– Дякуемо за обiд! – тянут нестройным хором восемь мужиков в одинаковых тужурках и штанах, вставая из-за стола. Они уносят в кухню подносы с грязной посудой, натягивают на головы одинаковые черные шапки, одинаковыми движениями закладывают руки за спины и идут к выходу из столовой.

– Дякуемо за обiд! – повторяет новая восьмерка.

– Дякуемо за обiд! – повторяется еще много раз восьмерками мужиков.

Мы – группа журналистов – в лагере для военнопленных на западе Украины, переоборудованном из обычной мужской колонии. От колонии остались вышки по всему периметру, правда, без часовых. Наша поездка организована Министерством юстиции Украины – в его ведении лагерь и находится.

Отдаем паспорта на входе, обыска и досмотра вещей нет, единственная просьба – сдать оружие, если имеется. У нас не имелось. Телефоны можно взять с собой без проблем и спокойно пользоваться ими.

Первое, что я вижу, уже зайдя на территорию, – это огромная, чуть не в половину тюремной стены, Всеобщая декларация прав человека на украинском, перед ней – молящийся ангел. Над стеной идут ряды колючей проволоки.

Рабочий день здесь начинается в семь тридцать, перерыв на обед час, подъем в шесть утра, отбой – в десять. Три переклички, завтрак, обед, ужин, возможность посетить находящуюся здесь же, в колонии, церковь. Оборудованное бомбоубежище, медблок со стоматологическим и рентгеновским кабинетом, душ, рекреационная комната, телевизор, и гордость лагеря – возможность звонить родным и близким по интернету.

Производств два: клеить подарочные пакеты и продевать в них тесемки или колоть щепу для растопки. За работу полагаются какие-то небольшие деньги, их количество определено Женевской конвенцией. Наказания типа штрафных изоляторов и голодных пайков конвенцией запрещены.

На одной из серых стен между корпусами яркими звездочками висят красочные портреты украинских гетманов. Все обитатели колонии проходят мимо них несколько раз в день из жилой зоны в рабочую.

– Пусть хоть украинскую историю учат! – говорит сопровождающий нас сотрудник.

Вряд ли историю Украины будут учить люди, пришедшие сюда мучить и разрушать, думаю я. Но у гетманов свое разумение. Они продолжают каждый день смотреть в глаза военнопленным.

Скажу честно: посещение мест лишения свободы – всегда достаточно тяжкое испытание. Несвобода и замкнутое пространство с колючей проволокой давят на всех, и сам вид одинаково одетых мужчин, которые ходят строем с руками за спиной, смотрят, как правило, в бок или в пол, неприятен. Но все по справедливости, и лагерь для военнопленных – самое щадящее наказание для тех, кто, придя с оружием в другую страну, изуродовал и разорил ее, превратил мир в войну и стал источником неисчислимых, немыслимых страданий целого народа.

Подхожу во время работы к мужикам, продевающим тесемки в разноцветные пакеты с надписью «Рiдна Украïна» и фотографией подсолнуха, спрашиваю, хочет ли кто-то поговорить, несколько человек отзываются, и я записываю интервью с ними после обеда, а с самым первым разговариваем прямо на производстве, он во время разговора продолжает продевать тесемки в пакеты.

Разговор первый. Человек с улицы Тухачевского (Санкт-Петербург)

– …А ты понимал, что это незаконное пересечение границы?

– На тот момент, конечно, чё сказать? Чё, раз я не понимал. У меня был приказ, который я выполнял.

– И ты считаешь, что приказ важнее, чем закон?

– Ну, при чём закон тут?

– То есть в голову не приходило, что ты нарушил границу?

– Нет, об этом я же не думал. Я говорил вам, что я выполнял приказ. А в армии приказы сперва выполняются, а потом обсуждаются.

– То есть если б тебе сказали: "Убей человека", – ты бы сначала убил, а потом бы обсудил это?

– Скорей всего, я не смог бы убить человека.

(Человека убить бы не смог, а на захватническую войну добровольно пошел! Удивительно, в каком количестве голов слова "война" и "убийство" никак не пересекаются.)

