Сергей Медведев: В России есть класс, для которого будущее, вероятно, не наступит, – это средний класс. И хотя президент Владимир Путин уверяет, что почти 70% россиян можно отнести к нему, многие экономисты считают, что речь идет о 15, а может быть, даже 10 или менее того процентов. На фоне сокращающегося, фактически нулевого роста ВВП в течение последних десяти лет, удара, который нанесла пандемия, падения реальных доходов населения средний класс стремительно сокращается, а то и вовсе эмигрирует.
В России есть класс, для которого будущее, вероятно, не наступит, – это средний класс
Каково будущее России без среднего класса? Чем грозит его исчезновение социальной и политической стабильности? У нас в гостях экономист Евгений Гонтмахер.
Корреспондент: В России стремительно сокращается средний класс. Этому виной сразу несколько факторов: падение доходов населения, пандемия, санкции и внутренние политические решения.
К среднему классу относят граждан, которые обладают "максимальной экономической активностью", покупают товары ценовой категории выше средней, тем самым стимулируя развитие производств и предпринимательства. Их доходы составляют выше 125% от средних. В России такой средний класс формируется в основном в крупных городах: это топ-менеджмент, чиновники высшего и среднего рангов, начальство бюджетных учреждений и так далее.
В развитых странах процент среднего класса обычно 60–80, и именно эти люди приводят к власти различные политические силы. Система, выстроенная в России, не дает возможности развития для среднего класса, и тут разговор идет уже просто о выживании людей за чертой бедности, а не о среднем классе.
Сергей Медведев: Путин насчитал 70% среднего класса: прямо Германия получается!
Евгений Гонтмахер: Владимиру Владимировичу, конечно, неправильно доложили, как это часто бывает. Есть методика Всемирного банка, согласно которой те, кто имеет некий процент от среднего дохода и выше, – это средний класс. Всемирный банк считает: средний класс начинается от уровня в полтора раза выше черты бедности. В России черта бедности – 11–12 тысяч рублей (прожиточный минимум): умножаем на полтора – вот и получилось 17 тысяч.
В развитых странах процент среднего класса обычно 60–80, и именно эти люди приводят к власти различные политические силы
Сергей Медведев: 11 тысяч рублей – это черта физического выживания: ползти до "Пятерочки", покупать себе пачку макарон и ползти домой, желательно в землянку.
Евгений Гонтмахер: Всемирный банк, конечно, имеет в виду совершенно другую черту бедности. Когда мы в 1992 году вводили прожиточный минимум, он назывался "прожиточный физиологический минимум". Тогда было колоссальное социальное бедствие, доходы населения упали на десятки процентов.
Первую черту бедности в Советском Союзе ввел Михаил Горбачев летом 1991 года, она называлась "минимальный потребительский бюджет". Так вот, ниже этого минимального потребительского бюджета, как мы посчитали в 1992 году, после начала реформ, оказалось две трети населения страны. Указом Ельцина был введен этот прожиточный физиологический минимум, как было написано, на время кризисного состояния экономики. Но в том же указе было написано, что чертой бедности остается минимальный потребительский бюджет. Потом правительство перестало его считать. А он примерно в два раза выше.
Сергей Медведев: Очень удобно умножить на полтора – боже, да у нас же страна среднего класса!
Евгений Гонтмахер: Если говорить о том же минимальном потребительском бюджете, то это порядка 25 тысяч рублей. Умножаем на полтора: 40 с чем-то тысяч на человека. Конечно, у нас это не 70%.
Сергей Медведев: То есть это доход на семью порядка ста тысяч рублей.
Евгений Гонтмахер: Средний класс – это не только текущие доходы. Он имеет еще целый ряд фильтров. Прежде всего, у тебя должен быть определенный уровень активов, приличное жилье. Если ты живешь в общежитии и даже получаешь приличные деньги, ты не можешь отнести себя к среднему классу.
Сергей Медведев: Это советская триада – квартира, дача, машина?
Средний класс – это не только текущие доходы, но и определенный уровень активов
Евгений Гонтмахер: Отчасти так, но не только это. У тебя должно быть высшее или среднее профессиональное образование, то есть если ты занимаешься чисто физической работой, то не относишься к среднему классу.
Сергей Медведев: То есть таксист, калымящий с утра до ночи и зарабатывающий сто тысяч рублей, – это не средний класс?
Евгений Гонтмахер: Водитель-дальнобойщик, который может хорошо зарабатывать, не относится к среднему классу: об этом говорят все мировые критерии. Еще одна составляющая – это самоидентификация. У нас две трети людей считают себя бедными, в том числе и те, кто получает средний доход. Средний класс ведет определенный образ жизни. Это люди, которые имеют, как правило, сбережения или возможность нормально отдавать кредиты. У нас сбережения имеют лишь порядка 30–40% семей, и то у большинства они копеечные, 10–20 тысяч на черный день. Средний класс, как правило, проводит отпуск не дома и не на даче в огороде, хотя и не обязательно за границей. Он имеет возможность дать своим детям за деньги дополнительные услуги: образования, здравоохранения и много чего еще.
