агент НКВД Александр Демьянов. Демьянов должен был объяснить неудачи немцев (на начало 1942 года, отступление от Москвы) тем, что они "не установили контакт с действующими на советской территории подпольными антибольшевистскими силами", и привлечь их интерес к "группе Садовского".
Демьянов перешел линию фронта 17 февраля 1942 года. Абвер его тщательно допрашивал, но в итоге поверил в легенду и уже 15 марта он был сброшен на парашюте над советской территорией. После этого он установил радиоконтакт и начал передавать дезинформацию. Никакой Туркул у Судоплатова не упоминается. Эта версия стала фактически официальной и фигурирует, например, в такой книге как "Очерки истории российской внешней разведки", в энциклопедиях разведок словом, в десятках источниках.
Мы имеем три противоречащие друг другу версии – немецкую, английскую и российскую – которые жили своей собственной жизнью
Итак, мы имеем три противоречащие друг другу версии – немецкую, английскую и российскую – которые жили своей собственной жизнью, пока немецкий историк Винфрид Майер не выпустил в 2015 году 1200-страничный фолиант под названием "Клатт", в котором сумел все эти тайны распутать.
И оказалось, что главное действующее лицо всей этой истории мы до сих пор еще не упомянули.
Зовут нашего героя Лонгин Ира, Лонгин это имя, а Ира фамилия. Характеризуя его, один из его знакомых сказал, что Ира врал всегда. Причем не обязательно для своей пользы, а просто по своей природе, поэтому ясности относительно его биографии пока немного. По одной версии, его отец Теодор переселился в конце XIX века из Богемии в Екатеринодар, где женился на кубанской казачке, увековеченной позже в материалах британских спецслужб под сногсшибательной фамилией Perekteveletnova. Сам Ира в послевоенной переписке излагал, впрочем, не менее фантастическую историю происхождения рода:
"Моя фамилия склоняется. Произошла она от корня "Гнев-ный". Праотцы мои когда-то учились в "Киевской Могилянской Академии" (Петра Могилы), где "грызли" в то время модные иностранные языки – латинский и греческий, и вот слово "гнев" перевели на латинский, что по-латыни значит "ira"… Сперва это была шутка, а потом постепенно исчезает "Гневный" и по записям в эпоху Императрицы Елизаветы окончательно устанавливается "Ира", так как и недвижимости были записаны под этим именем".
В октябре 1918 года Леонид Ира (именно как Леонид) вступает добровольцем в формирующийся в Новороссийске Сводно-Гвардейский полк Добровольческой армии, в звании корнета принимает участие в гражданской войне, после чего эвакуируется с остатками белых армий на Галлиполи. Еще в 1919 году он получает в боях за Чернигов травму правого глаза, который впоследствии пришлось удалить и заменить на стеклянный. Далее Ира через Болгарию перебирается в Мукачево (на тот момент принадлежавший Чехословакии), где и обосновывается. Он пытается изучать в Праге юриспруденцию, но университет не заканчивает, что, однако, не мешает ему именовать себя "адвокатом" и работать в Мукачеве юристом. Параллельно он вступает в русское отделение гимнастического общества "Сокол", которое как раз в Чехии и было основано, где становится одним из руководителей подкарпатского отделения. За деятельность на этом посту он и был арестован венгерскими властями, вскоре после того как Мукачево вместе с другими территориями Подкарпатской Руси было передано Венгрии по решению Венского арбитража.
В декабре 1939 года в Ира оказывается в будапештской тюрьме, его обвиняют в "панславистской пропаганде" (не просоветской, а именно прорусской). Ира был старшим по камере и по воле случая ему в камеру подсаживают Рихарда Каудера, австрийского еврея, арестованного за махинации с визами и попытку дать взятку чиновникам. Каудер не говорит по-русски, Ира почти не говорит по-немецки, но им как-то удается найти общий язык, и Ира поддерживал Каудера, который был в отчаянии и даже близок к самоубийству.
