Стул в искусстве не новичок. Мир знает стулья от Винсента Ван Гога, Марселя Дюшана, Джозефа Кошута, Йозефа Бойса, а Сломанный стул Даниэля Берсе на женевской площади Наций символизирует протест против применения противопехотных мин и кассетных бомб.
Как создать произведение искусства? Почему диктаторы не любят современное искусство? Как связаны искусство и насилие? Художник и теоретик искусства Анатолий Осмоловский говорил об этом на форуме свободной культуры "СловоНово" в Черногории.
Перформанс назывался "Партитура для стула". На сцене стоял обычный стул из мебельного магазина, в углу – принтер. Рядом лежали кусок фанеры, молоток, гвозди, топор, ножовка, клеящий карандаш, другие материалы и инструменты.
"Долго искусство создавалось, чтобы очаровывать или удивлять человека, – начал Анатолий Осмоловский. – А с прошлого века оно еще и расколдовывает реальность. Про это и обнажение приема как рядовое становится уникальным. Парадокс в том, что современный артефакт похож и непохож на искусство. Уверенность отправляет новое на периферию сознания. А "похожее на искусство" – в хранилище, забытье. Но, если мы сомневаемся или возражаем, что перед нами искусство, всё иначе".
Возражая художнику, общество непроизвольно участвует в создании культурной ценности. Высокий накал противостояния добавляет арт-объекту стоимости. Во французском искусствоведении для описания подобных взаимоотношений есть термин lutte, "распря". "Распря" по поводу искусства – хорошая, она во имя того, чтобы создавать вместе что-то ценное. И она более важна, чем распря, например, по поводу государственных границ.
Диктатор стремится подчинить наше время. Он перетягивает внимание людей на себя, потому и притесняет современное искусство
Почему разные диктаторы одинаково преследуют современное искусство? В XX веке разве что Франко смотрел сквозь пальцы на художественную жизнь страны. Соратником Муссолини был итальянский писатель и теоретик футуризма Маринетти. Тесные отношения с Третьим рейхом повлияли на предпочтения дуче – итальянских футуристов вынудили закрыть рты или трансформироваться в так называемый неоклассицизм, напомнил Осмоловский.
В советской и российской истории то же самое, достаточно вспомнить разгром в 1962-м выставки авангардистов в Манеже при Хрущеве, Бульдозерную выставку в 1974-м при Брежневе или недавние гонения на Pussy Riot. "Диктатор стремится подчинить наше время. Он перетягивает внимание людей на себя, потому и притесняет современное искусство, – объяснял художник. – В борьбе за управление вниманием искусство – один из важнейших для тирана инструментов, потому что внимание людей является для искусства инструментом создания культурной ценности".
Тем временем на сцене к спинке стула прибили фанерный прямоугольник – получилось демонстрационное поле.
"Стул в современном искусстве – архетипичный, даже иконический объект, – рассказывал Осмоловский. – С начала ХХ века с ним делают работы разные художники. Произведение искусства, наверное, легче всего создать, помещая что-то в контекст искусства, хотя это не гарантия, что получится. Инсталляцию "Один и три стула" Джозеф Кошут сделал в 1965 году. Объект концептуального искусства состоит из стула, его фотографии и определения слова "стул" из словаря. Это этапная работа, как и эпохальный "Черный квадрат" Малевича, положивший начало истории абстрактного искусства, которая продолжается и ныне".
Московские акционисты шутили, что если художника не забрали в милицию после перформанса, то искусство не состоялось
Работа Кошута "Один и три стула" обозначила новый этап – рефлексии, как устроено наше понимание. Он представил три вида постижения реальности: описание, её репродуцирование и тактильное с ней взаимодействие. Берете стул, садитесь – тактильное постижение реальности. Где эстетика? Тут нет эстетики! Более того, эстетика в концептуализме программно отвергается. И происходит дематериализация искусства – создание искусства, у которого нет своего материального носителя. Проще говоря, искусство у Джозефа Кошута – это идея поставить стул, сфотографировать его, повесить рядом снимок и распечатку из Оксфордского или другого словаря.
