– Как одевается Новый Свет

– Что такое американский стиль

– Универсальная метафора лоскутного одеяла

– В чем специфика культуры Америки

Сегодня в новом эпизоде подкаста "Генис: Взгляд из Нью-Йорка" – мы с историком культуры и музыковедом Соломоном Волковым рассказываем о грандиозной выставке в Институте костюма музея Метрополитен, посвященной американским фасонам.

Нас легко найти в эфире и на сайте Радио Свобода. Подписывайтесь на мой подкаст на Itunes, Google podcasts, Yandex music. Включайтесь в беседу: пишите мне в социальных сетях и в аккаунтах "Свободы", а также на всех подкаст-платформах.

Александр Генис: Уже давно повелось, что самые популярные, а часто и наиболее изобретательные выставки в Нью-Йорке устраивает Институт костюма при музее Метрополитен. Иногда они вызывают настоящий фурор – и не зря. Такими были, скажем, занявшая половину музея экспозиция "Китайский костюм" или выставка "Католические моды", в которой участвовал даже Ватикан, или высокоумная выставка "Кэмп" с цитатами из Сьюзан Зонтаг. О каждом из этих блокбастеров мы подробно рассказывали в этих передачах. Ведь моды, как, пожалуй, ничто другое, захватывают и передают наш Zeitgeist. Дух времени отражается в фантазиях элитных модельеров, которые давно уже творят не на потребу магазинов готового платья, а для экстравагантных звезд и музейной публики. Это – свободное искусство. Об этом и нынешняя выставка, названная с умыслом и подтекстом: "Лексикон моды: в Америке".

Начинать надо со второй части. Куратор выставки Болтон поставил себе целью опровергнуть ходячее мнение о типичных американских фасонах. "Если в Европе, говорит он, одежда выражает сложные эмоции и отвечает глубоким интеллектуальным запросам, то американцы якобы предпочитают спортивные фасоны и комфорт". Говоря по-нашему, лишь бы в паху не жало.

В опровержении этого распространенного заблуждения новая выставка собрала работы около ста молодых, дерзких, а иногда, на мой взгляд, и безумных модельеров. Один, например, представил куртку с двумя капюшоном и двумя рукавами. Такую носить могут только сиамские близнецы. Называется этот наряд "Вместе", что, конечно, правда. Среди других странностей – тюремная роба, юбка колоколом, которая занимает целую комнату, свитера с американским флагом, отличающихся цветами от оригинала, и почти незаметный черный-черный обтягивающий манекен костюм, который я наудачу окрестил "Ниндзя".

Тут надо сказать, что названия играют важную роль на выставке, заявляющей о себе как о "лексиконе американской моды". Каждому костюму присвоено глубокомысленное, чтобы не сказать претенциозное название, вроде "Единство", "Энтузиазм", "Жизненность". При мне так называл для выставки свои абстрактные скульптуры Эрнст Неизвестный: "Одиночество", "Раздумье", "Сомненье". И в том, и в другом случае названия брались с потолка. Впрочем, не всегда.

Центральная метафора выставки покрывает ее, как одеяло, о чем она, собственно, и говорит. Это – знаменитое лоскутное одеяло, американский квилт, который сшивают собравшиеся для досуга дамы из нарядных клочков ткани. Это старинное, сложное и трудоемкое искусство, которое дошло до наших дней (я однажды специально приехал в провинцию посмотреть на увлекательный процесс рождения квилта). Один из таких шедевров представлен на выставке. Это одеяло 1856 года, которое сшила рукодельница Аделайна Сирс. Каждый из 360 лоскутов подписан знаменитостями того времени, включая Авраама Линкольна. Сегодняшние модельеры шьют из квилтов представленные в экспозиции наряды, которые мне, честно говоря, напоминают пестрые ватники. Но важно другое.

Лоскутное одеяло – символ эклектики, которая прекрасно передает подспудный замысел выставки. Она как бы обращается к зрителю с просьбой определить, что собственно такое единый американский стиль в столь разнообразной стране, что она и сама с собой почти ни в чем не согласна?

Где прячутся те универсальные концептуальные категории, которые и делают стиль именно американским, отличным от всех остальных?

Какими чертами он, этот самый американский стиль, проявляет себя не только в моде, но и во всей культуре страны?