В феврале 1940 года Каудера выслали из Венгрии в Австрию, где он был завербован полковником Маронья-Редвицем, не так давно возглавившим венский отдел абвера. В тот момент вербовка евреев в качестве агентов прямо не запрещалась, но у Мароньи-Редвица (впоследствии казненного за участие в попытке переворота 20 июля 1944 года, в деле Штауфенберга) были и частные причины взять Каудера под свою опеку: он был дружен с отцом Каудера, служившим врачом в австро-венгерской армии. Каудер получил псевдоним "Клатт", предложил привлекать в качестве информаторов офицеров-белоэмигрантов и организовал в Вене встречу между отпущенным из будапештской тюрьмы Ирой и Маронья-Редвицем. Полковник спросил Иру, может ли тот добыть информацию о советских ВВС. ВВС потому, что Клатт как агент был передан в отдел Luft I абвера, который занимался разведкой против ВВС противника.
Ира в ответ упомянул действующий пакт о ненападении, но добавил, что в случае грядущей войны он – если его шеф даст согласие – готов поставлять сведения. Когда Маронья-Редвиц заговорил о деньгах, Ира якобы воскликнул: "Извините, но я не агент!", добавил, что он – идейный антикоммунист, а вместо денег ожидает от абвера логистическую поддержку (паспорта и визы) для членов его организации. Впрочем, впоследствии от денег он тоже не отказывался, даже наоборот, многократно требовал увеличения гонорара.
Под организацией подразумевался Русский национальный союз участников войны (сокращенно РНСУВ), отколовшийся в 1936 году от Русского общевоинского союза, а под "шефом" – глава РНСУВ генерал Антон Туркул. Получив абверовский псевдоним "Илья Ланг" и документы на это имя, Ира отправился к Туркулу, который на тот момент жил в Италии, и вернулся с "согласием шефа" и двумя условиями: 1) его никогда не будут спрашивать об источниках информации, так как он опасается за их безопасность в случае утечки, 2) передавать информацию он будет только Каудеру-Клатту. При этом надо отметить, что Туркул на тот момент находился в черном списке абвера как человек, который готов торговать разведсведениями сомнительной ценности, поэтому абверу было удобно закрыть глаза на то, куда именно ездил Ира. До начала войны Ира действительно представил Каудеру несколько "длинных отчетов" о советской авиации, но с будущими "донесениями Макса" они не имели еще ничего общего.
Туркул на тот момент находился в черном списке абвера как человек, который готов торговать разведсведениями сомнительной ценности
А вот вскоре после начала войны Каудер показал Ире (который находился в Софии) первое донесение, которое он через болгарских посредников получил от некоего македонца из Тбилиси: в нем говорилось о самолетах, базировавшихся на тбилисском аэродроме. Через два дня Ира передал Каудеру три или четыре донесения, весьма схожие по содержанию, стилю и объему с донесением македонца. В следующем месяце Каудер получил от Иры 10 донесений, потом – 100, и наконец, с осени донесения из России стали поступать ежедневно, в среднем шесть в день. Донесения зашифровывались Каудером и немедленно передавались в Вену. В декабре к донесениям о советском театре военных действий прибавились донесения из Средиземноморского региона. В феврале 1942 года венское бюро предложило – чтобы различать источники донесений – именовать советские "донесениями Макса", а средиземноморские – "донесениями Морица". Именно в тот момент эти донесения начала перехватывать и расшифровывать британская радиоразведка, о чем мы говорили в самом начале. То есть нотабене: "агента Макса" как такового вообще никогда не существовало.
Источником сведений, по версии Иры, была подпольная группа в СССР, которая симпатизировала белой России, имела немалое количество агентов на местах (чем объясняется широкая география донесений) и некоего резидента в центре, собиравшего сведения и обеспечивавшего их передачу к Ире. Примерно такая же, но меньшего размера структура, якобы, работала на Иру в Средиземноморье. Предполагалось, что Ира получает информацию по радио, однако, конкретные детали, равно как и имена своих контактов в СССР, Ира держал в секрете, ссылаясь на первоначальные договоренности. Лишь однажды, в декабре 1941 года, он сделал исключение и попросил Каудера выяснить, не попал ли в немецкий плен бывший царский офицер по фамилии Самойлов, служивший в одном из подразделений Красной армии в Киеве. Каудер передал запрос в Вену, однако через шесть дней Ира сам попросил прервать поиски, так как Самойлов нашелся. Со слов Иры, Самойлов участвовал в боях, был ранен, после чего ему ампутировали ногу, но теперь он возглавляет школу радистов в Куйбышеве и снова вышел на связь. После этого эпизода абвер еще более уверился в том, что подпольная группа в СССР действительно существует.
