Российская военная экономика на стероидах. Почему нельзя сегодня проводить выборы президента Украины? Посадит ли Путин Сергея Шойгу? Украинское кино в Каннах.
Обсуждаем аресты российских генералов, судьбу Сергея Шойгу, военную экономику Кремля, легитимность Владимира Зеленского и шпионские игры ГУР и ФСБ с политологом Михаилом Коминым, экономистом, профессором Университета Помпеу Фабра Рубеном Ениколоповым; кинопродюсером Александром Роднянским*, политическим обозревателем Радио Свобода Виталием Портниковым и журналистом-расследователем издания The Insider Романом Доброхотовым*.
Признаны "иноагентами" властями РФ
Путин зачищает Министерство обороны России
Мумин Шакиров: Обсудим развернувшиеся аресты высшего командования с Михаилом Коминым. Вы согласны с Шульман, что пока Сергей Шойгу неприкасаемый?
Михаил Комин: В целом я согласен с утверждением: его перемещение в кресло секретаря Совбеза скорее говорит о том, что решение его задерживать, по крайней мере пока, не принято. Скорее всего, ограничится дело зачисткой его команды. Это ему очень неприятно, и он хотел бы этого избежать. Но все же пока лично его не тронут. Владимир Путин, таким образом, защитил его от силовиков, которых спустил на все предыдущее хозяйство Сергея Кужугетовича в Минобороны.
Мумин Шакиров: Если эти арестованные генералы начнут давать показания и они будут не в пользу Шойгу?
Михаил Комин: Папочка на каждого министра или на каждого человека из окружения Владимира Путина в любом случае у силовиков уже есть. Вопрос в том, пускают ее в дело или не пускают. Я думаю, вне зависимости от того, как будут вести себя задержанные генералы, будут ли они давать показания на Сергея Шойгу или на кого-то еще, на каких-то других их соратников по группе, которая занималась освоением ресурсов от Министерства обороны, это ничего не изменит. У Сергея Кужугетовича пока есть индульгенция, выписанная Владимиром Путиным, в виде нового, а на самом деле ничего особо не значащего российского поста.
Мумин Шакиров: Чистки в Минобороны – это сигналы для всей путинской элиты?
Михаил Комин: Нет. Это, скорее всего, сигналы конкретно группе Шойгу. В эту группу входили, например, губернатор Подмосковья и разные другие люди, которые так или иначе были с Сергеем Шойгу с момента начала его политической карьеры в путинской России. Они явно сейчас нервничают из-за того, что влияние этой группы уменьшается в силу того, что у них забирают какие-то рентные потоки. Воздействие происходит через перехват рентных потоков и передачу какой-то другой группе, вероятно, связанной с новым промышленным блоком, сформировавшимся внутри российского правительства, в лице Сергея Чемезова, возглавляющего Ростех, его ставленника на посту теперь первого вице-премьера господина Мантурова и – дальше – Алеханова, который был губернатором Калининградской области, а стал министром промышленного развития.
Проигрывающая башня Кремля – это группа вокруг Сергея Шойгу
Мумин Шакиров: Если рассуждать с точки зрения теории о борьбе "башен Кремля", то какая башня сейчас побеждает?
Михаил Комин: В Кремле слишком много башен, чтобы понять, какая на данный момент побеждает. Важно, какая башня проигрывает. Проигрывающая башня Кремля – это группа вокруг Сергея Шойгу и люди, которые довольно долго с ним работали и осваивали рентные потоки. Выигрывает, скорее всего, Владимир Путин: он показывает армейскому блоку и блоку, связанному с Сергеем Шойгу, что неприкасаемых нет. Приближенные к Шойгу раньше выглядели вполне уверенными в себе людьми, и вроде как у них все идет в гору, российская армия добивается успеха… Его влияние уменьшили, и его башня явно страдает. Кто выигрывает, за исключением промышленного блока в лице Сергея Чемезова, сказать пока более точно невозможно.