Это та задача, которую предлагает нам выставка в Мет, и я благодарен ей за возможность поговорить с вами, Соломон, об этих непростых материях.

Но прежде, чем мы приступим к диалогу, я попрошу вас, как нашего специалиста по контроверсиям, рассказать об одной из них, связанных с открытием этой выставки.

Соломон Волков: Мне для этого придется представить героиню этой контроверсии. Ее зовут Александрия Окасио-Кортес. Для американцев, которые хотя бы немного следят за политикой, на сегодняшний день это уже домашнее имя, но наши слушатели некоторые, может быть, услышат сейчас о ней впервые. Она одна из самых интересных и противоречивых фигур современной американской политики. Ей 31 год, она пуэрториканка по матери, дочь зажиточного архитектора, рано осиротела. Окончила Бостонский университет как бакалавр искусств, но пришлось ей, не получив работы по специальности, работать официанткой. Она даже основала издательство детской литературы, но оно обанкротилось. В итоге пошла в политику. Ее покровителем стал Берни Сандерс, лидер левого крыла Демократической партии Соединенных Штатов. С его поддержкой Александрия в 2018 году сенсационным образом победила на выборах в Палату представителей Соединенных Штатов от Нью-Йорка и стала самой молодой конгрессменшей в истории США, 29 лет ей было тогда. По своим политическим взглядам она крайне левая, как и ее политический отец-покровитель Берни Сандерс. Она все время выходит с какими-то яркими заявлениями, которые немедленно вызывают самую ожесточенную полемику, причем и со стороны республиканцев, но также и внутри Демократической партии.

Александр Генис: К этому стоит добавить, что она красавица и очень артикулированная дама. Ее противники причисляют ее к так называемым "амазонкам" Демократической партии, четверке крайне левых представителей в Конгрессе.

Соломон Волков: Эту команду называют эскадроном. И это действительно очень похоже, потому что я, когда слышу про этот эскадрон, то сразу вспоминаю "четыре боевые подруги – экипаж машины боевой".

Александр Генис: А я вспоминаю квадригу. Но ее политические взгляды меня всегда настораживали, особенно после того, как я прочитал ее колонку в "Нью-Йорк таймс", где она сказала среди прочего, что американская казна должна поддерживать всех, кто не может работать – и внимание – или не хочет работать. Этот момент меня страшно заинтересовал, потому что я представляю себе, как трудоголики-американцы относятся к такому предложению.

Но вернемся к выставке мод, где она успела наделать шум.

Соломон Волков: Появилась она на этом шоу в шикарнейшем белом вечернем платье, на котором яркими огромными красными буквами на спине и ниже был написан лозунг "Обложите налогом богатых", причем по-английски это звучит еще более требовательно и настоятельно. Вот это ее появление и манера, с которой этот лозунг был начертан на ее, скажем так, спине, вызвал контроверсию.

У меня есть параллель этой акции с тем, что происходило в Советской России в 1920-е годы. Там тоже был похожий лозунг – "Грабь награбленное". Такого рода лозунги использовала Варвара Степанова, известный дизайнер 20-х годов, которая экспериментировала и работала с ситценабивной фабрикой в Москве. Она помещала лозунги на свои конструктивистско-пролетарские наряды.

Александр Генис: Знаете, у меня тоже есть параллель, но другого характера. Дело в том, что это платье, как немедленно, конечно, раскопали газетчики, стоит около тысячи долларов. Немаленькая сумма для одного платья. Мне это напомнило Оскара Уайльда: рядом с его домом был нищий, и он оскорблял своими лохмотьями эстетические вкусы писателя. Поэтому он велел портному пошить нищему фрак, а потом вырезал заплаты так, чтобы они казались изящными. И нищий с тех пор в эстетически дырявом фраке собирал милостыню около дома Оскара Уайльда.

