Как только стало известно о российском вторжении на территорию Украины, руководитель Театрального центра имени Мейерхольда Елена Ковальская решила уволиться со своего поста. О мотивах поступка она сообщила следующее: В знак протеста против вторжения России в Украину ухожу с должности директора государственного театра - ЦИМа. Невозможно работать на убийцу и получать у него зарплату. Дела доведу до конца — которые начаты, на общественных началах.
В любом случае, намеченный на 8 марта показ нового спектакля “Мемория” состоится. И это актуальное для наших дней театральное высказывание.
Звукозаписывающая техника стала быстро устаревать. Одни гаджеты все быстрее начали приходить на смену другим. И вот, когда режиссеру Анастасии Патлай понадобились кассетные диктофоны, ей пришлось кинуть клич в социальных сетях. "Для нужд театральных, а не личных", – написала она. Старые магнитофоны нашлись. Они – необходимый реквизит в спектакле "Мемория", премьера которого состоялась в Центре имени Мейерхольда.
Записи на магнитофонную пленку – отправная точка повествования. В числе действующих лиц – Ирина Щербакова, сотрудница признанного российскими властями иностранным агентом "Международного Мемориала". Спектакль поставлен по пьесе Наны Гринштейн, это документальная драма, так что рассказ правозащитницы – подлинный, не сочиненный. В течение многих лет Ирина Щербакова записывала воспоминания бывших узников ГУЛАГа:
До перестройки я почти ничего не расшифровывала, потому что была реальная угроза обыска
– В 1979 году я получила почти невообразимый подарок. Небольшой кассетник "Филипс" был чудом техники. Получив его, я сразу приобрела свободу. Он помещался в дамскую сумочку, и с ним я могла ходить записывать людей. До перестройки я почти ничего не расшифровывала, не переводила на бумагу. Боялась. Потому что, если придут, а действительно была реальная угроза обыска, то бумагу сразу же находят, и что на ней – сразу же видно. А вот кассеты нужно было еще послушать, понять, что там. Времена были еще достаточно дикие, поэтому на них не могли обратить пристального внимания. Поэтому их нужно прятать. Я рассовывала их по разным углам и подписывала – маленькие бумажки вкладывала. А вот сами кассеты мне казалось, что подписывать достаточно опасно.
Конец семидесятых годов был для меня тягостным временем, несмотря на внешнее благополучие. У меня был благополучный брак, маленький ребенок, родители. Бодрые, энергичные. Всегда для меня много значащие, всегда меня очень сильно поддерживающие. Однако отсутствие причины для тоски, для переживаний на меня действовало сильнее всего. Мне не было еще и тридцати, но я уже просто физически понимала, что со мной что-то не так. Я все время жила в атмосфере каких-то дурных страхов. Мне всегда казалось, что с моими родными вот сейчас может что-то произойти. Я часами мола провести у окна, если кто-то задерживался с работы. В конце концов я вдруг поняла, что надо перестать зацикливаться на себе. По-настоящему меня интересовало только прошлое, вот им я и занялась. А именно – это судьбы людей. Уже не вспомню, кто был первым, к кому я пошла на интервью, но, скорее всего, первые записи были у нас дома. Это были мои родители и мои бабушки, а потом уже от одного к другому по цепочке. Сейчас, когда я рассматриваю расшифровки своих первых интервью, я ужасно на себя раздражаюсь. Я могла перебивать людей, не дослушивать до конца, но интуитивно я понимала, что мне нужно выслушать всю судьбу собеседника до конца. Поэтому моим первым и главным вопросом было: расскажите о своей жизни. Меня интересовало все, не только ГУЛАГ.
Всякий, кто хоть однажды видел и слышал Ирину Щербакову, отметит сходство с нею, которого добилась в "Мемории" актриса Ирина Савицкова. Узнаваем и костюм, и прическа, но не это главное. Куда важнее интонация. Люди, имеющие дело с человеческой болью, как правило, сосредоточенны и точны. Таковы, к примеру, хирурги. И таковы исследователи периода советских репрессий.
В спектакле заняты всего три актера, и двое – совсем юные. Это Ксения Чигина и Михаил Шамков. Перед ними стояли сложные профессиональные задачи, ведь действие переносится то в годы Большого террора, то в перестроечные времена, когда возник "Мемориал", то в наши дни. Эти три пласта памяти сосуществуют не в хронологическом порядке, события развиваются по внутренней логике. Анастасии Патлай пришлось учесть, что в силу возраста у исполнителей не может быть личных воспоминаний о жизни в СССР:
– Наши молодые актеры очень пытливые. На репетициях я очень много просто рассказывала им про свое советское детство. Как я вот этих Сахарова с Горбачевым смотрела по телевизору, и это было вместо Диснея. Рассказывала про своего прадедушку, который по доносу был осужден по 58-й статье и попал в ГУЛАГ. Я постаралась, чтобы для актеров это не было какой-то абстрактной исторической темой. Я верю, что все это до сих пор живет в каждом из нас. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто копнуть семейную историю. Стоит копнуть, и обнаружишь, что это перестанет быть делом "Мемориала", а станет твоим личным делом.
В первоначальной редакции "Мемория" была посвящена исключительно судьбе одного человека – немецкой актрисы театра и кино Каролы Неер. Если бы не правозащитники, никто бы не узнал о последних годах ее жизни. По обрывочным обмолвкам, по разрозненным документам, по воспоминаниям солагерниц постепенно складывалась целостная картина. В спектакль в виде зонга включено стихотворение Бертольда Брехта, посвященное Кароле Неер:
Теперь, я слышу, ты попала в тюрьму.
