Франция устроила очередную революцию – на сей раз в церемонии открытия Олимпийских игр в Париже. Впрочем, язык не поворачивается называть ее церемонией – это был настоящий карнавал, праздник тела и фантазии. Отброшены вековые ритуалы хороводов на стадионе, главным героем этого шоу стал город, а сценической площадкой – река Сена, по которой плыли лодки с национальными командами. И даже дождь не стал помехой этому небывалому спектаклю, разыгранному на набережных и плавучих сценах, на крышах дворцов и в окнах домов, насыщенному аллюзиями на французскую историю, христианскую иконографию и мировую культуру, смешавшему стили, гендеры и идентичности в этом искрометном, непочтительном и безошибочно французском действе, которое, как и подобает любой революции, раскололо мир на тех, кто его оценил, и тех, кого оно до глубины души оскорбило.
Спектакль открытия показал те черты французской культуры, которые сделали ее символом свободы
В числе последних предсказуемо оказались российские СМИ, пропагандисты и блогеры. Забавно было наблюдать, как спикеры власти, показательно игнорирующей Олимпиаду и отказавшейся от ее показа на российском ТВ, принялись наперебой обсуждать и осуждать запрещенное в России шоу. Спектакль открытия стал подарком для путинской пропаганды, словно его постановщик Тома Жолли прочел кремлевские методички и решил воплотить все страшилки о моральном разложении "гейропы", которыми пугают российского обывателя: бородатая женщина, гей-прайд, скульптуры феминисток, Мария-Антуанетта, держащая под мышкой свою отрубленную голову, и в довершение всего – сцена, разыгранная группой трансвеститов, которую многие приняли за "Тайную вечерю" Леонардо. Российские комментаторы не скупились на брань: "отвратительное действо" (Дмитрий Песков), "адовая безвкусица" (Ксения Собчак), "новое язычество" (Алексей Пушков), "бесовщина" (Илья Авербух), "отработка повесточки" (Яна Рудковская) и наконец: "Это дно. Дно Сены" (Мария Захарова).
Истеричная реакция российских спикеров (далеко не только кремлевского разлива – шоу открытия возмутило и многих оппозиционных комментаторов, живущих за пределами России) обозначила ту культурную пропасть, которая пролегла между Европой и современной Россией, заповедником пошлости, убожества и скреп. Ее эстетические приоритеты сегодня ушли недалеко от ее политических ориентаций и стремятся в направлении новых союзников – Ирана, "Талибана", Северной Кореи: возможно, недалек тот день, когда в телевизионных трансляциях спортивных соревнований на российском ТВ обнаженные части тела спортсменок будут прикрывать на экране плашками, как в Иране.
И дело здесь не только в том, что постановщики шоу сыграли на всей гамме правил политкорректности и толерантности, от феминизма до трансгендерности, которые традиционно бесят патриархальное сознание. Спектакль открытия показал те черты французской культуры, которые сделали ее символом свободы, открытости и терпимости, как интеллектуальной, так и телесной (да-да, Мулен Руж тоже была представлена танцовщицами кабаре). Потому что Франция – это не только Наполеон и Де Голль, но и философская ирония и атеизм Вольтера с его "раздавить гадину", и запредельная смелость Charlie Hèbdo, рисующих карикатуры на Пророка, несмотря на угрозы исламистов: вдобавок к трем базовым принципам liberté, égalité, fraternité, записанным в Конституции, в основание Республики заложен и четвёртый – laïcité, "светскость", секуляризм.
Франция – это и поэт-разбойник Вийон, и апостол карнавала Рабле, и философия маркиза де Сада, проповедовавшего абсолютную свободу личности, не ограниченную ни религией, ни моралью, ни правом. Это шокировавшие публику книги – в один и тот же год в Париже судили Флобера за "Госпожу Бовари" и Бодлера за "Цветы зла" (первого оправдали, второму присудили штраф), и чувственность Мопассана, и гомоэротические откровения Жене, и "театр жестокости" Арто. Это "Завтрак на траве" и революция новой живописи конца 19-го века, создавшая всю оптику века 20-го. Это, наконец, неистребимый вирус протеста, который едва ли не каждую неделю выводит французов на улицы по самым разным поводам и месяцами не позволяет полиции разогнать митинги "желтых жилетов". Это тот дух открытости, гражданства и республиканства, от которого так коробит путинский режим и его интеллектуальных лакеев.
