На Каннском кинофестивале в секции "Особый взгляд" прошла премьера дебютного фильма украинского режиссера Максима Наконечного "Видение бабочки".
Военную аэроразведчицу Лилю в плену изнасиловали российские военные. Когда Лиля возвращается домой, ее ждут муж Тоха и мама. Новость о том, что жена ждет ребенка, поражает Тоху, он примыкает к праворадикальному движению и участвует в разгроме ромского поселения. Но суд освобождает его из-под стражи в связи с беременностью жены. Пророссийский блогер подсчитывает срок беременности Лили и выдает ролик в ютубе, где говорит, что "карательницу настигла кара от рук российских солдат". Тоха не выдерживает такого давления…
Личное переплетается с социальным, частное с политическим, война вторгается в пространство и ломает жизни. Сны Лили распадаются на пиксели, в этих видениях появляется лохматый гигантский мотылек, он парит, размахивая крыльями. Флешбэки возвращают героиню в плен, но лица преступников остаются за кадром.
Фильм особенно актуален сейчас, когда мир потрясен свидетельствами преступлений российской армии на территории Украины.
Максим Наконечный рассказал Радио Свобода об источниках своего вдохновения.
– Как родилась идея этого фильма, каким было сотрудничество с Ириной Цилык над сценарием и кто был автором идеи?
Лиля – это пример выживания, а Тоха – это пример травматического излома
– Мы как украинское кинематографическое и художественное сообщество с самого начала русско-украинской войны пытались делать то, что мы можем, как кинематографисты и как художники, то есть мы много снимали. В частности, наша производственная компания TABOR сделала много документальных фильмов о войне, и я был причастен к другим проектам, которые говорили о войне тем или иным образом. В 2017 году я монтировал документальный альманах о женщинах на войне, который назывался "Невидимый батальон". Этот проект помог мне больше понять и почувствовать именно женскую оптику, именно женский подход, модус войны, состояние женщины на войне. Женщина на войне, женщина с каким-то травматическим прошлым, но она в состоянии эту травму пережить и вырасти над ней, – я чувствовал эту гипотетическую женщину как определенный моральный ориентир и для себя, и вообще для нас как для послевоенного общества в Украине. Эта история пришла ко мне сама, просто в процессе того, как я монтировал, но уже после я понял, почему она пришла ко мне. Ирина Цилык была одной из режиссерок этого документального альманаха, и я спросил у нее, не против ли она написать эту историю вместе со мной, потому что, прежде всего, она – режиссер этого фильма, вдохновивший меня на эту историю, во-вторых, замечательная кинематографистка и писательница, ну и в-третьих, она как мать, как член семьи ветерана, тоже имела определенный опыт, которые нужен сценарию для того, чтобы он был реалистичным и был правдивым. То есть ее вклад в фильм неоценим, я очень благодарен ей за него. Мы написали первый драфт сценария, начали разрабатывать фильм с моими соавторками и с главной актрисой, начали знакомиться с людьми, которые были участниками, свидетелями или жертвами войны, тех или иных военных преступлений или того или иного насилия, и пытались быть открытыми к их опыту, их историям и включать этот их опыт в процесс создания фильма в той или иной форме, в сценарий или в линию развития роли, в манеру игры, в манеру съемки, в декорации, даже в звуковое оформление.
Одна из героинь документального фильма "Невидимый батальон" Юлия Паевская с позывным "Тайра" сейчас действительно попала в русский плен в Мариуполе и уже более 50 суток находится там. И с ней еще сейчас такой определенный политический цугцванг, потому что она была волонтером-парамедикиней, то есть она не была частью вооруженных сил и не может расцениваться как военнопленная. Именно поэтому мы призываем к ее немедленному освобождению, и именно поэтому российская сторона никак не включает ее ни в какие списки, потому что военные обмениваются только на военных. Нам важно, чтобы как можно больше людей знало о ее истории, и я надеюсь, что это приблизит ее освобождение.
– А как именно появилась история мужа главной героини Тохи и его праворадикального опыта?
Не вижу ничего плохого в национализме, если это национализм, а не нацизм
– Когда мы разрабатывали линию Лили, мы понимали, что гораздо больше обострит историю, если в Украине Лилю будет ждать муж, ее любимый, который тоже станет опосредованной жертвой этого преступления, которое совершили в отношении Лили. Ну, и конечно, мы думали, как мужчина, ветеран, будет реагировать на эту травму и на статус жертвы этого преступления и на то, что это произошло. То есть он ни в коем случае не был для нас антагонистом, и я надеюсь, что это в фильме заметно, но нам действительно все равно было важно показать его историю как пример того, как травматический опыт ломает человека. Если Лиля – это пример выживания, то Тоха – это пример травматического излома. И именно проявлением этого излома для нас было то, что он заблудился, то, что ему нужно было свою травму и агрессию, возникшую в результате этой травмы, каким-то образом канализировать, дать ей выход, вернуть и установить справедливость в его собственном понимании и – без должной поддержки, должного понимания со стороны нашего общества – к каким ужасным последствиям это может привести. Конечно же, мы не оправдываем таких поступков, но мы хотели рассмотреть и понять, и показать, и объяснить причины, почему человек с таким прошлым и с таким травматическим опытом возвращения с войны может прибегнуть к таким плохим, непонятным, порой незаконным или просто вредным для себя и близких решениям.