Мумин Шакиров: Правда ли, что Путин боится армии? Откуда у него может быть этот страх?
Михаил Комин: В целом это абсолютно нормальная ситуация для любой персоналистской диктатуры – бояться разных угроз, исходящих от могущественных бюрократических групп внутри элиты. Армия в Российской Федерации, да и в Советском Союзе, никогда не представляла политическую угрозу непосредственно верховному авторитарному лидеру. Но до этого никогда особо большой войны не было. Война СССР в Афганистане не затрагивала столь масштабные социальные процессы, идущие сейчас в России. В России было несколько чеченских войн, но они тоже не привели к появлению каких-то политических амбиций среди армейских разных структур. Хотя, например, во многом карьера генерала Лебедя, баллотировавшегося в президенты в 96-м году и занявшего третье место, отчасти была построена на критике того, что происходило во время чеченской войны. Сейчас действительно ситуация поменялась, экономика и в целом государство очень сильно перестраиваются на военные рельсы, поэтому, возможно, Путин ощутил, что какая-то угроза от группы, связанной с обороной, армией, может исходить. И поэтому он решил, что нужно такие рвения, особенно на фоне успехов на фронте, чуть-чуть поуменьшить и показать им, что всех, если что, можно посадить. В том числе генерала Попова, который вроде сразу после мятежа Пригожина повысил голос и позволил себе покритиковать довольно высокопоставленных людей как внутри Министерства обороны, так и в целом внутри российского правительства.
Мумин Шакиров: Многие обращают внимание на семейство Патрушевых. Старший Патрушев стал советником Путина. Это пенсия или, наоборот, близость к телу?
Михаил Комин: Старший Патрушев был довольно влиятельный человек на посту секретаря Совбеза. Он общался с Владимиром Путиным, но, по сути, у него не было никаких ресурсов, собственных бюджетов, каких-то полномочий назначать кого-то или отправлять в отставку. Поэтому в целом позиция секретаря Совбеза достаточно слабая. Это как бы некоторый идеолог, который может вещать с полей "Российской газеты" или каких-то проправительственных, прогосударственных изданий, на самом деле это не особо большая статусная позиция. Влияние Патрушева было невысоким, оно уменьшалось постепенно. Сейчас его отправили еще пониже. Должность, которую ему вменили без понятных полномочий (заниматься кораблестроением, что само по себе смешно), – в целом ничего не значащая. Его сына подняли, и, возможно, это, с точки зрения Владимира Путина, некоторый ход в выстраивании баланса в коалиции против всяких вещей.
Мумин Шакиров: Министерство обороны России осыпается генералами, словно яблоня: одних арестовывают, других отправляют в отставку. За новостями чистки в министерстве наблюдают едва ли не более пристально, чем за ходом военных действий. Кажется, россияне уже готовы делать ставки на этом своеобразном тотализаторе: кто будет следующим?
Российская военная экономика на стероидах
Мумин Шакиров: Отставки генералов начались чуть раньше назначения экономиста Андрея Белоусова на роль министра обороны. Связанные ли это процессы? Что теперь ждет экономику России, которая, судя по этому назначению, окончательно слилась с военно-промышленным комплексом и войной в Украине? Я задал эти и другие вопросы экономисту Рубену Ениколопову. Широкомасштабная зачистка в российской армии с приходом Андрея Белоусова – это борьба с коррупцией или политическое мероприятие?