Но дело еще в том, что это очень популярный лозунг о том, что нужно всячески поднять налоги на богатых. Многие богачи сами требуют этого. Например, Баффетт, один из самых богатых людей в Америке, считает, что он должен платить гораздо больше налогов. Интересно эта охота на богачей смотрится в контексте недавних новостей. Только что самый богатый человек в мире Джефф Безос, основатель компании "Амазон" – состояние его около 200 миллиардов долларов, умонепостигаемые деньги, – так вот он объявил, что выделяет миллиард долларов на экологические проекты. Почему же он не торопится просить, чтобы у него подняли налоги? Как мыслят такие олигархи? Они совершенно не собираются эти деньги оставлять своим потомкам, но они хотят сами распоряжаться этими деньгами для филантропических нужд. Представим себе, что эти 200 миллиардов Безос заплатил бы в качестве налогов в американскую казну. Я представляю, как он сидит и считает, что война на Востоке за 20 лет унесла, как говорят экономисты, 8 триллионов долларов из американской казны. Хочет ли он давать деньги на подобные мероприятия, или Безос предпочитает свои экологические проекты?

Хорошо, оставим в покое политическую составляющую этой выставки, хотя в нынешней американской атмосфере ни одна выставка, ни одно мероприятие, ни одна культурная затея не проходит без подобной контроверсии, без борьбы правых и левых, и эти две партии сцепились так, что их борьба тоже составляет культурную жизнь Америки.

Давайте от высокой моды на минуту спустимся к обыкновенной. Как одета, на ваш взгляд, нью-йоркская толпа и чем она отличается от русской и европейской?

Соломон Волков: Вы мне задали вопрос, в нем уже есть элемент, на который ответить невозможно. Вы спрашиваете: как одета нью-йоркская толпа? Ответ мой: нет такого понятия, как "нью-йоркская толпа". Я выхожу на улицу, жара, а навстречу мне идет старичок в тулупе, в зимней шапке и при этом в шортах. Это типичный американец или нет? Я как-то занялся подсчетом, какой процент идущих мне навстречу людей одеты таким образом, что, появись он где-нибудь в Москве в таком виде, его бы отправили в психиатрическую больницу. На Бродвее каждый десятый был одет таким образом, что к этому человеку в принципе было бы страшно подойти и страшно разговаривать. Именно не потому, что рвань, а из-за эксцентрики комбинации. Нью-йоркская толпа в значительной степени состоит из таких эксцентриков. Мне кажется, нет такого стиля одежды нью-йоркской толпы. А вы как считаете?

Александр Генис: Я считаю, что это и есть стиль. Вот эта смесь всего – типично американский стиль. Эпиграфом к выставке, о которой мы говорим, можно поставить слова афроамериканского политика Джесси Джексона, который сказал, что Америка – это лоскутное одеяло, о котором мы уже говорили, поэтому невозможно говорить об одном отдельном стиле. Но это тоже своего рода манера одеваться. Довлатов, когда приехал в Америку, в одном письме написал в Россию своим друзьям, что больше всего ему нравится в Америке то, что каждый одевается как хочет. Дама может идти в вечернем туалете и в сникерсах – это, конечно, особая черта американцев. Впервые я это увидел в 1967 году в Москве во Дворце съездов, я был на балете "Лебединое озеро", родители меня привели, там в фойе прогуливалась американская пара. Как вы понимаете, во Дворец съездов все надевали свою лучшую одежду. Но девица, кстати, необычайной красоты, была в очень коротком платье, а парень – в джинсах. Они становились на эскалатор, чтобы попасть к себе на балкон, и начинали взасос целоваться. Должен сказать, что это картина, которая стоит у меня перед глазами до сих пор.

Но я бы сказал, что женщины одеваются значительно лучше в России, чем в Америке, гораздо более эротично, скажем так. Я однажды был в Русском музее и встретил там девушку, по-моему, она была старшеклассницей, правда, мне сейчас все кажутся молоденькими, и она разгуливала по музею в одиночку на огромных шпильках. Она была вся одета с иголочки, потому что выход в музей – это повод не только посмотреть, но и себя показать. В Америке такое редко встретишь, если, конечно, ты не оказался на выставке мод. В Метрополитен многие приходят одетые крайне экстравагантным образом, иногда их не отличишь от манекенов. Они выглядят именно так, как должен выглядеть экстравагантный костюм модельера, выставленный в витрине. Вот так выглядят люди, которые приходят туда для того, чтобы разделить свою радость от одежды. Так или иначе, то, о чем вы говорите, – это демократия в действии, каждый одевается как хочет. Но выставка, которую мы описываем, она говорит, конечно, о другом, она говорит о том, что американская демократия способна породить самые необычные феномены, в том числе и в области моды.

