В марте 2022 года в городе Касимов в Рязанской области, спустя несколько дней после начала войны в Украине, журналист и документалист Сергей Ерженков и музыкант и активист Сергей Скореев написали на памятнике Ленину "Путин ***, уходи". Их задержали и подвергли, как после рассказал Ерженков, избиениям и пыткам. В мае 2023 года Ерженкова и Скореева приговорили к 8 месяцам ограничения свободы по обвинению в вандализме.
Жена Ерженкова, журналистка Анна Купа, вместе с их дочерью Мирой уехала в Германию.
Их история – в фильме "Вандал" документального проекта "Признаки жизни".
Монолог Ерженкова
Они ворвались, когда я спал, дверь, кажется, просто взломали. Стали меня избивать. Я сначала не понял спросонья, что происходит, думал, какое-то вооруженное нападение, какие-то бандиты в масках.
Перед вами сидит ваш сын, вы не верите ему, но верите пропагандистам
Мои родители оба отсюда. У них какая-то невероятная школьная любовь еще со школьной скамьи. Потом они оба оказались в Москве, уехали порознь, там опять воссоединились. У нас были после 2014 года разногласия в семье, когда я приехал после "донецкого плена", когда меня [на съемках] задерживали в Донецке. Помню разговор на даче, когда они стали мне говорить про какую-то хунту киевскую, я стал все это опровергать, у нас завязался спор. Я тогда недоумевал: перед вами сидит ваш сын, вы не верите ему, но верите пропагандистам с центральных телеканалов. Было обидно, больно от этого, но спустя какое-то время мы разрешили все эти споры, они переменили свою точку зрения. Возможно, это мне удалось их переубедить. Когда и мама ушла, и папа ушел, мы были лучшими друзьями, у нас не было недопонимания во всем, что касается политики и анализа политической ситуации в стране.
Мне нужно быть святее папы римского, чтобы не попасться. Иначе грозит пересмотр приговора. Если я нарушаю, если у меня административное нарушение, предположим, распитие алкогольных напитков в общественном месте, курение в общественном месте, матом я где-то выругался, перешел дорогу в неположенном месте. Если у меня административное нарушение, то ФСИНу это дает право ходатайствовать в суд об изменении меры пресечения. Это означает, с их точки зрения, что я не встал на путь исправления, что я продолжаю беспределить и, соответственно, надо ужесточить режим, заменить на реальный срок.
Кроме пола, я ничего не видел – пол и их ботинки
Когда началась "специальная военная операция" 24 февраля, у меня было очень подавленное психологическое состояние. Мы сидели с Сергеем, у которого в Харьковской области живет родная сестра. Она стала отправлять нам видеозаписи, мы смотрели, и это еще больше нас ввергало в удрученное какое-то состояние: как они прячутся от бомбежек в подвалах домов, мы видели там очень много бабушек плачущих. Наверное, это наложило какой-то отпечаток, дало нам решительности какой-то, мы не могли просто сидеть, надо было что-то делать. Мы еще не знали тогда, что депутату Горинову дадут 8 лет, что Яшину дадут, что такие будут конские, неадекватные совершенно сроки за [антивоенные выступления] давать. И чего скрывать, я предполагал, что все-таки обладаю неким журналистским иммунитетом, что со мной жестить они не будут, но [после задержания] когда мне стали делать "ласточки", когда я лежал на полу, в тот момент я осознал, что мы оказались совершенно в другой стране. Начиная с дома, как они меня задержали, они накинули мне капюшон, я был в согнутом состоянии, водили, чтобы я не поднимал голову, ничего не видел. Кроме пола, я ничего не видел – пол и их ботинки.
Касимовские хулиганы, которые слово из трех букв написали бы на лбу Ленина, отделались бы, скорее всего, штрафом
Я когда работал в "Медузе", была история с Ваней Голуновым, у нас проводили лекцию по безопасности, сказали: только кодовый пароль. На старом телефоне у меня действительно был кодовый пароль. А тут мне подарили телефон, всякий раз рукой очень неудобно набирать, я думаю: ладно, поставлю я фейс ID. Поэтому им не составило труда [разблокировать его], один задрал мне голову, другой поднес камеру к моему лицу, и они так открыли телефон. Они посмотрели все переписки, сразу наделали очень много скриншотов с рабочих чатов, переписок моих с женой. Я тогда принял решение о том, что моя семья должна переехать в Германию.
Я понимаю прекрасно, что если бы это были просто какие-то касимовские хулиганы, которые слово из трех букв написали бы на лбу Ленина, то они отделались бы, скорее всего, штрафом. Эта катавасия в течение полутора лет с истязаниями, с тремя судебными процессами не происходила бы. Тут они, конечно, зацепились.
Чертог моей юдоли печали, моя холостяцкая квартира. Здесь работает моя веб-камера, пишет с 22 до 6 утра, когда я должен находиться дома. Предвидя, что они будут делать провокацию, утверждая, что я покидаю в ночное время квартиру, я установил эту камеру, как только мне надели браслет на ноги.
Один из них горделиво сказал: "Да, мы опричнина"
Когда мы ездили в Донецк снимать про Захарченко, к нам ворвались в квартиру вооруженные люди, МГБ, как ФСБ в России. Нас так же под дуло поставили, привезли в отделение, допрашивали, мягко говоря, с пристрастием, так же все изымали, так же говорили: мы вас сейчас вывезем в лес, хлопнем там и скажем, что это "укропы" сделали. Но тогда я даже не испытывал такого страха, потому что я понимал, что те, донецкие, берут на понт, они не сделают этого, потому что тогда будет резонанс: журналисты, телеканал "Дождь". Они бы в тот момент, в 2016 году, этого не сделали бы. А тут я понял, что здесь эту черту перешли, им разрешили. Был такой мем "Нургалиев разрешил". А тут разрешил не просто Нургалиев, а шеф самый главный. Когда я стал упоминать про опричнину Ежова, Берию, всех палачей сталинских, которых рано или поздно убирают, их это раздражало, а потом один из них горделиво сказал: "Да, мы опричнина. Была бы моя воля, я бы вообще вас всех расстреливал". Причем меня поразило – они все были моложе меня лет 10, по моим ощущениям, им было лет по 25. Это провинциальные эфэсбэшники – уже другое поколение, казалось бы. Либералы и демократы старшего возраста уповали на то, что должно умереть советское поколение, вот тогда мы заживем в другой стране. Но выяснилось, что народилось другое поколение, которое сохранило преемственность, – вот эти 25-летние владимирские эфэсбэшники. Они гордятся своей преемственностью.
