Ажиотаж, вызванный новой экранизацией "Мастера и Маргариты", напомнил о взрывном характере великих текстов. Перефразируя роман, можно сказать: проблема не в том, что классика субверсивна, а в том, что она непредсказуемо субверсивна. То же можно сказать и о преподавательской профессии. Она создает причудливые паттерны чтения. Мозаика складывается неожиданно – просто из того материала, который приходится "начитывать" в соответствии с темами лекций, семинаров и диссертаций. И вышло так, что на днях перечитать мне в который раз пришлось несколько ключевых для истории русской литературы и общественной мысли текстов о событиях 1918–1919 годов: "Интеллигенция и Революция", "Скифы" и "Двенадцать" Блока, "Окаянные дни" Бунина и "Несвоевременные мысли" Горького. Какое предсказуемое и одновременно странное сочетание имен, если вдуматься. Ведь все трое представляли весь спектр интеллигентских заблуждений – от инфантильной левизны Блока до охранительной ярости Бунина и плебейского преклонения перед культурой в сочетании с ненавистью к мужику у Горького.
Каждый раз, читая все это, я поражаюсь тому, как они все видели – и одновременно ничего не понимали, будучи внутри этого ада. И это самые зоркие, самые проницательные, самые порядочные, самые совестливые из русских писателей. Да, думал я, с такими властителями дум у этой страны шансов не было. Впрочем, у нее и без них шансов было немного…
Блок остался в России и сотрудничал с режимом. Он выдумал свой "очистительный ураган" (вьюгу, буран, стихию) революции, который может и снести с ног, и унести, и замести, и погубить… Пока не сгорел в этом огне, так и не дождавшись разрешения на выезд из страны. Он вполне искренне верил в "музыку революции", когда над головой уже горела крыша. Горела буквально – его дом в Шахматове с библиотекой, рукописями, дневниками… Когда остался один ужас: "Снилось Шахматово – а-а-а…" Случай Блока страшный. Его "Интеллигенция и Революция" – квинтэссенция интеллигентских благоглупостей: столько там безвкусной патетики, левого ребячества, снобистского презрения к "мещанству" (хотя в последнем мещанине здравого смысла и знания жизни было больше, чем во всей публицистике Блока!). Когда читаешь его антибуржуазные инвективы, перемежающиеся книжными народническими пошлостями, думаешь о том, что сегодня он писал бы что-нибудь про свободную Палестину… "Скифы" – это просто, как говорят сегодня, "зашквар" – столько там национальной спеси, подпольной достоевщины, закомплексованности, бравады, ресентимента, примитивной шаблонности. Воистину – варварская лира! Даже Пушкин со своим "Клеветникам России" и Бродский со своим "На независимость Украины" блекнут на этом фоне. Сегодня такие стихи могли бы написать разве что Дугин с Прохановым или Медведев, будь они чуть талантливее. Но Блок был не просто талантливее. Он был гением (пусть и мыслителем никаким). И за "Двенадцать" ему можно простить все. Великая поэма. А великая поэзия, в отличие от пустого умствования, не бывает враньем.
Бунин, с другой стороны, прекрасно видел содержимое революционной стихии и не питал относительно нее никаких иллюзий. Но пережимал в противоположную сторону. Он потрясает не столько чудовищными описаниями повседневного ужаса, на которые всегда обращают внимание, сколько слепотой при пронзительной зрячести. Перечитывая "Окаянные дни", на этот раз я обратил внимание не на то, на что обращал его раньше, – на бесконечный ужас войны и разбоя – а на проходящую лейтмотивом ностальгию по "России, которую мы потеряли". Какие-то просто говорухинские пассажи о стране "поистине сказочно богатой и со сказочной быстротой процветавшей", какие-то нелепые в устах автора "Деревни" ламентации о том, что "наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…" О чем он пишет? О стране, где огромное большинство населения жило в полускотских условиях, было массово безграмотным, не обладало гражданскими правами? О стране, которая застряла в своем политическом развитии в глухом средневековье, где государство вместо просвещения населения занималось организацией еврейских погромов? Неудивительно, что, в отличие от Блока, обрекшего себя на гибель, Бунин о выезде побеспокоился своевременно. И не просто спасся, но обрел в эмиграции всемирную славу.