– В те времена, когда снималось кино, праворадикальные организации – это было что-то такое не очень хорошее для Украины, но сейчас мы видим, что многие стали придерживаться более правых позиций в связи с войной.
– Несмотря на то что я как человек и гражданин стою у либерального полюса, я воспринимал этот интенсивный диалог, кое-где даже очень горячий идеологический, как признак развивающегося общества, которое ищет свой путь. Я, честно говоря, не вижу ничего плохого в национализме, если он не противоречит законодательству Украины, если он не противоречит международным законам. Если это национализм, а не нацизм. Если он не ограничивает никаких свобод. Я стою на этой позиции и сейчас, то есть я отношусь с уважением ко всем. Конечно же, я продолжаю осуждать все, что до этого делали люди с праворадикальными убеждениями, если они устраивали погромы тех или иных этнических меньшинств, или погромы событий, которые им не нравились, или преследования тех или иных активистов. Я это осуждаю и продолжу осуждать. Но в то же время я думаю, что все мы открыты к дискуссиям и к политическому диалогу в национальных масштабах, и в принципе все эти люди с теми или иными правыми, левыми, центристскими, либеральными взглядами, которые сейчас на фронте защищают Украину от захватчиков – они защищают в первую очередь наши законы, наши ценности, наши принципы как, так или иначе, демократического, свободного общества, и именно поэтому я надеюсь, что и после нашей победы мы продолжим искать свой путь как национального, но демократического либерального государства в рамках законодательства. У нас не будет места нетерпимости, у нас не будет места преступлениям, притеснениям базовых прав человека, но при этом мы будем действительно ценить нашу национальную идентичность, ценить украинскую семью, мы будем ценить наше прошлое и нашу историю.
– Смотрели ли вы фильм Кирилла Серебренникова "Жена Чайковского"?
– Нет, не смотрел.
– Потому что не хотите его смотреть?
Российская тоталитарная машина использует все элементы "русского мира" для оправдания своей злости
– Да, потому что каждый зритель – это легитимизация, это одобрение его присутствия здесь. Конечно, врага нужно знать в лицо, а после сообщений о том, что его следующий фильм – байопик об Эдичке Лимонове, и после последних заявлений на пресс-конференции для меня очевидно, что это враг, которого нужно знать в лицо. Но, с другой стороны, каждый дополнительный зритель – это легитимизация, это усиление его присутствия, его дискурса, поэтому я не желал бы смотреть этот фильм.
– Тогда перейдем к вопросу об отмене русской культуры, почему это важно, почему украинцы должны об этом говорить?
– Мы, как украинское сообщество, и я, как украинский художник, считаю, что важно сейчас бойкотировать русскую культуру, потому что российская идеологическая тоталитарная машина использует все элементы "русского мира" для легитимизации, для оправдания своей злости. И русскую культуру, как прошлую, так и нынешнюю – в том числе. И мировое сообщество, по-моему, должно в первую очередь деколонизировать эту русскую культуру и рассматривать объекты этой русской культуры именно через призму этой деимперализации и деколонизации. До того, как это произойдет, это будет просто часть инструментов геноцида нашей нации. Тем более что, как мы видим, пропаганда и эти средства нашего истребления очень успешно мигрируют, они очень успешно выдают себя за антивоенные, за антирежимные, но, декларировав себя такими, и обманув прогрессивное сообщество, они используют каждую возможную площадку для продвижения месседжей, выгодных для режима. Следовательно, именно поэтому и мы, и мировое сообщество должны рассматривать русскую культуру как неотъемлемый элемент глобальной пропагандистской государственной машины уничтожения и агрессии. И если она будет восприниматься такой априори, то мы, во-первых, сможем защититься от этого, а во-вторых, мы только благодаря этому сможем определить антирежимных, оппозиционных художников, которые действительно делают что-то для прекращения этой войны. Потому что пока художники, которые делают что-то для прекращения войны, для свержения режима, или не имеют возможности говорить – по крайней мере на таких больших площадках, как Каннский кинофестиваль, – или они имеют достоинство отказаться от статуса российских художников и выступать условно под белым флагом. Все говорят о Серебренникове, но в Каннах есть и другие фильмы русских художников. У людей может быть разная позиция, почему они это сделали, но у них хотя бы хватило достоинства убрать Россию из списка стран-производителей. Несмотря на то что у них не было государственного финансирования, они могли бы так же, как Серебренников, сделать, но они подумали, что идентификация себя как русских художников несет определенные коннотации. И они приняли другую позицию. Так тоже можно поступать.