– Это не мог, когда тебе приказ не отдаётся. А если отдают приказ стрелять?

– Нет. Я вам объясняю: можно человека убить в бою. Если он в окопе сидит, и я в окопе сижу. А когда человек попадает в плен, то... это просто невозможно. Чисто психически. Даже когда те же вот украинцы брали меня в плен, они относились хорошо. Они понимали, что они такие же военные, как и я. То есть, так же они стреляли, убивали, ну, как бы, они с окопов, я с окопов, мы с окопов. А вот, когда уже возьмёшь в плен, там уже ну никак человека невозможно убить…

Ого, думаю я, лихо завернул: ты в окопах, и они в окопах. Уравнял людей, которые пришли на чужую землю, с теми, кто эту землю защищает. Уравнял – и не понимает, не хочет, не может понять, что у тех, кто защищает, другие окопы, другие ружья и другие причины быть на фронте.

Разговор второй. Человек из Ижевска

– Ты профессиональный военный?

– Я десять лет контрактник. Почти во всех горячих точках был, кроме Карабаха, – в Сирии, в Сомали, в Ливии.

– И как ты попал сюда?

– Добровольно. Пришло боевое распоряжение набрать пять добровольцев из части для освобождения Донбасса и борьбы с фашизмом. Вот, отправился.

– И как боролся с фашизмом?

– Воевал.

– Поборол его?

– Ну, не знаю. Нет, наверное. Я конкретно – нет.

– А кто-то поборол?

– Может быть.

– А фашизм есть здесь? Вот ты какие видел проявления фашизма?

– Я? Я не видел. Мы на позициях стояли. Бились с ВСУшниками.

– Может его нет, фашизма-то?

– Может, и нет.

– То есть ты про это не думал?

– Нет. Я же военный.

– А что, военные не думают?

– Был приказ. Мы сидели на позициях. Сказали: "Всё, занимаем круговую оборону. Держимся". И всё. Держались.

– Так. Ну ты же знал, что ты в чужой стране?

– Конечно.

– И тебя это никак не останавливало?

– Не особо.

– Ну как? Ты пересёк границу незаконно. Или законно?

– Ну, с этой стороны, может, и незаконно. Но нас как бы никто на границе не задерживал по сути.

– Ну, а если б, например, китайцы перешли российскую границу? Защищать от фашизма китайцев, которые живут в России. Как ты считаешь, они законно бы это сделали?

– Ну, если они пересекли, и их никто не задержал... Если вправе были…

– В каком праве?

– Ну я, например, ехал в "Урале", с оружием, с патронами, с боекомплектом. Я ехал воевать из патриотических соображений. Бороться с нацизмом.

– И как?

– Борьба не получилась.

– Борьба не получилась, а нацизм есть?

– Не видел. Не могу утверждать.

– То есть ни нацизма, ни борьбы?

– Да. Перерасход ресурсов.

– И кому ты помог?

– Может, жителям Донбасса? Посёлок один мы защитили от ВСУ. Приказ нам дали: отбить посёлок. Мы его отбивали.

– А мозги-то свои есть? Может, они бы тут сами разобрались?

– Может быть, и разобрались бы. Но если бы разобрались, нас бы не посылали. Правильно?

– Неправильно! Это же ведь украинская территория…

– Дела Украины, дела России меня не интересуют.

– Может, тем более лучше было не лезть в чужие дела?

– Это командованию надо решать.

– Ну а вы-то? Вы же люди! Вы ж не колбаса, не вещь.

– Здесь мы как мясо.

– Вот ты спокойно себя считаешь мясом?

– Я сам ехал воевать, я понимал, что рано или поздно может так случиться, что меня убьют, в плен попаду. Какая разница?

– Может быть, не нужно было ехать?

– Да о чём уже жалеть? Я рад, что живой: один я выжил из группы в восемнадцать человек, которые со мной штурмовики были. Я не рад, что всех положили наших. Жду обмена.

– И что будешь делать, когда вернешься в Россию?

– Дальше служить буду.

– И поедешь сюда на второй раз?

