15 лет назад вышел манифест Даниила Дондурея и Кирилла Серебренникова "В поисках сложного человека" (2009).
Сегодня он выглядит мрачным пророчеством – впрочем, о том, насколько мрачным, авторы и сами не догадывались. Этот документ сейчас читается как текст с другой планеты – настолько все было по-другому в 2009 году. Что бы там ни говорили нынешние провидцы, тогда еще не было "все решено" – и именно тогда, с 2009-го по 2012-й у России была последняя развилка, окно возможностей. Напомним контекст: Медведев больше года как президент, и у многих надежды на перемены (пусть первым бросит камень тот, кто "ни на что не надеялся"). Какие тезисы у авторов? Если коротко – государство должно срочно поощрять, воспитывать сложного человека. В рамках тогдашней инновации и модернизации текст читается вполне в духе времени. Авторы, например, пишут о том, как исчезающе мала аудитория интеллектуальных, небанальных фильмов, что в Москве примерно 25 небольших площадок, где еще можно что-то приличное посмотреть. Со стороны этот манифест воспринимался, возможно, и так: двое московских интеллектуалов хотят, чтобы в столице было больше хорошего кино. Ну ок, приняли. Да и сами авторы, вероятно, мыслили так – но невольно они угадали самый нерв будущего, основной его конфликт.
Русская культура – это бояться начальства больше, чем техногенной катастрофы
Этот манифест развивает предыдущие идеи социолога Даниила Дондурея (1947–2017), первого публичного интеллектуала новой эпохи (он был инициатором и идейным вдохновителем манифеста), – о том, что без сложного человека не получится создать современную экономику. Тогда, в 2009-м, напомним, все жили вот этим вплыванием России в новый сложный мир – информационный и технологический. Второй тезис Дондурея состоит в том, чтобы уйти от праздничного, монументального, фестивального представления о культуре. Культура, говорил Дондурей, – это не концерты, не спектакли, не песни и пляски; а то, как культурный опыт отзывается в человеке, переходит ли он в повседневные поведенческие практики. Нудный штамп о "стране великой культуры" на поверку оказался пустым звуком, потому что эта "культура" никак не повлияла на мировоззрение и на действия людей уже в новую эпоху. Уникальность предыдущей позднесоветской ситуации была в том, что власть содержала за свой счет большое количество людей гуманитарных профессий – миллионы, чье свободное время (для чтения, дискуссий, размышлений) по сути оплачивалось государством, – предмет зависти тогдашних леваков всего мира. Они и стали движущей силой перемен в 1985 году. Но количество думающих в итоге так и не перешло в политическое качество (то есть не привело к созданию влиятельной политической партии – либеральной или социал-демократической).
Советская прививка культурой (миф о стопроцентно читающей стране, весь этот с боем взятый еще в школе роман "Война и мир", весь этот "балет Чайковского") – опять же, "количество прочитанного и услышанного" не перешло в поведенческое качество. Тут Дондурей приводил пример с аварией на Саяно-Шушенской ГЭС в том же 2009-м. Те, кто должны были контролировать безопасность станции, давно знали, что ее "трясет", – но боялись сообщить начальству. "Вот это культура", – любил повторять Дондурей, а не балет с Толстым. Русская культура – это бояться начальства больше, чем техногенной катастрофы. В московских СИЗО первое и второе подают в одной и той же посуде – вот это культура, повторял Дондурей. Мне посчастливилось быть знакомым с Даниилом Борисовичем, и последние 10 лет его жизни мы много общались. Его концепция культуры мне была очень близка, и я поверял ею многие события. Когда случился пожар в кемеровском торговом центре "Зимняя вишня", люди оказались заблокированы в кинозалах, а пожарные выходы были закрыты. То, что должно было спасти людей, – их погубило. Почему? Потому что так было легче, спокойнее охране. "Чтоб не шастали". "Ключи у дежурного". Мы знаем этот набор аргументов с детства. Вот это культура, хочется повторить вслед за Дондуреем.
Кремль сделал ставку на "простого человека"
Его размышления о сложном человеке тогда не были поняты читателями в полной мере. В Кремле, однако, его внимательно прочли – и сделали свои выводы. В 2011–12 годах общество опять поднабрало жирка – в крупных городах накопилось достаточно людей, которые осознали необходимость политических перемен. Уже не миллионы, но сотни тысяч, которые потребовали от власти "усложнения жизни". Кремль сделал ставку на "простого человека", противопоставив хипстерам условный "Уралвагонзавод". Я пишу "условный" – потому что это также было манипуляцией (в Нижнем Тагиле, например, открылся в 1990-е один из первых культурных центров имени Окуджавы; там поэт жил в детстве и потом приезжал с концертами). Почитайте стенограмму выступления Андрея Сахарова в 1989 году на встрече с коллективом "Уралмашзавода": никакой "простоты" тогда и в помине не было, а была нормальная, на равных, политическая дискуссия. Естественно, эту "политическую простоту" навязал Кремль – с помощью грубых лозунгов – и далее уже не отходил от этой концепции. Вспомним быкующий формат российского МИДа ("ты глаза-то не отводи, в глаза мне смотри").
Этот концепт простоты – он удобен для сплочения, разумеется, но неизбежно делает саму власть заложником собственной концепции. Совсем схематично: у любой власти две ставки – на простоту или на сложность. Культ простого человека приводит к войне, а культ сложного – к революции. Горбачевская эпоха поощряла "сложного человека" – и этот человек через пять лет снес Горбачева, вместе с советской властью. И это в каком-то смысле "нормально", так, собственно, и устроен прогресс. В Кремле этот опыт учли – и сделали обратный ход: но тем самым Кремль сделался заложником войны. Поскольку война – это и есть само воплощение "простоты", ее финал, итог; от человеческого – к животному, чего уж проще.
Теперь мы можем провести пунктир от тающего количества аудитории сложного фильма к воинствующей аудитории "Вестей", Первого канала. (Впрочем, Кремль оказался хитрее: одновременно он создал в Москве и других крупных городах культурные гетто, с велодорожками и умными аттракционами, чем многие и успокоились.) Искусственно выращенный ген простоты стал доминирующим фактором не только кремлевской политики. Популизм – та же игра с "простым человеком", на которого делают ставку политики и в Америке, и в Европе. Так что в конечном итоге этот манифест – про наше общее будущее. Про тождество простого человека, этой искусственной конструкции, которая на первых порах очень выгодна, но в итоге приводит к катастрофе. Политика есть культура в основе своей – и тут Дондурей оказался пророчески прав.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