ВПК становится важным для всей российской экономики, потому он сейчас – драйвер роста
Рубен Ениколопов: Прежде всего, она началась до прихода Белоусова. То есть это две совпадающие во времени и идущие в одном направлении кампании. Там есть и та, и другая грани, и действительно, посылается сигнал. В военно-промышленный комплекс вкладывается сейчас гигантские объемы средств, это настолько коррупциоемкая область, когда существенная часть вложений уничтожается в процессе боевых действий, и потом докажи, хорошие они были или плохие: там большие искушения. Это вещи, связанные с тем, что экономическая эффективность вложений в военно-промышленный комплекс сейчас выходит на первый план – с обеих точек зрения. С военной точки зрения это война на истощение. На первый план выходят возможности страны по производству, постоянному пополнению расходных материалов. Важно, чтобы это было эффективно, не разворовывалось, эффективно использовались деньги, потому что от этого зависит, кто победит. Вместе с тем ВПК становится важным для всей российской экономики, потому он сейчас – драйвер роста. Какое-то время это было импортозамещение, сейчас оно сходит на нет... Военная экономика – это прежде всего госрасходы на военные комплексы. От того, насколько они эффективно расходуются, зависит и рост всей российской экономики, поэтому ставки здесь сильно выросли. И если уж где-то бороться с коррупцией, то, видимо, там.
Мумин Шакиров: Андрей Белоусов – министр обороны. Что вы подумали, когда узнали об этом назначении?
Рубен Ениколопов: Вначале – что это удивительно, а потом – логично. Я точно предполагал, что Шойгу снимут по политическим мотивам, когда успехи российской армии не должны приписываться ему. Кроме того, когда первый замминистра уходит под следствие прямо перед назначением нового кабинета – это мощный сигнал. То, что кинут туда Белоусова, наверное, было немного удивительно, но в итоге это выглядит довольно логично именно из-за экономической важности военного сектора в российской экономике сейчас.
Мумин Шакиров: В начале апреля Путин заявил, что экономика России не переводится на военные рельсы, несмотря на все трудности. По его словам, Москва концентрирует усилия и ресурсы на развитии оборонно-промышленного комплекса. Где тут подвох?
Рубен Ениколопов: Сколько надо ВВП посвятить именно военному комплексу, чтобы сказать, что полностью на военные рельсы? Если мы посмотрим на ситуацию Второй мировой войны, то поймем, что у нас, конечно, не такая ситуация. Даже все-таки в доле ВВП еще не дотягивает до Советского Союза 80-х годов. Хотя движется к этой цели. Военно-промышленный комплекс играет очень важную роль, но все равно это меньше 10% ВВП. Военных действий такого типа – полномасштабной захватнической войны на истощение – давно в мире не было. Эти действия характерны для Второй мировой войны, можно Корею вспоминать. Для такой войны характерно очень сильное увеличение военных расходов. В основном сейчас тип совершенно другой – нерегулярные войны, такие как идут в Газе, Афганистане, Ираке.
Мумин Шакиров: Несмотря на то что военная промышленность завела российскую экономику, все-таки на этой неделе было принято решение повысить налоги для тех, кто зарабатывает более 200 тысяч рублей в месяц. Это экономическое решение или политическое?
Рубен Ениколопов: Это в основном экономическое решение, потому что бюджетный дефицит растет. Именно потому, что расходы сильно выросли, доходы не соответствуют, дефицит раскрывается. Его можно, конечно, финансировать через госдолг, через Фонд национального благосостояния, но видно уже: эта стратегия надолго, и очевидно, что резкого снижения военных расходов в ближайшее время не предвидится, нужны другие способы. Потому что и долг, и ФНБ – это краткосрочные меры, а долгосрочные – это либо экономический рост, либо увеличение налоговой нагрузки. В эту сторону сейчас и пошли. А как иначе? Есть расходы, и надо откуда-то на них брать деньги.
Мумин Шакиров: Когда отнимают военно-промышленные предприятия, по-моему, патронный завод был совсем недавно изъят у частного собственника, – это понятно. А зачем отнимать макаронную фабрику "Макфа"?