– Сюда второй раз не поеду. Уволюсь. Хватило уже приказов нашего великомудрого командования. Оно отправило. Сказало: там наши. А наши там уже два дня как разбиты. Получается, мы ехали х... оббивать воздух.

– Что такое – стать военным?

– Ну, профессию выбрать. Родину защищать. Это престижно. Оружие есть, чтоб охранять Родину. Ну пришёл вот приказ такой вот. Какая разница… Приказы обсуждаются после их выполнения.

– А ты считаешь, что Родину нужно очень сильно охранять? На неё кто-то нападал?

– Ну, а вдруг нападёт?

– Подожди, с 45-го года кто-то нападал?

– Нет.

– Или кто-то собирался напасть?

– Ну, я не знаю. Но надо ждать нападения, чтобы потом собирать войска? Или как? Почему нельзя позаботиться заранее?

– Да почему ты считаешь, что кто-то собирался нападать?

– Ну не знаю. Мир такой. Лучшая защита – это нападение.

– Ну вот Россия напала. А почему-то весь мир теперь против России.

– А мне что до всего мира? Мне главное, чтоб семья была сыта, одета – и всё.

– Любым способом?

– Для меня – да. Потому что своя рубаха ближе к телу – знаете поговорку?

– Знаю.

– Ну вот. Я всё делал для своей семьи.

Разговор третий. Человек из Владимирской области

– Ты контрактник?

– Да, на три месяца подписал контракт.

– Почему?

– Как бы тоже помочь дружественному народу, республикам ДНР, ЛНР.

– Помог?

– Ну, честно сказать – не знаю. Я это не могу сказать сто процентов– помог, не помог. Это не мне решать. Это решать жителям, которые живут в этих республиках.

– А сколько ты пробыл на территории Украины?

– Мы заехали седьмого сентября. Двадцать второго числа у нас случился бой. Двадцать третьего попал в плен. Две недели.

– А почему ты решил, что им нужно помогать?

– Ну, грубо скажем, так: промыли нам мозги по телевизору, то, что вот здесь так вот всё есть. Много сказали нам неправды. Много говорят по телевизору неправду. У нас именно в России.

– И ты это понял, только когда здесь оказался?

– Да. Когда я это увидел своими глазами.

– А что ты увидел своими глазами? Ты ж Украины-то не видел. Ты был только на оккупированной территории.

– Ну то, что здесь нацисты, фашизм. Здесь такого я, по крайней мере, лично своими глазами, не увидел. За других я говорить ничего не буду.

– А много вас тогда в твоем городе записалось в контрактники?

– Нет, я один.

– Ты один? Получается, что из всего города только тебе мозги промыли?

– Этого я не знаю. Может, до меня были, может, после меня люди были. Нам об этом никто ничего не говорил. Теперь ждём обмена, приедем домой. Будем искать работу.

– А у тебя какая профессия?

– У меня – нету. 11 классов у меня образование. Нету никакой профессии. Я работал на ферме. Скотником.

– Ну, нормальная работа. Главное – людей не убивал.

– Я и здесь не убивал ни одного человека.

– Это тебе повезло. Мог ведь и убить.

– Возможно, мог бы и убить. Могли бы также меня убить.

– Могли.

– Я для себя решил, что больше сюда не пойду, хоть если и позовут. Я уж точно сюда не пойду. Потому что я знаю, что здесь делать нечего.

– А скажи – бывает стыдно?

– А за что именно? Можно узнать вот? Пример приведите, за что...

– Ну, за то, что ты пришёл в чужую страну, например.

– Честно – нет. Не было.

– То есть ты считаешь, что ты правильно сделал, что пришёл сюда?

– Да я просто сделал неосознанный выбор. И как бы я даже не могу определиться: правильно я сделал – неправильно. Ну, то, что я вторгся на другую территорию, – да, это неправильно. А с другой стороны, может быть, я всё-таки кому-то чем-то помог. Может быть, я не знаю. Да, я виноват то, что я вторгся в другую страну, что пересёк границу незаконно. Нам-то обещали, что будем стоять на территории России на блокпостах. А потом поступил приказ, а я уже был контрактник. И как говорится: приказ выполняется и потом только обсуждается.