На письма, что я написал в твою защиту,
Нет ответа. Друзья, которых
Я спросил про тебя,
Молчат. Я ничем тебе не могу помочь. Что
Ждет тебя завтра? Станешь ли ты еще
Для себя что-то делать,
Не теряя надежды и не теряя
Головы, двигаясь, как всегда, пластично,
Образцово?
Карола Неер – первая исполнительница роли Полли Пичем в "Трехгрошовой опере" и вообще – одна из любимых актрис Брехта. В Германии 20-х годов она была не просто звездой новаторского театра. Красивая молодая женщина считалась символом женской эмансипации и входила в круг берлинских интеллектуалов. Когда к власти пришел Гитлер, она эмигрировала в Советский Союз. Это был плохой выбор. Актриса оказалась в ГУЛАГе, а ее маленький сын Георг попал в детский дом. Отыскалось письмо Каролы Неер директору этого учреждения, в котором она просит сообщить подробности о ребенке. В спектакле этот текст Ксения Чигина произносит медленно, по слогам. Потому что он на наших глазах пишется. Потому что не на родном языке. И потому что ситуация полного неведения мучительна для матери. Преодолевая горловой спазм, она задает простые вопросы:
Как мой сын развивается физически и умственно? В каком он состоянии здоровья? Каков его вес и рост? Чем он занимается? Учится ли он уже читать и писать? Вы понимаете, я жду с нетерпением день, когда я могу ему непосредственно написать. Когда он начинает ходить в школу? Знает ли он о своей матери? Очень прошу вас прислать мне последнюю фотокарточку его. Музыкален ли он? Рисует? Если да, посылайте мне рисунок, который он рисовал!
Сына Карола Неер больше не увидела. В 1942 году она умерла от тифа в пересыльной тюрьме в Соль-Илецке.
Изначально пьеса Наны Гринштейн называлась не "Мемория", а "Карола Неер. Брючная роль". Ее читки прошли в "Международном Мемориале" и Музее истории ГУЛАГа. Впоследствии пьеса стала многоголосой, и ее временные рамки расширились. В числе персонажей и немецкие деятели культуры, и советские зэки, и российские правозащитники. По словам Анастасии Патлай, сейчас возникло слишком много перекличек со временем сталинских репрессий:
Письмо от Генеральной прокуратуры о ликвидации "Мемориала" вошло в пьесу потому, что стало понятно, что эти два сюжета сходятся
– Политический контекст, так или иначе, расширял смысловое поле судьбы Каролы Неер. Это стало ясно уже тогда, когда появилось первое письмо от Генеральной прокуратуры о ликвидации "Мемориала". Это письмо вошло в пьесу потому, что стало понятно, что эти два сюжета сходятся. Сейчас я понимаю, что если бы мы когда-то решили с нуля делать пьесу про "Мемориал", мы могли бы не догадаться, что именно Карола Неер тут должна возникнуть. Но то, что она иностранка, и то, что она оказалась жертвой террора в СССР, и весь сегодняшний дискурс вокруг "Мемориала" как иностранного агента каким-то странным образом сопрягаются.
Одно из самых сильных впечатлений возникает от того, что в спектакле трудно отличить хронику современного судебного процесса от давних протоколов. Полное стилистическое совпадение и та же мера беззастенчивого абсурда.
То, что спектакль по жанру является документальной драмой, не мешает ему быть эмоциональным. Напротив. Здесь сами понятия памяти и забвения материализовались. Словно на магнитофонной ленте с поврежденным от времени ферромагнитом, голоса актеров звучат то в привычном регистре, то взмывают вверх на полуслове, а то скатываются на шелест. При этом мужской голос может эхом откликаться на женский. Еще здесь много посторонних шумов. Механические потрескивания и завывания одним зрителям напоминают глушилки "вражеских голосов", а у других возникают ассоциации с пробелами в личных воспоминаниях. Требуется некоторое усилие, чтобы преодолеть все эти препятствия. И тут на помощь приходит видеопроекция. В неверной дымке светового луча дублируется текст. Сказанное переходит в написанное. Документы – упрямая вещь. И, как оказалось, живучая.
Вскоре после премьеры "Мемории" из "Международного Мемориала" пришло следующее сообщение:
Как вы знаете, Следственный комитет проверяет "Мемориал" на "реабилитацию нацизма". Инициаторы проверки – движение "Ветераны России" – нашли в нашей базе жертв репрессий "нацистских пособников". Мы уже объясняли абсурдность таких претензий, а теперь к нам присоединяются коллеги со всего мира. В поддержку "Мемориала" выступили все музейные комплексы в местах бывших концлагерей Германии:
"То, что речь идет о целенаправленном политическом доносе, показывает хотя бы тот факт, что в примененном списке ветеранской организации четверо из 19 указанных мужчин упомянуты на официальной странице Министерства обороны РФ "Память народа", в рубрике "Герои войны". Мы протестуем против этого преследования и выражаем свою солидарность с Мемориалом. Обвинение в реабилитации нацизма лишено всякой фактологической основы. Международный Мемориал в течение многих лет посвящает себя исследованию сталинизма, а также нацистских преступлений и активно выступает за демократию и права человека", – сказано в заявлении.
