В Музее Гулага в Москве до 6 августа идет выставка художницы Анны Андржиевской "Система ограждений", посвященная лагерю "Пермь-36".
От "Перми-36" до настоящей Перми – порядка сотни километров. Когда-то в лагере близ поселка Кучино держали инакомыслящих. Среди узников были правозащитники Натан Щаранский и Сергей Ковалев, священник Глеб Якунин. В 1996 году лагерь превратили в музей, история которого оказалась типичной для современной России. Основанный как общественная организация, в 2014 году он перешел под контроль государства, а его создателей сменили на руководящих постах сотрудники, назначенные сверху. Журналисты "Новой газеты" сообщали, что даже скромную должность смотрителя занял бывший вохровец, когда-то стороживший здесь зэков. Анна Андржиевская, уроженка Перми, училась в Санкт-Петербурге, а сейчас живет в Барселоне. Впервые она "засветилась" на выставках и аукционах как участница питерской группы молодых художников "Север 7". Серия "Система ограждений", созданная в 2012 году, стоит в ее творчестве особняком. Скромная, сдержанная черно-белая печатная графика малого формата разительно отличается от ее яркой, с оттенком сюрреализма живописи. Анна Андржиевская рассказала, как случилось, что ее вдохновил бывший лагерь, и как проект "Система ограждений" связан с историей ее собственной семьи.
– Вы были участницей группы "Север-7", как вы можете описать свою роль в этой группе?
– Я из нее и не уходила! Надеюсь, что я еще в составе группы. Я в ней с самого основания, с 2013 или 2014 года. Я познакомилась с Сашей Цикаришвили в Pro Arte, где мы оба учились (художник Александр Цикаришвили – основатель группы "Север-7", выпускник петербургского Института Pro Arte, основанного одноименным частным фондом. – РС). Сначала так называлась галерея, которую мы открыли. Потом это название перешло на группу художников, которая ее организовала. Первое время мы занимались перформансами. Потом я стала делать объекты – фонтаны, в частности винные фонтаны, и перформансы с едой. Например, торт в виде микрорайона – это конструктивистский район в Перми, который медленно разрушается. Зрители на открытии могли есть этот торт, и так он исчезал.
– А что происходит с "Севером-7" сейчас?
– У всех участников группы очень хорошо развивается сольная карьера, мне кажется, мы сделали на всех площадках, каких можно было, по выставке, где-то даже по две – в Петербурге уж точно. Не очень понятно, куда двигаться дальше, как развивать группу. Сейчас мы не делаем общие проекты, каждый занимается своим делом. У нас была раньше общая мастерская, была галерея. Потом, постепенно, у каждого появилась собственная мастерская. Когда мы начали, мы были никому не известные выпускники арт-школ, никто не хотел делать наши выставки. Пришлось открыть свою галерею!
– Как возникла идея вашего проекта "Система ограждений"?
Бесконечная череда чисел, строений, машин для угнетения людей
– Это очень долгая история, она началась в 2012 году, а может, и раньше. Можно сказать, это мой первый сольный проект: я была еще студенткой, когда сделала эту серию работ. Я родом из Перми и, хотя я училась и жила в Петербурге, каждое лето приезжала домой на каникулы. И всегда ездила на гражданский форум "Пилорама". Там проходили круглые столы, кинопоказы, концерты – для меня это было как фестиваль. Все это происходило в "Перми-36", так я впервые попала туда. Меня заинтересовало, что у заключенных было очень мало личных вещей. Не было даже какой-то базовой, элементарной утвари, не говоря уже о каких-то вещах, которые могут оставить культурно-исторический след. "Пермь-36"– это уникальное место: целиком лагерей ГУЛАГа не сохранилось нигде, хотя многие из них просуществовали до конца Советского Союза, в конце 1980-х в некоторых из них еще сидели люди. Лагерные строения были построены как времянки, они очень быстро исчезают, и память о людях исчезает еще быстрее. Мне захотелось что-то сделать про это. Так все и началось.
– Что было дальше?