Я зачитаю пару стандартных донесений сейчас, чтобы у слушателя возникло общее представление об их содержании:
Испытанный агент Макс сообщает: "22 сентября одна стрелковая дивизия, одна танковая дивизия, три танковых батальона и кавалерийский полк переброшены из Ельца на участок фронта под Ливны".
Испытанный агент Макс сообщает: "26 сентября две танковые бригады, одна стрелковая дивизия, одна кавалерийская бригада, много артиллерии, одна десантная бригада и два танковых взвода переброшены из Тулы на участок фронта под Орел".
Такие стереотипные донесения, составляли около 90% "донесений Макса", то есть рассказывали о передислокациях войск, конкретные номера частей как правило не упоминались.
И наконец, сравнительно небольшая, но, безусловно, самая важная для немецкой разведки часть была посвящена высшим советским военачальникам, рассказывала о перемещениях Сталина, Жукова, Тимошенко, Шапошникова, прежде всего о военных совещаниях и принятых на них решениях. Именно такое донесение цитировал в своих мемуарах Гелен.
В сумме за все время войны Ира передал Каудеру, вероятно, около десяти тысяч донесений
В сумме за все время войны Ира передал Каудеру, вероятно, около десяти тысяч донесений (в частности, почти 3000 в 1942-м и более 3500 в 1943 году).
Не будем дольше держать слушателей в неведении, раскроем секрет: абсолютно все эти донесения были выдумкой. Когда Ира увидел, что его первые попытки в начале войны принимаются всерьез, более того, ему за это платят, он среагировал как Чапаев в знаменитом анекдоте: "Ах, здесь джентльменам верят на слово. Тут-то мне карта и попёрла!"
Ира составлял свои донесения на основании военных сводок в газетах (в том числе доступных в Софии швейцарских и советских), собственного знания Красной Армии (которой он до войны весьма интересовался), подробных карт местности (их по заявке Каудера предоставил абвер). Фиктивностью донесений объясняется и то, что они были столь расплывчаты: любой профессиональный ясновидец подтвердит вам, что чем расплывчатее и многозначнее пророчество, тем больше у него шансов на успех (эта расплывчатость объясняет и то, что 10% можно было счесть верными: дивизии, бригады и полки действительно время от времени перебрасывались в направлении фронта). Также ясно, почему, когда Ире приходилось, наконец, не просто говорить о перемещениях "двух стрелковых дивизий и танковой бригады", а приводить конкретные номера воинских частей, он никогда не угадывал.
Все это, конечно, ничуть не принижает масштаб аферы, организованной Ирой практически в одиночку. Тысячи донесений, которые не должны содержать заведомо ложной информации (как минимум такой, которую абвер мог бы выявить), должны выглядеть логично и последовательно, и все это изо дня в день на протяжении нескольких лет с минимумом ошибок – в голове Иры работала настоящая вычислительная машина.
Таким образом создался удивительный симбиоз: Ира в Софии придумывал по полдюжины донесений в день, получая за это неплохие деньги, Каудер передавал их в Вену, чем поднимал значимость своего бюро, постепенно расширяя его штат, причем в основном принимал на службу людей, у которых по тем или иным причинам были проблемы с национал-социалистическим режимом, венское бюро абвера предоставляло в центр первоклассную информацию, которая затем расходилась по соответствующим группам армий.
С "донесениями Морица" случился казус
При этом с "донесениями Морица" случился казус. В какой-то момент генерал-фельдмаршал Кессельринг, который командовал немецкими вооруженными силами в Средиземноморье, высказал ими недовольство, мол, за 1942 год не осталось ни одной точки на средиземноморском побережье, где Мориц не предсказал бы высадку союзников. Но, несмотря на критику самого верха, совсем от этого источника немецкая разведка не отказалась.
На Восточном фронте глава отдела Fremde Heere Ost Гелен, наоборот, со временем все больше и больше доверял этим донесениям. Особенно заметным это становится в конце 1942 – начале 1943 года, когда к составляемой Геленом сводке о положении противника отдельные донесения стали прямо прилагаться в качестве источников информации. С декабря 1942 по август 1943 года "донесения Макса" составляли не менее 50%, в марте даже 79% от общего числа. Если посмотреть на доступные ныне материалы разведотдела Группы армий Центр, то картина схожая: 360 из 900 агентурных донесений с июня 1942-го по октябрь 1943 года, то есть 40%, составляли "донесения Макса". Разумеется, были и другие формы разведки: авиаразведка, радиоразведка, локальные прифронтовые разведчики, их мы здесь не учитываем, но фактически половина всей агентурной развединформации, была выдумана на софийской кухне.
