Дело жизни Наины Величко – этнические орнаменты. Она – художник в области декоративно-прикладного искусства и автор ряда книг по русским народным росписям. Мезенским, хохломским и так далее. Однажды в людном месте к ней подошла экзальтированная поклонница: "Позвольте вас обнять! Я всю жизнь мечтала обнять двух человек – вас и Проханова". Даже спустя много времени Наина Величко вспоминает об этом эпизоде с оторопью и возмущением.
С взглядами писателя Проханова у нее нет ничего общего, да и интересует ее наследие разных этносов, не только русских:
Моего прадедушку спрятал у себя в подвале азербайджанский купец
– Этнографическая прививка у меня была сделана сразу и окончательно. Я родилась в Баку, в Азербайджане, в армянской семье. Родной язык у меня русский. Ношу польскую фамилию Величко. До Москвы жила в Эстонии, в Украине и в Белоруссии. История резни и геноцида армян тоже для меня значима. Моего прадедушку спрятал у себя в подвале азербайджанский купец Али Тагиев. Бабушка об этом часто нам рассказывала и говорила, что это священная для нас фамилия, которую мы должны помнить. Рискуя своей семьей, он спасал друга, которого он хорошо знал и уважал.
С Наиной Величко мы встретились на выставке "Про ковер и про сундук", открывшейся в культурном центре "Дом". Ковры здесь выставлены антикварные, а сундуки современные. Они расписаны по ковровым мотивам в мастерской Величко. Но наш разговор мы начали с других орнаментов. Незадолго до вернисажа художница получила заказ иного рода. Ее попросили расписать одинаковых фарфоровых человечков советскими символами и мухоморами. Мухоморами – потому что это такие же галлюциногены, как та идеология, которой морочили людям головы. Когда работа была закончена, Наина Величко сформулировала:
И то, и то красное.
И то, и то токсичное.
И да, Ленин – гриб.
Про гриб – это, конечно же, отсылка к фантасмагорической мистификации Сергея Курехина. Ну а Ленина из всех канонических изображений Наина Величко выбрала маленького, с кудрявой головой. Того самого, что помещали под стеклышком посередине октябрятских звездочек. Фарфоровые человечки получились нарядными.
Существуют навсегда скомпрометированные орнаментальные символы. Самый безусловный пример – это свастика. Сколько бы в научных трудах мы ни читали о том, что это древнейший солярный знак, ничего не поделаешь. Свастика – фашистский знак. Боюсь, что к одной невинной букве латинского алфавита теперь тоже надолго приросли негативные смыслы. Но как быть с советским декором? Не исключено, что та же самая октябрятская звездочка у тех, кто застал это школьное движение, вызовет одни только теплые воспоминания о детстве. Наина Величко признается, что не сразу согласилась выполнять этот заказ:
– Когда мне дали этих литых человечков (один серый, другой черный и два белых), то сказали, что нужно мухоморы изобразить и нужно изобразить какие-то советские символы. Я твердо ответила: "Мухоморы с удовольствием сделаю, а никаких советских символов рисовать не буду". Но потом вспомнила про октябрятскую звездочку. Мы были, может быть, наивными дураками, но хотя бы честными. Мы ничего плохого не видели в том, чтобы хотеть быть тимуровцами. Я свято верила в то, что коммунизм будет скоро. У меня была та самая волшебная звездочка из полупрозрачной пластмассы. Мне очень нравилось через нее смотреть на свет. Существовал другой вариант значков, тоже с Володей Ульяновым, но это была металлическая штамповка. Я ее воспринимала как какую-то оскверненную антиэстетику. Своей же звездочкой я всегда любовалась. Вспомнив об этом, я подумала: дай-ка я поиграю, поозорничаю.
Иногда из-за чисто технических проблем решается какая-то эстетическая задача. Так было и на этот раз. Один человечек был поврежден, ко мне он попал склеенным, и надо было как-то закамуфлировать эту линию. Опять же, предстояло рисовать не на плоской поверхности, ведь мне дали скульптурную, объемную поверхность. В нее должен вписаться орнамент, должен влиться в нее, это первое условие. Даже самый красивый рисунок, если он не совпадает с формой, приводит к неудачам. Наше искусство называется прикладным именно потому, что рисунок прикладывается к форме. Я начала думать, куда он лучше приложится – на бедро, где самая выпуклая часть, на грудь, которая чуть-чуть выпуклая, на предплечье (не зря татуировщики его любят). Еще я поняла, что одной звездочки будет мало. Что из этого элемента надо составлять орнамент и распределять его на фигурках.