И получается, что каждый может сам сделать произведение Джозефа Кошута. Потому что у Кошута произведение искусства – нематериальная идея. При этом надо бы иметь в виду, что институции, скажем авторское право, формируют произведение искусства фактом своего существования, протоколом. И большинство изображений "стульев Кошута" защищены авторским правом. Другой подобный пример: в 1990-е московские акционисты шутили, что если художника не забрали в милицию после перформанса, то искусство не состоялось (сегодня это не работает).
Ассистент сфотографировал стул, распечатал на принтере снимок и объяснение из Википедии (аналога "Оксфордского словаря", который показывает нынешнее состояние умов), что такое "стул", и приклеил на прибитую к спинке стула фанеру.
"Искусство находится в тесной связи с окружением, – продолжал Осмоловский. – Оно о том, как современные люди думают, чувствуют, о чем мечтают, поэтому и называется современным. Современность является не просто констатацией времени, мол, художник работает сейчас, значит, делает современное. Огромное количество художников делают пейзажи, портреты и так далее. Чтобы быть современным, художник должен быть тесно связан с актуальными событиями нашей жизни, которые для нас важны. Конечно, стопроцентного рецепта нет, каждый художник предлагает свой подход и мысли. И когда человек начинает говорить: разве это искусство? Именно этот вопрос и формирует произведение искусства".
В 1970-е многие художники делали искусство из материалов, с которыми никто ранее не работал. И Йозеф Бойс намазал на стул огромный кусок жира. Он любил еще работать с мёдом и войлоком. Такими нестабильными веществами надо специально заниматься, иначе артефакт будет утрачен. Выбор осознанный. Например, почему войлок? Это валяная шерсть, без структуры, хаос, что важно для Бойса. Потому что основной пафос его искусства – показать что-то, что существует за пределами человеческого сознания, то, что скрыто от глаз. Как медики прививали себе болезнь, чтобы изучить и научиться лечить ее, Бойс "прививал" себе внутренние течения германского духа, который в том числе привел ко Второй мировой войне.
Затем усадили на стул режиссера-документалиста, президента международного фестиваля документальных фильмов "Артдокфест" Виталия Манского. Из-за чего стул приобрел дополнительную ценность, потому что на нем в 13:44 посидела знаменитость. Сфотографировали, распечатали, приклеили.
Прикосновение прекрасного к стулу передает часть красоты предмету
"Культурная ценность создается посредством различных операций выделения из привычного ряда. Сейчас ведьма наколдует материальную сохранность стулу на 400 лет, работа сохранится как артефакт. Мы приглашали священников, чтобы освятили, но, к сожалению, служители культа отклонили просьбу, – посетовал художник. – В России сейчас освящают не только корабли, дома и ракеты, но и художественные выставки. Висят музейные картины, и священник окропляет их святой водой, крутит кадилом, на выставке это выглядит странно. Отказ традиционных конфессий от ритуала освящения выделяет наше произведение из окружающей действительности – появляется некий объект, который отказались освящать традиционные конфессии. Письма-отказы тоже имеет смысл распечатать и приклеить на стул".
Ведьма поколдовала и прилепила к стулу волшебную печать, по залу поплыл аромат ладана. Сфотографировали, распечатали, приклеили.
"Пока у нас были концептуальные действия – это теория искусства, будут и художественные, – подбодрил публику Осмоловский. – Важно понять, что произведение искусства – это коллективный труд, который делает много людей. Большинство действий скрыты от чужих глаз, а мы их сейчас обнажаем. И теперь нам пригодится прикосновение красоты. Фотомодель примет пару поз, посидит на стуле и поделится с ним своей прелестью: прикосновение прекрасного к стулу, касание человека красивого к предмету передает часть красоты предмету, не отнимая красоту у человека".