Это кажется настолько невероятным , что хотя после книги Майера отдельные публикации о Каудере и Ире появлялись там и сям, но в сознание широкого читателя, который вероятно все еще живет представлениями из "Семнадцати мгновений весны", эта история так и не проникла. Это происходит еще и потому, что она сугубо иррациональна. Наш мозг все время ищет рациональных, логических объяснений. Как это собственно делали англичане: раз Ира с согласия своего шефа Антона Туркула передает развединформацию немцам, и он не британский агент, то либо его разведсеть действительно существует, либо он советский агент, который гонит дезинформацию. Третьего варианта – что Ира начал заниматься этим из чистого авантюризма, а потом оказался в положении, когда выход из игры или разоблачение грозило бы смертью, – они не предполагали.
Но действительно, почему же абвер так и не разоблачил Иру до самого конца войны (из Софии он потом перебрался в Венгрию, потом в Словакию, потом в Австрию).
Во-первых, разумеется, его пытались разоблачить. Еврей Каудер во главе подразделения абвера – для идейных нацистов это было костью в горле и, разумеется, они пытались копать и под Каудера, и под Иру, они знали, что главный и по большому счету единственный важный источник Каудера это Ира. Начальник софийского отдела абвера Отто Вагнер (псевдоним "доктор Делиус") вел за Каудером и Ирой настоящую слежку, страстно желая доказать, что те являются советскими агентами. Но как это можно доказать? На чем ловят агентов? На том, что им надо каким-то образом связываться с центром, передавать информацию, получать задания. Поэтому вся радиосвязь в Софии контролировалась Вагнером тщательнейшим образом. Но никаких радиопередач из СССР или в СССР не засек ни он, ни британцы, которые этим тоже, разумеется, интересовались. Не засек Вагнер и никаких регулярных встреч с подозрительными лицами. Так как донесения выдумывались самим Ирой, у него не было нужды контактировать с несуществующим центром и он никак не мог на этом попасться.
Далее - у абвера не было в СССР агентов, передававших информацию из высших эшелонов власти. Приведем такой пример. У Иры в донесениях Сталин постоянно разъезжает по Советскому Союзу. Например, в августе 1942 года он приезжает в Сталинград, начинает там лично организовывать оборону, расстреливает каких-то генералов и полковников, как говорится в этом донесении. Естественно, сейчас мы знаем, что Сталин очень мало передвигался, несколько раз выезжал на фронт. Ира исходил их того, что Сталин – главнокомандующий, значит, он должен, в том числе, достаточно часто выезжать на фронт, контролировать обстановку на фронте. Поэтому, по логике вещей, вставлял в донесения такую информацию. Но у абвера не было агентов, которые могли бы ее опровергнуть. Та информация, которая доходила до абвера через нейтральных дипломатов, по качеству мало чем отличалась от "донесений Макса".
Информация, которая доходила до абвера через нейтральных дипломатов, по качеству мало чем отличалась от "донесений Макса"
То же самое относится, к расплывчатости сведений. Заброшенные в советский тыл агенты, передававшие донесения, к примеру, из Тамбова или из Пензы, тоже, как правило, сообщали о передвижении войск лишь в общих чертах ("через город прошла стрелковая дивизия", "на вокзале видел два эшелона с танками"), на их фоне "донесения Макса" ничем не выделялись. Это уже не говоря о том, что минимум половина таких агентов была уже советской разведкой вскрыта, перевербована и вела радиоигру под ее контролем.
Защитную роль играла и легенда о разветвленной сети информаторов: даже если одно или два сообщения оказывались неточными, это можно было списать на ошибки конкретных информаторов, но не ставило под вопрос всю, якобы существующую, сеть. И наконец, возможно, самое главное: со временем отдел Fremde Heere Ost все сильнее и сильнее зависел от "донесений Макса", они стали своеобразным информационным стержнем для его сводок. Признать – с позиции Гелена – что несколько лет его отдел кормил вермахт дезинформацией, выдуманной одним-единственным человеком, означало бы конец его карьеры, а то и жизни. И поэтому, когда Гелена неоднократно спрашивали из Берлина о "донесениях Макса", он отвечал, что эта агентурная сеть является важнейшей частью их разведывательного аппарата и от нее ни в коем случае нельзя отказываться. Последний раз он дал такой ответ уже осенью 1944 года, когда разведка перешла под контроль РСХА и конкретно Шелленберга.