Рубен Ениколопов: Есть две параллельные истории. Одна – это национализация имущества, когда патронный завод. Экономическая логика в этом есть: когда у нас мобилизация экономики, мы все должны контролировать, все под крылом государства, там есть логика. Второй параллельный процесс – перераспределение собственности от одних частных владельцев к другим частным владельцам. Это может происходить транзитом через национализацию, а потом приватизацию, но очевидно, что государство не будет управлять макаронной фабрикой, оно кому-то передаст. Как было с автодилерами. Это самый опасный процесс. Национализация оборонных заводов – неприятно, но это логично. Так происходило и в других странах, западных в том числе, во время войны. Перераспределение от старых, неугодных элит к новым, поднявшимся, которые должны за то, что они поддерживают военные действия, получать какие-то большие плюшки в виде собственности и активов уже ставших неугодными людей, процесс именно перераспределения из частных рук в частные руки, очевидно, идет, вот его я боюсь.
Путин и Зеленский в кино и в политике
Мумин Шакиров: Мы находимся в Каннах на 77-м кинофоруме. Мой гость – Александр Роднянский, четырежды номинант на премию "Оскар", обладатель "Золотого глобуса" в качестве продюсера.
Видите ли вы образ Путина в своих будущих фильмах? Насколько вам он интересен, потому что он кардинально изменил вашу судьбу, как и мою?
Путин может быть снят в фильмах, сериалах
Александр Роднянский: Мне он интересен, интересны фильмы с его участием. Это фильмы, в которых наша прошедшая жизнь будет передана адекватно на разных уровнях влияния. На человеческом (окопная правда, где живут обычные люди) и людей, принимающих решения. Когда-то, я помню, в перестроечные времена, очень была симпатичная проза Анатолия Рыбакова "Дети Арбата". Мне нравилось то, что там есть и история главных героев – обычных московских студентов, и то, что время от времени это переходит на уровень Сталина и всего того, что связано с безвоздушным пространством, где обитает высшая власть империи, решения которой оказывают категорическое, трагическое влияние на судьбы героев романа. Поэтому и Путин может быть снят в фильмах, сериалах такого рода.
Мумин Шакиров: Мы находимся в Каннах. Два года назад президент Владимир Зеленский выступил на форуме. Сегодня его там нет. Ощущается ли дыхание войны на фестивале?
Александр Роднянский: В той степени, в которой это было два года назад, конечно, нет. Тогда фестиваль практически дышал войной. И не просто потому, что впервые в истории президент какой-либо страны, включая Францию, выступил на церемонии открытия. Эта возможность политику была предоставлена впервые в истории Каннского фестиваля. Зеленский выступал во многом как бывший кинематографист, ссылаясь на опыт, великих кинематографистов прошлого, прежде всего Чарли Чаплина. Он вспоминал "Великого диктатора", его выдающийся фильм. Он иронизировал, обращался к деятелям киноиндустрии и был понят. Люди, сидевшие в зале, были наполнены сочувствием к Украине и тревогой в отношении войны. Многие из них приходили на церемонию открытия со значками с украинскими флагами, они говорили о войне, в программе фестиваля были два украинских фильма в разных секциях: в "Особом взгляде" был фильм, "Двухнедельник режиссеров". Были документальные фильмы и так далее. Украины было много. Сейчас несопоставимо меньше. Пожалуй, главное событие, связанное с украино-российской войной, на этом фестивале – премьера фильма очень крупного украинского режиссера Сергея Лозницы под названием "Вторжение". Это 2,5-часовая эпическая документальная картина, описывающего жизнь народа во время вторжения. Там нет оккупации. Они оккупировали какую-то часть территорий, но фильм снят на территории, контролируемой Украиной. Это жизнь народа и по факту история о формировании политической нации. Ты невольно видишь, как удивительным образом складывается новая нация, новый народ вместе: дети, продолжающие уроки в бомбоубежищах, семьи, отпевающие погибших близких, роддомы, в которые с фронта возвращаются отцы молодые, для того чтобы познакомиться с только что родившимися собственными детьми, больницы, в которых люди, потерявшие конечности – руки или ноги, учатся жить с протезами, и так далее. Из этого огромного количества эпизодов складывается новая жизнь страны. Вот это было показано в Каннах.
Мумин Шакиров: Зеленский в первые недели войны и Зеленский сегодня – это два разных человека?
Александр Роднянский: Мне кажется, да, конечно.