Я уже не говорю о поведении в общественно-политической сфере. Средний класс – это основа местного самоуправления, потому что люди, которым есть что терять, небезразличны к тому, что происходит вокруг.
Сергей Медведев: Если брать происхождение европейского капитализма, европейской цивилизации по Баррингтону Муру, то средний класс – это и есть основа общества. Сколько же в итоге получается в России?
Евгений Гонтмахер: До 10% – это очень оптимистическая оценка с большими натяжками. И по сравнению со второй половиной 90-х годов эта цифра не увеличилась. Полноценный средний класс состоит из людей, которые так или иначе связаны с предпринимательством, прежде всего, с малым и средним бизнесом (это не обязательно владельцы, а те, кто там работает). А в числе тех, кого включил Владимир Владимирович в эти 70%, конечно, бюджетники, врачи, учителя, преподаватели университетов, а потом уже чиновники и военнослужащие.
Сергей Медведев: Можем ли мы отнести бюджетников к среднему классу?
Евгений Гонтмахер: Наших – нет. Можем – директоров школ, главных врачей.
Сергей Медведев: В Германии средний класс составляет чуть ли не 80%.
Полноценный средний класс состоит из людей, так или иначе связанных с предпринимательством
Евгений Гонтмахер: В районе 60. Кстати, в европейских странах и США средний класс немножко уменьшился за эти десятилетия. Дети среднего класса живут хуже, чем их родители. В этих странах идут не очень благоприятные процессы, растет дифференциация, поэтому они там бьют тревогу. А кто в России попадает в эти 8–10%? Конечно, те, кто работает в госкорпорациях – средний и высокий уровень топ-менеджмента, чиновники.
Сергей Медведев: Для меня советский средний класс – это прокурор.
Евгений Гонтмахер: Прокурор, судья, потому что они получают хорошие зарплаты, у них все нормально с жильем и так далее, то есть материальная сторона их жизни обеспечена. В той же полиции и вооруженных силах есть средний и низовой уровень. Есть неплохо зарабатывающие люди свободных профессий: они тоже могут туда попасть. На одной из конференций по среднему классу в начале 2000-х годов, которую мы проводили в Институте современного развития, один академик говорил: вы знаете, какой у нас средний класс? Бюрократический, нефтяной, коррумпированный. Он из-за своего маленького размера имеет другое качество, чем, допустим, немецкий. У нас проблема не только в том, чтобы нарастить количество людей в среднем классе, а в том, чтобы позволить войти в средний класс группам, которые там не представлены. Что такое российский малый предприниматель? Это, как правило, человек, который балансирует на грани выживания.
Сергей Медведев: Особенно после года пандемии.
Евгений Гонтмахер: Не только. За последние уже почти десять лет экономической рецессии потеряли больше всего как раз люди, которые работают в этом бизнесе. Бюджетникам подняли зарплату и как-то держат, она у них стабильная. Государственный сектор никогда себя не обижал. А вот те, кто реально работает на свой страх и риск в частном секторе, уже не первый год теряют и теряют. С 2014 года по нынешний момент примерно на 10% в среднем снизились реальные доходы, и основное снижение – это как раз эти люди.
Какой у нас средний класс? Бюрократический, нефтяной, коррумпированный
У нас сложилась очень своеобразная общественная структура. Например, в Германии, где 60–70% – это средний класс, выше него есть большая прослойка богатых людей, ниже – люди малообеспеченные, которые балансируют на грани бедности. И эти две трети не дадут возможности прийти к власти каким-то крайним партиям.
Сергей Медведев: Рассуждает экономический обозреватель Борис Грозовский, автор телеграм-канала EventsAndTexts.
Борис Грозовский: Даже среди среднего класса сейчас все отмечают, что они тоже не уверены в будущем, у них понизился аппетит к рискам, они меньше занимаются инвестиционной деятельностью. Вроде бы там решены основные материальные проблемы, но нет свободного ощущения, когда человек может спокойно инвестировать в ценные бумаги или брать ипотечный кредит на 20 лет – все это предполагает большую уверенность в будущем, а сейчас ее нет.
Я думаю, политически это был вполне сознательный выбор российского руководства, потому что бедными людьми проще управлять. У среднего класса выше потребности. Когда удовлетворяются первичные материальные потребности, когда человек чувствует, что он может не беспокоиться за свои доходы, ему есть на что кормить детей, оплачивать образование и так далее, он начинает предъявлять более высокие запросы, в том числе связанные с гражданским, политическим участием в общей жизни, у него появляется время на то, чтобы задумываться о политике, волонтерствовать.
Бедными людьми проще управлять: у среднего класса выше потребности
С бедными проще: они в первую очередь беспокоятся о том, чтобы были деньги на завтра, соответственно, согласны легко поступаться политическими и гражданскими правами в обмен на регулярную зарплату. Политически тут главное последствие – это то, что у людей меньше возможностей заниматься общим делом.
Сергей Медведев: Получается, что российская социальная структура – это 1–2% сверхбогатых, 10% среднего класса и 85% бедных?