Несколько вопросов, однако, остались неотвеченными. Почему советская разведка не отреагировала на британское предупреждение во время войны? Во-первых, эти сведения у них уже имелись, они их еще раньше получили от членов кембриджской пятерки Филби и Бланта. Во-вторых, они тоже провели расследование, итоги которого были доложены лично Сталину. В том числе была проверена достоверность "донесений Макса". Оказалось, что верны лишь около 8% из них, то есть их точность была такой же, как и у британцев с "донесениями Морица". Кроме того, радиоконтрразведкой не было зафиксировано работы неизвестных передатчиков или попыток выхода по радио с территории СССР на Софию или на Болгарию вообще. Искали и офицера по фамилии Самойлов, но тоже безрезультатно. В итоге советская разведка пришла к заключению, что "бюро Клатта" не получало информацию из СССР, а лишь имитировало разведывательную деятельность, скармливая немецкой разведке не соответствующие действительности сообщения. То есть к тому же выводу, что историк Винфрид Майер и мы вслед за ним.
А что же Судоплатов? Агент Демьянов действительно существовал, он действительно был советской подсадной уткой, операция "Монастырь" и радиоигра действительно велись, хотя подпольной монархической группой немцы совершенно не заинтересовались, их интересовали лишь сведения о переброске войск, движении поездов и так далее. Такие сведения Демьянов передавал, под тщательным контролем советской разведки, каждое тщательно готовилось и визировалось на самом верху, так что в сумме их получилось существенно меньше, чем "донесений Макса", раз в десять меньше. Если мы говорили, что около 360 "донесений Макса" за год было найдено мной в материалах разведотдела Группы армий Центр, то сообщений Демьянова – около 40–45 там нашлось. И, естественно, в этих донесениях не было речи ни о каких совещаниях у Сталина, просто по легенде у Демьянова не было доступа к подобной информации. По легенде у него был знакомый железнодорожник, и он передавал ему информацию о движении эшелонов через Москву. Эту информацию (или дезинформацию) немцам да, передавали, но никаких совещаний Сталина в донесениях Демьянова не было.
В начале 90-х, прочитав воспоминания Гелена, Судоплатов, который готовил свои мемуары в первую очередь для западного рынка, решил, так сказать, воспользоваться чужой подачей и увязал упоминаемого Геленом агента Макса со своим агентом Демьяновым.
Так как сейчас документы разведотдела Группы армий "Центр" доступны благодаря российско-германскому проекту по оцифровке германских документов, любой может собственными глазами увидеть, что немецкий псевдоним Демьянова был не Макс, а Фламинго. Фламинго-Демьянов и Макс не имеют друг к другу никакого отношения и, как мы уже говорили, формально Макс это лишь обозначение группы агентов, о чем Гелен, кстати, прекрасно был осведомлен.
Ну и вкратце о том, что произошло дальше.
На допросах в Лондоне генерал Туркул занял наиболее удобную для себя позицию, он согласился с англичанами, которые настаивали, что Ира – советский агент, а себя выставлял жертвой обстоятельств. Мол, он ничего об этом не знал, он думал, что Ира, возможно, агент британский. После возвращения в Германию Туркул занялся политической деятельностью, возглавлял различные эмигрантские организации, но, судя по всему, отношения с Ирой, который материально поддерживал Туркула всю войну, совершенно прервал.
Рихард Каудер, пользуясь отблесками былой славы, пытался и после войны продолжать торговлю разведывательной информацией, но не преуспел и вскоре умер в бедности.
Наконец, Ира, которого тоже нелегально вывезли в Лондон, как и Туркула, сначала испугался, что его жизни действительно угрожает опасность, и на первом же допросе рассказал правду, что выдумывал донесения сам. Но, как мы знаем, Райл и Клоп-Устинов искали рациональное объяснение, и этот вариант их не устроил. Когда Ира понял, что к стенке его ставить не собираются, а будут лишь мытарить допросами, он вернулся к истории о своей разветвленной агентской сети в Советском Союзе. Более того, когда он впоследствии попал от англичан снова к американцам, он ее даже пытался им продать, всячески растянув ее в пространстве и времени, назвав что-то около 30 имен своих агентов в СССР и даже приписав к числу своих курьеров знаменитую белую разведчицу и террористку Марию Захарченко-Шульц, погибшую в 1927 году.