Мумин Шакиров: Который вам больше нравится?
Александр Роднянский: Я сочувствую ему. Слово "нравится" здесь немного неуместно. Я вижу, что до войны он был витальный, жизнерадостный, остроумный, быстрый, реактивный и немного наивный человек, пришедший к власти и полагавший, что ему быстро удастся осуществить многое из того, что он обещал во время предвыборной кампании. Война превратила его в зрелого, усталого, много понимающего о жизни и несущего на своих плечах колоссальный груз ответственности человека. Когда я вижу его лицо сегодня, то вспоминаю две знаменитые фотографии Авраама Линкольна: первую – накануне вступления в президентскую должность – и всего четыре года спустя, незадолго до убийства его Бутом на сцене театра. Это два человека, между которыми вроде бы всего четыре года в реальности, а на фотографии ощущение, что 25, и у меня возникает такое же чувство, глядя на Владимира Зеленского. Он у меня вызывает глубокое сочувствие. Когда он пришел к власти, журналисты Meduza очень сильные, понимая, что я был с ним хорошо знаком и очень давно, решили со мной поговорить. Тогда я сказал фразу, которую они вынесли в заголовок, что ему предстоят страшные годы. Я имел в виду, конечно, не войну, а сложную украинскую политическую жизнь, что ему придется столкнуться с реальностью. Сейчас у меня по-прежнему ощущение, что эти страшные годы продолжаются и еще впереди.
Мумин Шакиров: Нет ли у вас ощущения, что Зеленский устал и на этом этапе надо придумать что-то другое?
Александр Роднянский: Есть ощущение, что устал, конечно. А что тут придумать другое? Это его ответственность. Он лидер страны в военное время. Что тут сделаешь, куда убежишь?
Мумин Шакиров: Многие говорят если не о диктатуре, то о том, что он становится все более и более авторитарным. Вас это как-то пугает? Или вы этого не замечаете?
Александр Роднянский: Замечаю, меня это заботит, я бы так сказал. Пугать не пугает, но заботит.
Можно ли ставить оценку деятельности Зеленского?
Мумин Шакиров: 20 мая в Украине должен был истечь срок президентских полномочий Владимира Зеленского. Из-за вторжения России и военного положения в стране выборов не было. В Украине и на Западе легитимность Зеленского не ставят под сомнение. Со мной на связи – Виталий Портников.
Можно ли на этом этапе ставить оценку деятельности Владимира Зеленского?
Виталий Портников: Само выживание украинцев на тех этнических землях, где они живут испокон веков, – это вопрос. По большому счету мы понимаем: Владимиру Путину и его генералам не нужно нелояльное население, и они будут не просто оккупировать территорию, но и выгонять людей. Происходило так на оккупированных территориях, в частности в Буче, и стало хорошим доказательством того, что они ни одним инструментом не побрезгуют, в том числе и массовыми убийствами, чтобы избавиться от нелояльного населения. Об этом нужно поговорить и самому президенту, и украинским военным, и украинскому обществу. Многим хотелось бы говорить о выборах. Но меня выборы не интересуют даже не с той точки зрения, что украинская Конституция не позволяет их проводить в военное время, а с той точки зрения, что я считаю: если выборы провести сейчас, то это будут не выборы, а плебисцит. Такие выборы, как в России или в Беларуси. Мы не можем гарантировать конкурентные выборы, не можем гарантировать, что власть и оппозиция имеют равный доступ к медиа, просто в силу военного времени. Не можем говорить о том, что оппозиционные кандидаты смогут критиковать Зеленского за ошибки, допущенные именно во время военной кампании, то есть как Верховного главнокомандующего. Ведь человек же баллотируется не просто на должность президента, он баллотируется на должность Верховного главнокомандующего. Он говорит: "Верховный главнокомандующий плохой, его правление приведет к краху государства". Если такое говорить во время войны, то такого кандидата потенциальные избиратели посчитают предателем. И таким образом, мы получаем не выборы президента Украины, а выборы Зеленского президентом Украины. Я не понимаю, зачем нам это нужно. Я хочу свободные, конкурентные, честные выборы по окончании военных действий.