Россия переживает сегодня революцию. Глубокую и трагическую. И это даже хуже, чем Октябрь наоборот
Горький, с третьей стороны, за что боролся, на то и напоролся, оказавшись глубоко разочарованным тем, что увидел после прихода большевиков к власти, и, по сути, вытолкнутым из страны (что не помешало ему спустя десять лет вернуться в СССР и возглавить сталинскую коллективизацию литературы, стать основоположником соцреализма и прикрывать собой бесчинства сталинизма). В отличие от Бунина и Блока, которые твердо знали, кого они любили и кого ненавидели (Бунин не тех любил, Блок не тех ненавидел), взгляды Горького были куда менее последовательны. Люто ненавидя русского мужика как "темную", "рабскую", "звериную" силу, он одновременно презирал буржуазию и мещанство. И в то же время разделял народнические фантазии своеобразного soft nationalism про "бодрую молодую нацию" и преклонялся перед "мировой культурой" и городом, которые якобы должны взять верх над тупой мужичьей силой и вывести русский народ из состояния тысячелетней спячки. Эта мешанина во взглядах сильно отличала его от Бунина и Блока.
С одной стороны, каждый из них имел свой счет к интеллигенции. С другой, каждый был ярким выразителем основных ее саморазрушительных черт: патетического утопизма (Блок, Горький) в сочетании с беспощадной ненавистью к современной им действительности (Бунин, Горький), высокомерного элитизма (Блок, Бунин) и наивного народничества (Блок, Горький). Они звали вперед и ввысь (Блок, Горький) и одновременно, ужасаясь глубине падения, тянули назад, в прошлое (Бунин, Горький) … Неудивительно, что ни одному из них не нашлось места в этой стране.
Моему поколению довелось прожить сразу две исторические эпохи. Одну исключительно редкую – продолжительного мира и освобождения. Ее пиком была горбачевская перестройка. Вторую, увы, типичную и хорошо описанную в учебниках истории – "эпоху войн и революций". Первую мы пережили. Вторую пока проживаем. Хотелось бы выжить. Войны всегда идут в паре с революциями. И не всегда понятно, что является первопричиной. Несомненно, источником развязанной Россией войны является внутренний кризис путинской диктатуры, ее эволюция; нарастание беззакония и произвола на определенной стадии ведет к чрезвычайщине и легитимирующей ее войне. Россия переживает сегодня революцию. Глубокую и трагическую. И это даже хуже, чем Октябрь наоборот. Поскольку после большевистской революции страна еще долго держалась на дореволюционном багаже – культурном и человеческом. Нынешняя же держится на багаже советском – гнилой и бесплодной материи. Подобно тому как послевоенные сорок лет страна жила под лозунгом "Только бы не было войны", последующие уже скоро тоже сорок лет она живет под лозунгом "Только бы не было революции". Надо только помнить, что революций снизу в России не бывает. Снизу в ней бывают только бессмысленные бунты. Революции здесь происходят только сверху. Очередную эта страна переживает сейчас – и вряд ли ее перенесет.
Погружение в ужас переживаемого вызывало у Бунина резкие перепады настроения – от отчаяния к надежде. Но эти проблески тут же гасились новым ужасом нескончаемых окаянных дней: "Когда совсем падаешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням. Нельзя быть без этой надежды. Да, но во что можно верить теперь, когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человеке?" Но какую такую страшную правду о человеке, которой они не знали, узнали Бунин или Горький после Октября 1917 года? Все те несвоевременные мысли, что посетили их в окаянные дни русской истории, были ими продуманы задолго до того.