(Музыка)

Александр Генис: Ну что ж, Соломон, пришла пора исполнять обещанное. Давайте попробуем набросать самыми широкими мазками именно американский стиль. Именно этот вопрос задавали кураторы выставки мод, когда назвали свою выставку "Американский стиль". Что такое американский стиль вообще? Я понимаю, что этот вопрос звучит так же странно, как что такое общая физика? Но все-таки любые обобщения помогают нам понять лучше культуру, о которой мы говорим.

Соломон Волков: Для меня все-таки нет такого понятия "американский стиль". Каждый яркий представитель американской культуры создает свой собственный стиль, а вместе они, как вы уже сказали об этом, представляют собой вот это замечательное лоскутное одеяло.

Александр Генис: Но есть же понятие, скажем, "американский роман". Фенимор Купер, например, был ужасно популярным писателем своего времени. Белинский говорил, что если бы Пушкин и Гоголь брали пример с Фенимора Купера, у нас бы была великая литература. К счастью, они его не послушали. Но Фенимор Купер, несмотря на обильный экзотический материал со всеми индейцами, все равно писал так, как писали в Европе, как писали в Англии, он придерживался романтических каких-то стандартов. Ранняя американская литература была отростком английской, европейской литературы, она продолжала эти темы и приемы. Когда американский роман стал американским? Ответ на это надо искать у Хемингуэя. Он сказал, что первый американский роман – это "Гекельберри Финн" Марк Твена. Это классическое произведение, которое дало толчок новому направлению в американской литературе и культуре в целом. Кто такой Гекельберри Финн – это невежественный бродяжка, который обладает оригинальным умом, который способен на все посмотреть заново. Европейская культура ему не урок, он защищает свой образ жизни и воспевает ту Америку, которая была вокруг Марк Твена. Это не Америка соловьев, которых никогда в Америке не было, что не мешало американским поэтам их воспевать, а это та Америка, которую Марк Твен видел на Миссисипи, которая действительно жила тогда. И Гекельберри Финн – самый яркий персонаж во всей американской литературе, я бы сказал, до сих пор.

Соломон Волков: Вы рассказали сейчас об американском романе, но роман, как мы знаем, изобрели не в Америке. Но мы можем сказать, что кино, то кино, которое мы знаем и любим, изобрели именно в Америке. Что мы можем сказать именно об американском кино?

Александр Генис: Нельзя сказать, что кино изобрели в Америке. В то время, когда поднялась звезда Голливуда, уже существовали высокие достижения в кинематографе, такие как немецкое кино или русское кино. Но успехи массового кино – это, конечно, Америка: скажем, Чарли Чаплин. Именно массовость этого феномена сделала его недоступным для интеллектуалов. Я не забуду высказывания Ходасевича, который написал, что есть культура, есть искусство, а есть, в конце концов, спорт, но есть гораздо более низкое, чем все это, а именно кинематограф. Это в то время, когда Чарли Чаплин, которого Эйнштейн, например, считал интеллектуалом, был недостаточно подходящим для знатоков и экспертов высокой культуры.

Я очень люблю старый Голливуд. который создал особый язык, которым надо уметь пользоваться и учиться его понимать. То кино такое же неестественное, как опера или балет. Мы должны уметь понимать па раннего Голливуда, как мы должны учиться языку оперы и балета.

Но есть один жанр, который прославил Голливуд, – это вестерн. Вестерн тоже нужно понимать, он обладает своими тайнами, своим языком, своими аллегориями и метафорами. В сущности это библейский жанр. Это Земля обетованная, куда приходит избранный народ – американцы, и они должны создать из хаоса порядок. Именно этим занимается справедливый ковбой, из лучших ковбоев выходят шерифы, и так рождается цивилизация. Мистерия рождения цивилизации – это чисто американская тема, сюжет дальнего Запада. Именно поэтому мы так любим и ценим вестерны, потому что в них заключается динамика библейского пафоса. Именно старые, 50-х годов, 40-х годов вестерны отличаются особо таким качеством. Не зря они повлияли на весь мир, скажем, на Куросаву. Когда Куросава пришел в кино, его спросили: что должен японский кинематограф сделать, чтобы достичь того же уровня, что американский кинематограф? Это было еще до войны. Молодой Куросава сказал: "Как что? Снимать вестерны, только на японскую тему". Именно этим он занялся, правда, после войны, во время войны Куросава снимал пропагандистские фильмы по заказу японского милитаризма. Но после войны он снял переделку американских вестернов, которые в свою очередь воздействовали на Голливуд, все мы знаем "Великолепную семерку", которая произошла от "Семи самураев". Таким образом круговорот кино начался в Голливуде и обошел весь мир, включая Россию. "Белое солнце пустыни" – один из лучших русских фильмов, которые я знаю, снят в поэтике вестерна или истерна, как теперь говорят.