Фотомодель "приняла позы". Сфотографировали, распечатали, приклеили.
"Произведение искусства должно быть нефункциональным. На стуле можно сидеть, и это его слабость, – продолжал художник. Может, лучше других это выразил Марсель Дюшан своим "Велосипедным колесом", когда скрестил часть велосипеда с табуретом: колесо не катится, на табурет не сесть. "Искусство начинается, когда швейная машинка встречается с зонтиком на операционном столе", – заявил в "Манифесте сюрреализма" в 1924 году Андре Бретон. Это значит, что наиболее отдаленные сущности, соединяясь, рождают метафору".
Пока Осмоловский говорил, стулу отпилили ножку, обтесали её и прибили к сиденью – на бывшем стуле сидеть стало невозможно. Сфотографировали, распечатали, приклеили.
"Теперь знаменитая работа Христо Явашева. Он "упаковывал" различные объекты от пишущей машинки и автомобиля до морского побережья. И в 1995 году обернул в серебристую ткань Рейхстаг, что стало символом свободы, конца холодной войны и продолжением диалога об искусстве как высшем символе свободы. И мы тоже упакуем стул в черный мешок для трупов, потому что есть понятие "смерть искусства". Так и война убивает людей, укладывает их в черные мешки. И мы не можем оставаться в депрессии, мы сопротивляемся и покажем это войне".
Бывший стул в мешке поставили на сцене вертикально. Анатолий Осмоловский подошел к этому и продырявил чёрный полиэтиленовый мешок изнутри прибитой к сидению оструганной белой ножкой. И получился ХУЙ войне!
После аплодисментов высказался профессор истории искусств Петар Чукович (Petar Ćuković), комиссар Цетинской биеннале (1991, 1994), а также куратор национального павильона Черногории на Венецианской биеннале (2001, 2005, 2011).
Художник – в центре, а наши мысли об искусстве вторичны. Но вторичное тоже очень важно
"Мне не хватило репродукции известной картины Ван Гога "Стул Винсента", чтобы посмотреть разницу между написанным маслом стулом и стулом, с которым художники манипулируют. Что самое главное? Перед нами художник, который готов говорить о своей работе. И это отсылает нас к наследию одного из лучших художников XX века Казимиру Малевичу. Его оппоненты мистифицировали искусство, заявляя: "Я все сказал в своей работе". На что Малевич отвечал: "Художник должен знать, что происходит в его работе и почему происходит то, что произошло". Перед нами достойный наследник своего великого предшественника. Я восхищался словами художника. Всегда следует помнить, что художник – в центре, а наши мысли об искусстве вторичны. Но вторичное тоже очень важно. В русском авангарде XX века есть понятие "сдвиг", это то, что мы наблюдали здесь в пятнадцати точках. И я рад, что был свидетелем, это самое главное: я был тут!"
Пришла пора сформировать цену. Сколько же стоит бывший сломанный стул в бывшем дырявом мешке для трупов? Ответил галерист и автор идеи форума "СловоНово" Марат Гельман.
Я бы продавал за 15 тысяч
"С VIII века художники стали подписывать свои работы, так имя автора стало определяющим для цены произведения искусства. Анатолий Осмоловский давно в русском искусстве существует в важных ипостасях. Основатель движения "Московский акционизм", он вместе с Дмитрием Пименовым, Олегом Мавроматти и другими ломал треть века назад систему и иерархию. Когда в России начал формироваться арт-рынок, он выступил как мощный скульптор. Его работы есть в культовых Тейт Модерн, Центре Помпиду, Третьяковке и других основных коллекциях мира. Анатолий занимался акционизмом, акционизм растет как искусство на медиа. Есть примеры, когда предмет искусства перерастает имя художника, например, "Поцелуй Брежнева и Хонеккера" Врубеля – все знают работу, но не автора. "Э.Т.И.-текст" в 1991 году стал откликом на "Закон о нравственности" и широко известен как "ХУЙ на Красной площади", но мало кто знает, что это идея Осмоловского. Предыдущие работы равного размера и материальности продавались в среднем за 40 тысяч евро. Сейчас русское искусство как бы выключено из оборота, международный рынок узок, а российский коллекционер – неуверенный в себе покупатель – смотрит привычно на Нью-Йорк. Я бы продавал за 15 тысяч. Осмоловский делает уникальные работы в жанре "обнажение приема", думаю, будет продолжение. Покупка очевидно очень выгодна, потому что работа за 5–7 лет вернется к обычным для Осмоловского 40 тысячам, а там посмотрим".