Мумин Шакиров: Чувствуете ли вы себя в безопасности в Украине как независимый журналист?
Виталий Портников: Никто из нас не может чувствовать себя в безопасности в Украине, потому что никто из нас не знает, не является ли человек, который прошел мимо нас только что, агентом Федеральной службы безопасности России и Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных Сил России... Это существование журналиста в условиях постсоветского общества со всеми его рудиментами и пережитками. В первые дни после начала войны в своей квартире во Львове я нашел подслушивающее устройство. Я обратился в Службу безопасности Украины. Я не уверен, что каждый из моих коллег может обратиться в России в похожей ситуации в ФСБ. Мы работаем со Службой безопасности Украины. Я не имею ответа на вопрос "что это было?" И я не уверен, что я его получу. Когда мы коммуницируем со следователем по этому делу, это не коммуникация с врагом, это коммуникация с человеком, который заинтересован в расследовании, несмотря на то что, возможно, мы никогда не узнаем истинных причин происходящего по тем или иным обстоятельствам.
Общество понимает, что война надолго
Мумин Шакиров: Одна из главных проблем – это нехватка людей на фронте. Что нужно еще сделать, чтобы мобилизовать нацию, как в первые месяцы войны? И есть ли у Зеленского такой рецепт?
Виталий Портников: Такого рецепта нет ни у кого, потому что мобилизационные процессы через 2,5 года войны – это совсем не то же самое, что в первые месяцы. В первые месяцы очень многие люди считали, что это недолгий процесс. Сейчас мы имеем дело с двумя довольно серьезными проблемами. Первая – общество понимает, что война надолго. Вторая – у нас нет никакого рецепта ни мобилизации, ни демобилизации. Когда принимался новый закон о мобилизации, многие рассчитывали, что такой рецепт будет найден, но он до сих пор не найден. Проблема не в том, что люди могут не стремиться стать военнослужащими, а в том, что они не понимают, что будет дальше. Их товарищи, которые служат в Вооруженных силах Украины, требуют демобилизации, но не получают никакого ответа на свои вопросы: будет она или не будет, когда будет, на каких условиях. Я не знаю, должны ли мы обсуждать такую ситуацию публично. Мы имеем дело с новостями в социальных сетях, с отзывами, с оценками, но не знаем реальной информации о том, какое количество новых военнослужащих нужно украинской армии, чтобы полноценно формировать те бригады, которые уже существуют, или формировать новые. Я не уверен, что это должна быть открытая информация. Когда мы обсуждаем количество военнослужащих в открытом режиме, мы, таким образом, кладем какие-то карты на стол начальника Генерального штаба Вооруженных Сил России генерала Валерия Герасимова. Путин хотя бы такую информацию узнает через своих разведчиков, а не через медиа.
Мумин Шакиров: Я все-таки имел в виду молодых людей призывного возраста, которые покинули Украину во время войны. Как их вернуть, чтобы они взяли в руки оружие и пошли на фронт?
Виталий Портников: В ситуации войны какие-то люди хотят уехать из воюющей страны и не служить в армии, какие-то люди хотят остаться в стране и не служить в армии, а какие-то люди хотят остаться в стране и служить в армии. Это совершенно естественно для любой страны в любую эпоху. Я не думаю, что людей, которые выехали за границу Украины, нужно каким-то образом насильно возвращать. Тем более что ни у одного цивилизованного государства нет таких рецептов. И это к счастью. Необходимо работать с тем населением, которое сейчас живет на территории Украины, с военнообязанными, чтобы дать им четкие и понятные ответы на вопросы, на каких условиях проводится мобилизация, как проводится демобилизация. Именно от этих людей зависит то, насколько будут укомплектованы Вооруженные силы в ближайшие годы войны. Ведь мы с вами говорим о некоем процессе демобилизации сегодня, но война может продлиться и 10, и 15 лет, и нет никаких ответов на вопрос, когда она закончится. Это может быть бесконечный процесс. И мы должны помнить всегда, что государство с 28 миллионами населения, как сейчас дают оценку украинскому населению, воюет со страной, где 130 миллионов населения, поэтому в любом случае у нас должно быть четкое понимание демографических возможностей и правильного их использования в ближайшие годы войны.