Соломон, есть еще одна область искусства, где американская культура проявила себя крайне своеобразным образом, – это живопись. При том, что она очень отставала от европейской, первая американская живописная школа называлась Гудзоновой. Гудзон очень красивая река, его называли американским Рейном, и первые художники живописали пейзажи Гудзона, примерно там, где я живу, я каждый раз об этом думаю, когда катаюсь вокруг этих гор на велосипеде. Но честно говоря, ничего американского в этих картинах не было, как и во многих других. Я однажды, изучая американский отдел музея Метрополитен, вдруг понял, что все наши передвижники были и в Америке. Это общее типологическое искусство всего XIX века.

А когда началась настоящая американская живопись, отличная от любой другой?

Соломон Волков: Я думаю, мы можем говорить как о сугубо американском явлении – о поп-арте в искусстве, в частности, в живописи, это затронуло много очень и других областей культуры. Сейчас открылась грандиозная выставка одного из главных художников ХХ века, сейчас он является самым знаменитым живущим художником – это Джаспер Джонс, ему 91 год. Одновременно в двух музеях – в Уитни, музее американского искусства в Нью-Йорке и в Большом музее в Филадельфии, открылась состоящая из двух частей выставка. Ее планировали к 90-летию Джонса, пандемия это дело задержала.

Очень интересная концепция, два разных куратора по-разному подошли к творчеству одного художники. Причем сам Джонс в этом не принимает никакого участия, он живет затворником один. Его когда-то большой друг и любовник, как сейчас выясняется, Роберт Раушенберг, тоже столп американского изобразительного искусства, умер. Он входил в круг Энди Уорхола. То есть это представитель ответвления гейской культуры в Соединенных Штатах. Это очень само по себе интересно и делает его актуальной фигурой и сейчас. Причем стараются эти два куратора показать Джонса с разных сторон. В Уитни его хотят открыть для новой публики, которой еще надо доказать, что Джонс такая великая фигура, а в Филадельфии, наоборот, делают усложненную экспозицию. В Уитни экспозицию выстраивают хронологически, так, чтобы все было понятно, объясняют, а в Филадельфии разбрасывают, наоборот, эту экспозицию, делают ее случайной, как в сочинениях Джона Кейджа, еще одного знаменитого американского гея, композитора, который ввел понятие случайности в сочинения свои музыкальные. Это очень интересный концепт.

Таким образом, получились две зеркальные версии, как двойники у Джонса. Он ведь и прославился своими так называемыми флагами, мишенями, картами, где сопоставляются всегда два объекта. Скажем, знаменитые его две банки из-под пива 1960 года, отлитые в бронзе. Одна полная, другая пустая, хотя выглядят они одинаково. При взгляде на эти две банки из-под пива возникает законный вопрос: пить или не пить? Аналог "быть или не быть?".

Александр Генис: Поп-арт – действительно американский вклад в мировую культуру, хотя он тоже восходит в какой-то степени к европейским опытам, к дадаизму, например. Я бы сказал, что понадобились усилия многочисленных кураторов, историков искусства для того, чтобы объяснить, что такое поп-арт, и увидеть в нем искусство. Именно это и делали специалисты, которые объясняли, что это не просто глупости, которые показывают художники вроде Энди Уорхола, когда он изображал банку с супом, банки вообще имеют привилегированное значение в этом виде искусства. Что самое главное в этой банке? То, что это не суп, а банка с ним, важна упаковка, а не суть. И это – медитация на тему массовой культуры, предлагающей нам поверхностный взгляд на вещи. Вместо того чтобы проникать внутрь, мы пытаемся понять, что нам говорит массовая культура, которая множит свои образы, как это делал Энди Уорхол, печатая, скажем, портреты Мэрилин Монро. Что нам говорит не художник, а общество?