– А почему ты не мог отказаться, если понимал, что это незаконно – идти в чужую страну?

– Ну как, я уже подписал контракт.

– А что было бы, если бы ты сказал: "Я не поеду"?

– Я, честно говорю, даже об этом не думал. И я уверен почему-то на сто процентов, что никого не убил.

– Тебе легче от этого?

– Намного легче, что я не взял грех себе на душу.

– Кем ты был на войне?

– Я был обычным рядовым стрелком.

– Ну, если ты был стрелком, значит ты стрелял?

– Стрелял.

– Ну ты ж не знаешь: попал ты или нет.

– Своими глазами я не видел лично…

– Это все – хороший опыт?

– Для меня – очень хороший опыт.

– Почему?

– То, что начал думать своей головой. То, что мне не надо лезть куда не надо.

– Только сейчас? Сколько тебе лет?

– Тридцать девять.

– И в тридцать девять лет ты только начал думать своей головой?

– Да.

– У тебя есть дети?

– Есть. Двое.

– А что ты им расскажешь, что ты здесь был и делал?

– Был на войне. Папа был на войне. Поехал помогать дружественному народу.

– И ты будешь им говорить, что это дружественные народы?

– Ну, как бы да. Значит, люди попросили. Неспроста же мы пришли, не просто взяли – напали?

– Разве нас просило правительство Украины?

– Нет. Правительство республик этих. Непризнанных. Вон, пленные-то луганские, донецкие, которые здесь с нами сейчас сидят, надеются, что они к России пойдут, а не к Украине. Почему-то они не хотят с Украиной двигаться. Они хотят с Россией. Мы точно так же в новостях видели то, что у нас прошёл в России референдум, что Луганская и Донецкая, Запорожье и Херсонская область – они как бы выбрали присоединиться к России.

– И представляешь, Херсон уже обратно в Украине.

– Ну, значит, они передумали.

– Украина отбила. А как ты считаешь, твои дети будут когда-то расплачиваться за то, что вы сюда пришли? Вообще Россия будет за это расплачиваться?

– Это не нам решать. Это там есть всякие Гаагские суды, всё такое. Это пусть там решают. Я своё мнение скажу, про Россию: я думаю – нет, не будет. Просто сделают из нее козла отпущения…

Разговор четвертый. Мобилизованный из Владимирской области

–​ Как вас мобилизовали?

– Ну как... пригрозили сроком. То, что посадят в тюрьму.

– И вам было страшнее сесть в тюрьму, чем ехать убивать людей, так получается?

– Я не собирался ехать убивать людей.

– Как – не собирались? А куда вы ехали?

– Зачем мне это – убивать людей?

– Ну, вы ж на войну ехали.

– Понятно, что на войну.

– Ну? А на войне обычно убивают.

– Там не те задачи ставились.

– Откуда вы знали, какие задачи перед вами поставятся?

– Как собирали – другие ставили задачи: по охране, наблюдению на блокпосту.

– Ну всё равно, значит, вы помогали войне.

– В какой-то степени – да.

– Вы не жалеете?

– Жалею.

– Жалеете, что попали в плен? Или что на войну попали?

– Жалею, что на войну попал.

– Почему?

– Ну... смысла нету.

– А когда вы были в России, вы считали, что есть смысл?

– Нет.

– А почему вы тогда не отказались?

– Не хотел садиться в тюрьму. Ну и вообще я против войны.

– Если вы против войны, зачем же вы пошли воевать?

– В тюрьму же могли посадить.

– Ну, то есть лучше идти убивать, чем сесть в тюрьму, правильно?

– Нет. Я не собирался никого убивать.

– Да вас бы не спросили. Вам просто повезло, если вы никого не убили.

– Значит, повезло.

Я спросила, было ли что-то положительное в этом их военном опыте. Один, хохотнув, ответил:

– Ну да, за границей побывали!

От редакции: поскольку разговоры с военнопленными были записаны в неволе, Радио Свобода не может гарантировать, что слова, произнесенные собеседниками Виктории Ивлевой, являются точным отражением их взглядов.