В олимпийском шоу Франция показала миру, как можно переосмыслить свою империю, явив ее как империю свободы и культуры. Не случайно на протяжении последних тридцати лет она остается самой посещаемой страной в мире, принимающей ежегодно до 90 миллионов туристов (цифры 2023 года). Этот урок особенно поучителен для России, которая при слове "империя" наматывает портянки, хватается за автомат и начинает рассуждать о границах, "которые не кончаются нигде": это страна, которая в итоге так и не сумела трансформировать свой территориальный размах и военную мощь в "мягкую силу" и дать миру в 21-м веке образцы притягательности, красоты и любви. России не место на парижской Олимпиаде не только из-за бойкота (который, признаем, двусторонен – в нейтральном статусе ее могли бы представлять десятки атлетов, а не нынешних 15, – но патриотическая истерика и неприкрытый шантаж заставили почти всех допущенных отказаться от участия), но потому что она больше не принадлежит космополитичному, глобальному миру Олимпиад; ее место – на дутых играх БРИКС в Казани.
Парижский бойкот стал закономерным итогом десятилетия лжи и позора, приговором российскому спорту
Выпадение России из мирового спорта связано далеко не только с войной в Украине. РФ шла к этому итогу по меньшей мере десятилетие, начиная с позорной Олимпиады в Сочи (проводившейся накануне аннексии Крыма), которая, по сути, была гигантской спецоперацией, призванной обеспечить победу любой ценой. Сочинский допинговый скандал вскрыл всю грязную изнанку российского спорта, превратившегося в часть государственной политики по превращению нефтяных денег в олимпийское золото, а спортсменов – в лабораторных мышей. С той поры началось падение с ускорением, один скандал следовал за другим, Россия пыталась скрыть следы, зачищала базы данных РУСАДА, не желала сдавать "грязные" олимпийские медали и объявляла попавшихся на допинге атлетов, как президента Федерации бобслея России Александра Зубкова, "олимпийскими чемпионами на территории РФ". При этом продолжалось массовое применение допинга на внутрироссийских стартах: при прибытии допинг-офицеров на соревнования по легкой атлетике или биатлону атлеты массово разбегались со стадиона перед стартом. Парижский бойкот стал закономерным итогом десятилетия лжи и позора, приговором российскому спорту, который является шестеренкой в государственной машине, соединенной с бюрократией, спецслужбами и идеологическим аппаратом (не случайно отмашку на участие СССР в Олимпийских играх дал еще Сталин накануне игр в Хельсинки в 1952 г.). Исключение его из Олимпиад, возможно, продлится не один олимпийский цикл и, вероятнее всего, приведет к окончательной утрате Россией статуса спортивной сверхдержавы. Впрочем, на фоне потерь в науке, технике, культуре, образовании и человеческом капитале это представляется лишь сопутствующим ущербом.
Можно взглянуть на проблему еще шире: Россия отпадает не только от олимпийского движения, но вообще от современности, цивилизации позднего Модерна, которая была так блестяще показана в спектакле открытия, с Французской революцией, Эйфелевой башней и огненным монгольфьером. Да и само современное олимпийское движение восходит к эпохе Гюстава Эйфеля и Жюля Верна, чугуна и пара, радио и электричества, всемирных выставок и воздушных шаров – именно в эту эпоху, по выражению Вальтера Беньямина, Париж стал "столицей девятнадцатого столетия". Из оптимизма конца того века и родился универсалистский проект барона де Кубертена, проникнутый духом гуманизма и просвещения (в Олимпийских играх с 1912 по 1948 г. были и музыкальные, и поэтические дисциплины: например, Игорь Стравинской был судьей музыкального конкурса на парижской Олимпиаде 1924 г.). В этом смысле олимпиады являются одним из проявлений духа высокого Модерна.
Россия долгое время была причудливой ветвью европейского Просвещения в виде советского проекта (как-никак он вырос из книг), но в 21-м веке она отказывается от этого наследия и с началом широкомасштабной войны в Украине решительно порывает с Модерном, как пишет Александр Эткинд в своей книге "Россия против современности", недавно переведенной на русский. Ее отсутствие на Олимпиаде – маркер этого цивилизационного разрыва, который, возможно, уже никогда не будет преодолен, и не случайно в эти дни площадь Европы в Москве переименовывают в площадь Евразии. Разрыва между просвещенной иронией, космополитизмом и открытостью – и провинциальным ханжеством, религиозным мракобесием, бессильной злобой. Между культурой, способной по-спортивному принять вызов стихии и петь под дождем, как в известном мюзикле, – и напыщенной деспотией, которая разгоняет дожди (высокотоксичным йодидом серебра) ради парадов и торжеств. Парижская Олимпиада и ее церемония открытия стали тестом на современность, и Россия с треском его провалила.
Сергей Медведев – историк, ведущий цикла программ Радио Свобода "Археология"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