Анатолий Осмоловский ответил на вопросы Радио Свобода
– Откуда и почему вы приехали на "СловоНово"?
– Я приехал сюда из Москвы. У России сейчас сложные отношения с миром. Часть культурной интеллигенции покинула страну, и непонятно, сколько это может продолжаться. Для того чтобы делать современное искусство, мне как художнику необходимо чувствовать и понимать и общество, в котором я живу, и что происходит в эмиграции. Поэтому я здесь.
– Когда вы осознали, что вы художник?
Нужно уходить от звериности
– Сначала я серьезно занимался литературой. Первые публикации вышли, когда мне не было и восемнадцати лет. В середине 1980-х мы создавали в Москве поэтические группы, читали свои стихи на Арбате и в прочих культовых местах. Затем в 1990-м вместе с Дмитрием Пименовым и другими устроили фестиваль французского кино "Взрыв новой волны" и в его рамках провели несколько театральных перформансов. Тот год стал для меня переходом в изобразительное искусство, это был осознанный выбор, и даже можно сказать, я тогда мысленно попрощался с литературой.
– Как найти в человеке "настоящее" и надо ли искать?
– Смотря что понимать под "настоящим".
– А что понимаете вы?
– Я понимаю "настоящее" как звериное, а это надо скрывать. Звериное, конечно, есть в каждом человеке – все мы звери. Сидим здесь на террасе на лавочке, и объединены тем, что сделались из бывших обезьян, что бы под этим ни подразумевалось, мы объединены нашей звериностью. А от неё надо уходить. Если мы к этому так называемому "настоящему" будем приближаться, то ничего хорошего между нами возникнуть не может.
– Насилие и искусство взаимосвязаны?
Искусство – это мир иллюзий, волшебных покрывал, разнообразных одежд и масок
– Искусство и насилие – вещи противоположные. Элемент насилия в современном искусстве, искусстве авангарда или модернизма все же присутствует, но это насилие если и существует, то оно скорее над воззрениями, моралью, и не связано с насилием в брутальной, непосредственной физической форме. Соответственно, искусство никогда не связано с физическим насилием. Чтобы понять, является тот или иной жест фактом искусства, мы должны иметь по отношению к нему дистанцию, быть отстранены от него, тогда мы сможем высказать эстетическое суждение. Как только дистанция сокращается или исчезает, то эстетическое суждение невозможно. Когда я говорю, что искусство требует дистанции, то это не аксиома, а теорема, которую надо доказывать. И в процессе доказательства теорема может подвергаться фальсификации или попыткам опровержения. Что и делали, например, такие художники, как Крис Бёрден или Марина Абрамович, да и у меня был перформанс, связанный с насилием, в раннем периоде творчества.
– Какие взаимоотношения между войной и искусством?
– Они противостоят друг другу. Так же и спорт – в Древнем мире на время Олимпийских игр останавливали войны. Война по своей сути уничтожает все виды активности, кроме себя. На войне люди убивают людей, что проявляет нашу физическую звериность. Потому что главным аспектом зверя является не жестокость, а желание выжить.
– А искусство?
– А искусство – это мир иллюзий, волшебных покрывал, разнообразных одежд и масок, которые не только замещают звериное, но и могут исцелять Человека в человеке.
– Что значит для вас быть свободным?
– Думаю, самое главное определение свободы – это отсутствие страха.