Но есть еще одна область искусства, которая уж чисто американская и которая повлияла огромным образом на весь мир. И это, конечно, джаз.

Соломон Волков: Вы считаете, что джаз, а я считаю, что есть вещь, которая повлияла и на джаз тоже, – это блюз. Это жанр традиционной афроамериканской музыки, который зародился в конце XIX века в среде выходцев из среды плантационных рабов. И это уникальная американская музыка. Потому что в конце концов джазовые музыканты под влиянием, конечно, американского джаза появились во множестве и в европейских странах, и везде, в том числе даже и в Советском Союзе, а вот блюз остался все-таки специфически американским стилем самовыражения в музыке. Это уникальная вещь, которую ни с чем абсолютно не сравнишь. Это музыка горя и страдания, которая обладает колоссальным эмоциональным зарядом.

Я хочу показать и рассказать об одной песне, которая для меня, когда я ее впервые услышал, стала незабываемым событием, эта песня является также знаковым событием и в истории американской музыки, причем не только блюзовой музыки – это символ американской музыки вообще. Речь идет о песне под названием, ее переводят нелепым образом на русский "Странный фрукт". "Странный фрукт" звучит на сегодняшнем жаргоне как-то очень двусмысленно, так говорят о человеке, который немного не в себе. Поэтому я перевожу название этой песни как "Странный плод". Ее сочинил в 1937 году еврейский писатель, что очень интересно, Абель Мирополь, он написал стихи в 1937-м, а потом положил на музыку. Его поразила (у него была жена афроамериканка) фотография 1930-х годов, на которой были изображены повешенные на дереве жертвы линчевания в Индиане. Под влиянием этой фотографии он написал песню, которую сначала он сам исполнял. Но потом ее подхватила певица, которая для меня является одной из самых ярких представительниц не только блюза, я вообще считаю ее великой певицей, как я, например, считаю великой певицей Эллу Фицджеральд, которую мне еще посчастливилось здесь услышать в Карнеги-Холл в Нью-Йорке, или Марион Андерсон, великую исполнительницу спиричуэлосов, а также и Шуберта. Эту певицу зовут Билли Холидей. Она умерла сравнительно молодой в 44 года, злоупотребляла наркотиками, алкоголем. Она вошла в историю во многом благодаря этой песне "Странный плод", которая стала, может быть, самой популярной песней своего времени. Билли выступала с этой песней в первом расово интегрированном ночном клубе в Нью-Йорке. Она кончала свои выступления этим номером, официанты тогда прекращали разносить напитки, в зале гасили свет, только один луч был направлен на ее лицо, и она с закрытыми глазами как молитву исполняла эту песню. Ее называли афроамериканской "Марсельезой". А в 1999 году журнал "Тайм" назвал ее "Лучшей песней столетия". Вот первые и последние строчки этого "Странного плода":

Деревья на юге дали странные плоды,
Кровь на листве и кровь на корнях.

Этот странный и горький урожай.

Это песня, которая навсегда останется с нами.

Я могу сказать, что эта песня действительно навсегда впечаталась и в мое сознание. Вот она в исполнении несравненной Билли Холидей. И это – пример уникального американского стиля в культуре.

(Музыка) ​

Вы слушали подкаст Александра Гениса "Взгляд из Нью-Йорка". В этом эпизоде мы с Соломоном Волковым рассказывали о грандиозной выставке в Институте костюма музея Метрополитен, посвященной американским фасонам, – и обсуждали специфику американского стиля в широком культурном контексте.

Нас легко найти в эфире и на сайте Радио Свобода. Подписывайтесь на мой подкаст на Itunes, Google podcasts, Yandex music. Пишите мне в социальных сетях, оставляйте свои комментарии и приветствия в аккаунтах "Свободы" и на всех подкаст-платформах.

Подписывайтесь на подкаст "Генис: Взгляд из Нью-Йорка" на сайте Радио Свобода
Слушайте наc на APPLE PODCASTS – GOOGLE PODCAST – YANDEX MUSIC

​