Наверное, в советское время звездочку, нарисованную где-то на заднице, сочли бы осквернением символа
Наверное, в советское время звездочку, нарисованную где-то на заднице, сочли бы осквернением символа. Но ничего такого я не имела в виду. Это даже не фига в кармане. Честно, я руководствовалась решением чисто декоративных задач. Красный цвет красив на этих черных, серых и кремовом фонах. Естественно, что мухоморы красные, но и вся советская символика тоже красная. Тут уж было не обойтись без серпа и молота, вот этого зловещего символа, который на самом деле похож на свастику. Но еще серп с молотом как раз удачно закрывал линию скола на фигурке. И вот одну ногу я красила красным. Есть выражение "руки по локоть в крови". А у меня они уже по колено и выше в крови. Я считаю, что эстетически, чисто визуально я справилась с задачей. С позиций эстетики мне за свою работу не стыдно. Что же касается смысла, то, знаете, современное искусство, оно же предполагает участие зрителей. Каждый какую-то свою аллюзию выстроит. Кто-то так увидит, кто-то по-другому.
Неискушенным людям орнаменты кажутся чем-то абстрактным. На самом же деле это, как правило, не так. К примеру, бывая на старых станциях метро, нелишне помнить, что сталинский ампир вообще-то был заимствован у Августа и Цезаря, а они уж тоже не были такими ангелами, вполне кровожадными были. Все эти символы – власти и подавления. Знаменитый канделябрный римский орнамент нам больше всего знаком по сталинской архитектуре. Он идет, идет и идет вверх. А это известное дело, что чем деспотичнее власть, тем больше она любит такие вещи. То есть вертикаль власти конкретно проявляется в орнаменте. При переходе на демократичный способ правления орнамент начинает строиться по горизонтали. То есть вот это то, что подсознательно как бы висит в воздухе, и то, что плохие политики взывают как бы к худшему в человеке, а хорошие, все-таки демократичные, к лучшему, это проявляется.
Я согласна с вами, что есть безвозвратно опошленные знаки, как та же свастика. А ведь она действительно очень древняя, и у каких народов ее только не было! Когда началась война 1941 года, чуть ли не полностью была репрессирована бурятская группа этнографов. Не помню точно, кажется, 90 человек. Тогда на фронт слали вышитые кисеты и рукавицы, а традиционный бурятский орнамент весь на свастике построен. Вот они и вывязывали эти рукавички со свастиками. Никто не стал разбираться. Диверсия! Они все были расстреляны.
Вообще же много примеров, когда через символ народ пытался свою идентичность сохранить, однако в кризисные времена, во времена потрясений страдают даже национальные орнаменты. Мы наблюдаем это сейчас, когда перекраиваются карты мира, происходят все эти мерзкие войны и вторжения. Вот ковер из Карабаха. Еще вчера все знали, что он карабахский армянский, а теперь он карабахский, но азербайджанский. Нельзя так, но это делается на наших глазах. Вот я сижу тут, цветочки рисую, никак не могу противостоять, кроме как с легкой иронией, но все-таки что-то, может быть, сказать. А с другой стороны, человечеству все равно. Это как лес вырубили, пройдет время – и все равно на этом месте что-то вырастет. Я не знаю, надо ли нам быть терпимыми. Пожалуй, к плохому – не надо. Но как? Трудный вопрос. На самом деле я не знаю, как на него ответить.
Когда монтировали выставку "Про ковер и про сундук", нашлись люди, которые из самых добрых побуждений посоветовали Наине Величко не вешать на стену украинский ковер. Дескать, могут быть провокации. Советом моя собеседница пренебрегла, и украинский ковер с пышным цветочным орнаментом оказался в благополучном соседстве с изделиями мастеров Востока:
У многих народов есть ковер, а вот русского национального ковра нет
– У многих народов есть ковер, а вот русского национального ковра нет. У русских есть половички, дорожки и плетеные круглые коврики. Правда, специалисты выделяют традиционные зауральские и сибирские ковры, однако все они имеют украинский след. При Столыпине было очень много украинских переселенцев. Это они привезли на новые земли ковры с огромными розами на черных фонах. Такие изделия были не ткаными, а вышитыми на канве с крупными ячейками. На выставке мы показываем фрагмент такого ковра. Фрагмент – потому что, хоть края и обметаны, но его когда-то разрезали пополам. Часто бывало так, что вышивальщица-мать делила ковер между двумя дочками, когда те покидали дом. Выходили замуж или еще по какой-то причине. Подобные истории происходили и с армянскими коврами, и есть случаи, когда их разные части теперь находятся в музеях разных стран. Правда, это относится только к гладким, безворсовым коврам. Разрезать ворсовый ковер считалось большим грехом.