Путин и его диверсанты в странах Европы
Мумин Шакиров: Кто эти русские диверсанты, как они появляются в Европе, обсудили с Романом Доброхотовым.
Российские власти в условиях дефицита кадров все больше прибегают к разного рода местным уголовникам, причем довольно низкого пошиба
Что вы можете рассказать об этих шпионах-диверсантах, которых раскрывают власти Европы, в частности в Польше? Их профиль может что-то сказать зрителю?
Роман Доброхотов: В последнее время российские власти в условиях дефицита кадров все больше прибегают к разного рода местным уголовникам, причем довольно низкого пошиба. Шпионы, которые были обнаружены в Польше, были обнаружены по следам нашего расследования. Изначально мы расследовали нападение на блогера и экономиста Максима Миронова в Аргентине и вышли на польского гражданина. Мы связались с властями Польши и попросили их помочь, с тем чтобы понять, кто это такой и в интересах кого он действует. Соответственно, он был арестован. Его кураторы были теми же, кто организовывал нападение на Леонида Волкова в Литве. Потом польские власти заявили также о том, что они разоблачили еще целый ряд злонамеренных действий России, включая поджоги, диверсии. Не очень понятно: это та же группа, которая нападала на Волкова и на Миронова? Во многих европейских странах уже ФСБ обкатала этот modus operandi с использованием уголовников, которые могут даже не подозревать, что они работают на другое государство: им кажется, что они побьют какого-то журналиста или украдут какой-нибудь мобильный телефон, получат за это небольшое вознаграждение – и на этом дело закончится. А потом внезапно эти преступления комментируют президенты Литвы, Польши и так далее. Они даже не понимают, во что на самом деле ввязываются. Мы видим, что в этом смысле активизировалось ГРУ. Стало больше ресурсов, потому что сейчас полномасштабная война, еще больше остроты в отношениях между Европой и Россией, еще дальше сдвинулись красные линии. То, что раньше надо было сильно скрывать, теперь уже иногда вообще не скрывается. Скажем, убийство беглого вертолетчика в Испании ГРУ напрямую сказало: "Мы его убьем", – и сказало это в эфире российских телеканалов. Они его убили и опять же в эфире российских телеканалов отчитались: "Мы его убили". Российские пропагандисты сделали даже комиксы, в которых рассказывают, как это убийство было совершено. Им теперь не надо бояться репутационных издержек, потому что никакой репутации у них уже не осталось.
Мумин Шакиров: История с Леонидом Волковым. Пока не названы фамилии и конкретные исполнители этого преступления. Задача была напугать или убить?
Роман Доброхотов: Он сам считает, что это могло быть покушением на убийство. Я думаю, что все-таки это было попыткой запугать. Было выбрано орудие нападения, был только один нападавший. У меня ощущение такое, что это была попытка запугивания. Тем более мы видим: это делали те же люди, которые нападали на Максима Миронова и его жену. Там явно была попытка физического устрашения без попытки убить. Здесь расчет на то, что нападение на Волкова с молотком, на Миронова и его жену, которая с маленьким ребенком шла, настолько отвратительно и устрашающе должно выглядеть, что журналисты и активисты будут все время думать об этом, опасаться, что какие-то сумасшедшие с молотками на них при детях будут нападать. Это должно вызывать атмосферу страха. Пока это не работает, потому что все нападавшие арестованы, а все журналисты и активисты, которые занимались своей деятельностью, продолжают ею заниматься. Не очень понятна новая стратегия использования уголовников, насколько она будет продолжаться. Пока она показывает полную неэффективность.