политические заключенные в "Перми-36" были и в 1970-е, и в 1980-е годы
– Я связалась с Татьяной Курсиной, она была тогда директором "Перми-36". И сказала, что хочу что-нибудь сделать про музей – очень абстрактно, у меня не было тогда никаких конкретных планов. Мне сказали: "Да, классно, приезжай!" Это не было как таковой резиденцией для художников, там не было никакого open call. Можно сказать, что это была моя инициатива. Один из бараков для заключенных был обустроен как гостиница для научных сотрудников. Я в нем прожила неделю и сделала серию этюдов. У меня получились такие маленькие графические этюды. Я не знала, что с ними делать, они у меня лежали где-то год. Потом в Петербурге я увидела open call – художница Александра Гарт открыла печатную студию в Малом Манеже и делала проект "12 недель черно-белого искусства", там предлагалось попробовать себя в печатной графике шести начинающим и шести состоявшимся художникам. Я предложила сделать в печатной графике проект про лагерь. Это очень хорошо ложилось на идею, потому что лагерь не случайно же называется "Пермь-36". Понятно, что недалеко от него где-то есть "Пермь-35", а, возможно, чуть подальше – "Пермь-37". Бесконечная череда чисел, строений, машин для угнетения людей. Печатная графика тоже подразумевает тираж. Мне показалось, что это очень подходящая техника для выражения этой идеи. Первый раз проект был показан в петербургском Малом Манеже. Сейчас в этом здании находится Музей искусства Санкт-Петербурга. Потом я показала эти работы в самой "Перми-36", а дальше у них начались приключения. Я их передала в музей "Пермь-36", получилась передвижная выставка – они много где были показаны в Перми. В общем, попутешествовали. Сейчас они находятся в коллекции музея PERMM (музей современного искусства в Перми. – РС). В 2020 году музей организовал выставку "Система ограждений", ее кураторскую концепцию придумала Яна Цырлина, архитектором экспозиции стал Дмитрий Меркушев. Именно этот выставочный проект сейчас показывается в Музее ГУЛАГа. Десятый экземпляр хранится в музее Политической истории России в Петербурге.
– Почему не в коллекции музея "Пермь-36"?
– Потому что, можно сказать, произошел рейдерский захват этого музея. Я не очень точно знаю, что там произошло. Изначально он существовал как общественная организация, которой земля, где располагался лагерь, была передана в безвозмездное пользование. Потом музей перешел в ведение государства. Получилось так, что уволили директоров, которые, собственно, основали этот музей. Поставили каких-то других людей им заниматься. Музей и все постройки перешли государству, а коллекция осталась на балансе общественной организации. Я свои работы оставила директорам-основателям. Не знаю, что в этом музее сейчас происходит. Естественно, гражданского форума "Пилорама" тоже уже нет.
– Почему вам было важно показать эту выставку сейчас в музее ГУЛАГа?
– Это была идея музея PERMM, их инициатива. Мне кажется, это важно, потому что сейчас у многих людей есть ностальгия по СССР. Кажется, что исход Советского Союза был совсем травоядным. Все прекрасно знают про 1937 год, про пятидесятые… Но ведь политические заключенные в "Перми-36" были и в 1970-е, и в 1980-е годы! Там было много людей из республик, входивших в состав СССР, эти люди пытались сохранить свой язык и свою культуру. Мне кажется, важно помнить, что так было раньше. Конечно же, я вижу параллели с сегодняшним днем. И что сейчас пытаются стереть эту память.
– Как вы погружались в эту тему?
Люди проводили там по 10–15 лет, и от них оставались только папка с их делом и фотокарточка
– Естественно, читала Шаламова, Солженицына. Но когда я ехала в музей, я еще не знала, что я там найду. Оказалось, что коллекция музея в основном состоит из каких-то странных вещей, которые дарили надзирателям. От заключенных там остались в основном ботинки. У них не было практически никаких личных вещей, одежда очень быстро ветшала. Осталась гора сношенных ботинок – и всё, больше ничего материально там не было. Просто невозможно было оставить какой-то культурный слой, исторический след. Люди проводили там по 10–15 лет, и от них оставались только папка с их делом и фотокарточка, сделанная после ареста. Этот лагерь, сами его постройки – единственное, что сохранилось. Он совершенно типичен, понятно, что другие лагеря – на Колыме или в Мордовии, были устроены примерно так же. Не то чтобы эти постройки были мне важны сами по себе: меня интересовало разрушение, исчезновение памяти, замалчивание истории. У многих людей родственники подверглись репрессиям, так было в том числе и в моей семье. Но это абсолютно табуированная тема, которая замалчивается. Мне было важно проявить, что это есть, что это накладывает тот или иной отпечаток практически на каждую семью и на каждого человека – память об этом стирается, но это никуда не уходит.
– Кто был репрессирован у вас в семье?
– Дедушка со стороны отца и прадедушка со стороны матери. Они не были в "Перми-36", их послали дальше, на Колыму, куда у меня не было возможности съездить. Мой прадедушка был писарем в армии Колчака, а дедушка попал на Колыму после немецкого плена: во время Великой Отечественной Войны в армии он был артиллеристом, а в обычной жизни инженером. Они оба выжили и вернулись. Некоторые моменты их биографии я узнала только совсем недавно. Эта тема упорно замалчивалась у нас в семье. Мне бы хотелось сделать проект об истории моей семьи, связанный с репрессиями. Но я пока еще не знаю, какой медиум к этому подойдет. Я работаю в разных – перформанс, инсталляция, живопись, графика, печатная графика. Выбрать не так просто.