Евгений Гонтмахер: Бедных, малообеспеченных людей у нас порядка 25–30%. Остается большинство населения, которое называется "класс ниже среднего". Судьба России – это судьба этого класса. Это бюджетники, часть малого и среднего бизнеса, люди свободных профессий. Этот класс разрывается на две части. Если идет нормальный экономический рост, нормальное развитие стран, то он подпитывает резервуар для увеличения среднего класса. Если ситуация развивается в другую сторону, то он начинает подпитывать бедных, малообеспеченных людей.
Мы просили социологов из "Левада-центра" (который тогда еще не был принудительно объявлен "иностранным агентом") провести опрос тех, кто выходил на Болотную в 2011–12 годах. Получилось, что это люди как раз из этого класса ниже среднего (хотя там были разные люди, в том числе и богатые). Они вдруг поняли, что перспектив у них нет.
Есть еще одна цифра, которую опубликовали коллеги из ВШЭ: две трети семей в России борются за выживание, и только треть имеет возможности для развития. Есть совсем бедные семьи, а те, что чуть побогаче, все тратят от зарплаты до зарплаты, у них нет возможности ничего отложить и расширить свой потребительский спектр.
Сергей Медведев: Все по недавно ушедшему Рональду Инглхарту: ценности выживания, ценности самовыражения. Россия по всем его схемам всегда в кластере выживания.
Две трети семей в России борются за выживание, и только треть имеет возможности для развития
Евгений Гонтмахер: Если у нас не случится что-то такое, что позволило бы людям из класса ниже среднего подниматься в сторону среднего класса, у России не будет никакого будущего: ни экономического, ни социального, ни политического. Вообще, средний класс – это очень консервативный феномен в хорошем смысле этого слова: он держит политическую, общественную стабильность. Партия "Альтернатива для Германии" вряд ли придет когда-нибудь к власти в этой стране (как и партии с другой стороны спектра): средний класс может сделать небольшие колебания от правого центра к левому, но он не даст такой возможности.
Сергей Медведев: Мне кажется, политическое руководство это осознает, и они махнули рукой, считая, что у России другой путь: им не нужен средний класс, а нужно государство и люди, его обслуживающие. Вот схема Кордонского – перераспределительное государство. Есть элита, которая сидит на трубе, есть огромное сословие, 80–90 миллионов человек: бюджетники, благополучатели, живущие на подачки от государства, есть люди самозанятые, фрилансеры и остальные: школьники, пенсионеры, заключенные. Может быть, в применении к России вообще не стоит говорить о среднем классе, а стоит говорить о неких государственных сословиях и огромном перераспределительном государстве, которое построил Владимир Путин?
Евгений Гонтмахер: В общем, да. Потому что эти все термины, о которых мы с вами говорим – "средний класс" и даже "бедные" – у нас в России деформированы (бедные – это, условно говоря, только те, у кого нет денег на кусок хлеба, а не те, у кого нет дома компьютера). Ситуация с удаленным обучением школьников показала, что более половины семей не имеют нормальных гаджетов: где-то был один айфон на семью, и вот сидели в нем, смотрели уроки. Врачи зафиксировали ухудшение зрения у значительной части российских школьников. Отсутствие нормального компьютера уже означает, что эти люди никак не могут относить себя не только к среднему классу, но даже к классу ниже среднего.
Путин ввел выплату десять тысяч рублей на каждого ребенка школьного возраста к учебному году. Два года назад, согласно социологическим исследованиям, у двух третей семей были проблемы собрать ребенка в школу к 1 сентября. То есть бедность многогранна. У нас, конечно, с точки зрения принятия управленческих решений, на общество смотрят совершенно по-другому. Есть бюджет, есть какие-то запросы бюджета, есть государство, которое у нас прежде всего, и оно имеет свои какие-то приоритеты, а все остальное – люди приспособятся.
Сергей Медведев: То есть единственный выход для человека в данной ситуации – это встроиться в государственные цепочки перераспределения, присосаться к государству, по большому счету к нефтяной трубе в той или иной форме.
Ситуация с удаленным обучением школьников показала, что более половины семей не имеют нормальных гаджетов
Евгений Гонтмахер: У нас две трети семей, как показывают данные, получают в той или иной форме деньги от государства: кто-то – больше, кто-то – меньше. Это очень опасная ситуация. Она может быть комфортной для государства. Но я вижу, что где-то немножко набухло. Путин увидел, что есть проблема собрать ребенка к началу учебного года: приказал, дадут десять тысяч. Или, как он сказал недавно господину Богданову ("Сургутнефтегаз" – крупнейшая российская компания, у них на счетах омертвлены десятки триллионов рублей): помогите многодетным семьям.
Сергей Медведев: Очень сложно говорить о среднем классе в стране, где единственным держателем реального ресурса является государство, а две трети населения живут на казенном коште. Видимо, Россия, помимо прочего, экспортер среднего класса: большая часть представителей этой группы населения уезжает. А Россия при отсутствии этой прослойки, видимо, в нынешней социально-политической системе будет страной сверхбогатых и сверхбедных.