На Востоке говорят, что дом начинается там, где расстилается ковер. В частности, кавказский дом был немыслим без ковров. Их пространство дисциплинирует и организует территорию. На ковре рождаются, живут и умирают. Мы показываем уникальную вещь – карабахский ковер, на котором в верхнем углу выткано "1914 год". Для армян это трагическая дата, это начало турецкой резни. Ну а ковер относится к так называемым родовым гербовым коврам. Это "мужские" ковры. Их покупали или дарили в связи со знаменательными событиями: на юбилеи, когда в семье рождался мальчик и так далее. Существовал канон – изображение складывалось из трех гёлей, то есть повторяющихся узоров. Гёли могли быть разной конфигурации. Для непосвященных это абстрактный орнамент, но на самом деле он мог обозначать, к примеру, воду (а вода – обязательный знак рая), в нашем же случае это боевые щиты. Иногда, в других вариантах, от таких щитов даже стрелы отходили.
Рядом мы разместили совсем другой старинный ковер, ему тоже более ста лет, и он иранский, а по старой терминологии – персидский. Его принесла одна из моих учениц. У нас сложилась очень хорошая этнографическая группа, в ней все помогают друг другу. У нас орнаменты не воюют, потому что все, кто работает с этой темой, думающие люди. Неважно, какая этническая основа стоит за этими вещами, но их декор связан с такими категориями, как мир, красота, пожелание счастливого брака и достатка. Так вот, у этого изощренного персидского ковра есть один очень важный элемент. В Европе его называли "гранатное яблоко", а орнаменталисты и те люди, которые живут на Востоке, – "аббаси" или "цветок шаха Аббаса". Этот шах, живший в 17-м веке, как и многие другие правители Востока, очень любил покровительствовать искусству. Более того, они считали для себя почетным быть ювелирами или рисовальщиками. Шах Аббас придумывал орнаменты для ковров. Быть может, аббаси придумал не он, но точно известно, что при нем именно этот орнамент пышно расцвел. У ковров большинства народов – геометрический рисунок, а когда смотришь на персидские ковры, то кажется, будто кто-то легко кисточкой размахивал и получается изображение, подразумевающее благоуханный сад. Такого результата удалось добиться по нескольким причинам. Во-первых, в конце 17-го века в Иране изменились технологии – в ковроткачестве появились сложные переплетения. Во-вторых, этот шах привлек книжных миниатюристов. Поэтому первые иранские ковры все на светлых фонах. Сравним: в других культурах ковры по своей гамме, как правило, темно-бордовые или темно-синие. К примеру, афганские, туркестанские и карабахские. Ну а миниатюристам хорошо был знаком светлый фон. Соотношение тонов, которые они подбирали, тоже идет от книжного дела.
Мой проект "Про ковер и про сундук" возник, когда я вспомнила про мафраш. У всех народов Закавказья – и у грузин, и у азербайджанцев, и армян так называется ковровый сундук для хранения постельных принадлежностей. Они очень плотно ткались, иголкой не проткнешь, настолько это твердо, почти как фанера. Поэтому мафраши прекрасно держат форму. Понимаете, на Кавказе ковровые вещи постоянно окружали человека. Ковровыми могли быть солонка, шапочка для верблюда, диванные подушки мутаки. Было понятие главного ковра в доме. То есть ковров много, но один – особенный. Прежде лет 20, наверное, мы в моей мастерской много занимались сундуками. И в русском стиле, и средневековые темы брали. А недавно я спохватилась – с детства передо мной маячили эти ковровые сундуки. Так почему бы не заняться росписями по таким мотивам? Жесткие формы сундука и мягкие формы ковра по-разному работают с пространством. Сундук замкнут, ковер раскрыт, но они самодостаточны и архетипичны. А их орнаменты – совершенно не скучная вещь, через них можно узнавать истории, – говорит Наина Величко.