Вся русская литература была, по сути, и об этой "несказанно страшной правде о человеке". Да, в ней накопилось много и националистического гноя, и имперской спеси, которые так мощно прорвались в "Скифах"; и прекраснодушия, которым пропитана "Интеллигенция и Революция"; и горечи, которой окрашены "Несвоевременные мысли"; и яростной ненависти к "грядущему хаму" и гнева, которым дышат (или, скорее, в котором задыхаются) "Окаянные дни". Но одновременно глубины понимания и богатства средств для выражения безмерной сложности происшедшего со страной ("Двенадцать"), вошедшей в "эпоху войн и революций" и ставшей на путь заслуженного саморазрушения.
Ту недостающую "несказанную страшную правду о человеке", что не успели выразить потрясенные убитый ею Блок, несломленный Бунин и сломленный Горький, сумели донести Бабель, Вс. Иванов, Артем Веселый, Шолохов, Булгаков, Пильняк, Шмелев… Перечитывая сегодня "Конармию" и "Партизанские повести", "Белую гвардию" и "Тихий Дон", "Солнце мертвых" и "Голый год", видя ту степень деградации, падения, одичания, до которой дошла "Россия, кровью умытая" (заодно затопив ею Украину, Польшу, Кавказ и Среднюю Азию), понимаешь, что ничего нового в ней сегодня не происходит. Да ничего более страшного об этой стране сказать уже и нельзя.
Мы переживаем это все уже минимум по второму кругу и знаем, куда это все идет, какие формы принимает и, главное, чем все это должно кончиться
Нет, не случайно эти тексты читаются как живой комментарий к сегодняшнему погружению России во мглу. Они не зря нам оставлены. И действительно, описания варварства, в которое опустилась страна, вполне соответствуют ее сегодняшнему дню. Читая чудовищные истории про вагнеровцев, про мясные штурмы, про голые вечеринки, про разгул бандитизма в так называемых "народных республиках" и в самой России, про ежедневные зверские убийства, совершаемые выпущенными из тюрем и лагерей "прощенными" насильниками и убийцами, про развращение детей военной пропагандой, про матерей и жен, отправляющих своих детей и мужей на фронт ради выплат, про варварские атаки на мирные украинские города, про Бучу и Ирпень, наблюдая зашкаливающий уровень озверения и цинизма на российском телевидении, у Z-блогеров и военкоров, видя презрение к жизни и собственности, царящие в сегодняшней России, читая запредельные тексты Z-поэтов, посты матерящегося на весь мир экс-президента и выслушивая конспирологический бред самого диктатора, понимаешь, что вернулся в мир "Конармии" и "Партизанских повестей", что Россия вновь, как столетие тому, "заголилась и обнажилась", слиняла за три дня вся ее чопорность и хваленая "культурность", сменившись хамством, бравадой, макабрическими фантазиями и спесью.
Конечно, всю страшную правду о человеке и Блок, и Бунин, и Горький знали не хуже нас. Просто эта зрячесть не помогла им, когда они оказались с этим человеком один на один на темной улице. Ведь они переживали эти окаянные дни впервые и оттого пребывали в таком шоке. Но если их непонимание простительно, то наше оправдать нечем: мы-то переживаем это все уже минимум по второму кругу и знаем, куда это все идет, какие формы принимает и, главное, чем все это должно кончиться. Читая тексты столетней давности, мы открываем для себя весь диапазон реакций на нынешние окаянные дни. И должны видеть и ложные альтернативы, и тупиковые направления мысли, и необоснованные надежды, и самообман…
Да, современникам редко удается понять смысл переживаемых событий. Мы слишком травмированы происходящим, слишком заняты переработкой страшного опыта и попыткой адаптации. Но зато нас труднее увлечь иллюзиями. По крайней мере, "дня отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням" мы не ждем. Разве этого мало? Предупреждены – значит вооружены. Спасибо тебе, варварская лира!
Евгений Добренко – филолог, культуролог, профессор Венецианского университета
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