В итоге американцы потеряли к нему интерес и на этом разведкарьера Иры закончилась.
Тем не менее, то, что он сделал во время войны, абсолютно уникально. Как справедливо отметили историки спецслужб О. Царев и Н. Вест, советские или британские разведки вряд ли сумели бы преуспеть с дезинформационной кампанией такого размаха и такой продолжительности. Ира по праву должен стоять в самом первом ряду сподвижников союзных армий, хотя его помощь союзникам и была не умышленной. Но это очень красивая и поучительная история про маленького Давида, который – пусть волей случая и удачи – но вышибает глаз громадному Голиафу немецкого абвера.
Иван Толстой: Игорь, а где же упокоился этот Мюнхгаузен военного времени?
Игорь Петров: Он жил совершенно спокойно и, насколько можно судить, крайне тихо. Например, в архивах Бад-Арользена до сих пор мне не удалось найти упоминания о нем, но нет никаких сомнений, что он жил в Мюнхене. Мы с моим коллегой Олегом Бэйдой сумели в одном из американских архивов найти его послевоенную переписку. То есть он совершенно спокойно жил в Мюнхене, ходил в нашу мюнхенскую Государственную библиотеку, читал какие-то книги, собирал различные артефакты о своем полку, в которым он служил или, якобы, служил еще в царское время. В итоге, к концу его жизни вся его квартира больше напоминала такой небольшой музей царской и белой армий. Он дожил до 1987 года, то есть даже успел услышать, как Михаил Сергеевич Горбачев объявляет перестройку и новое мЫшление. В 1987 году он умер и похоронен здесь, в Мюнхене.
Он дожил до 1987 года, то есть даже успел услышать, как Михаил Сергеевич Горбачев объявляет перестройку
Иван Толстой: Под каким именем он жил?
Игорь Петров: Похоронен он как Лонгин Ира, подписывал письма он так же, то есть в середине 50-х он тоже жил под этим именем. Возможно, в конце 40-х – под другим, это нам еще предстоит узнать.
Иван Толстой: А понятно, на что он жил? Ходил куда-то в присутствие? Как он зарабатывал себе на хлеб?
Игорь Петров: Из писем это не очень понятно, честно говоря. Он об этом не рассказывает. Но, как правило, люди как-то устраивались, в том числе зарабатывали какой-то тяжелой работой – рабочим, официантом, таксистом. Пока нет сведений об этом.
Иван Толстой: То есть социальные немецкие структуры не позволяют выявить источник заработка?
Игорь Петров: Надо послать запрос. Это, к сожалению, до сих пор не сделано, но собираюсь это в ближайшее время сделать. Мы пошлем запрос в Немецкий городской архив, там должна быть информация о том, с какого момента он прописан в Мюнхене и, возможно, также информация о его профессии. Единственное, что я могу сказать, что я его искал в телефонной книге и в телефонной книге его нет. Хотя достаточно известные лица, которым тоже был смысл скрываться, Виктор Ларионов, известный своим терактом в Советской России еще в 20-х годах, который тоже жил в Мюнхене, сотрудничал с американской разведкой здесь, а потом подозревался американской разведкой в том, что он советским агентом был (в конце 60-х была такая трагикомическая история), вот он есть в адресной книге.
А вот Лонгин Ира был человеком острожным. Даже такой артефакт есть: я нашел в библиотеке баварской одну книжку, в которой рассказывается о послевоенной встрече ветеранов белых армий, и есть фотография, на которой Ира тоже присутствует, смотрит прямо в камеру. Правда, видна только верхняя половина его лица, но это явно он (мы можем сравнить с фотографией, которая сохранилась в британских архивах). Но его имя в том экземпляре, который сохранился в Баварской государственной библиотеке, вымарано. И я подозреваю, что вымарано им самим.
Иван Толстой: Главное теперь вам получить ответ из Бундесархива не от какого-нибудь очередного Лонгина Иры.
Игорь Петров: Нет, обязательно мы его послевоенную жизнь найдем, но она, как мне кажется, гораздо менее эффектная и гораздо более спокойная, чем его военная карьера.
Иван Толстой: Совершенно верно, но драматургия требует и вот этих знаний тоже.
Игорь Петров: Разумеется!
