Шекспир в современном мире. Беседа с поэтом “Американского часа” и переводчиком “Макбета” Владимиром Гандельсманом.



Александр Генис: Всю американскую прессу обежала новость: найден портрет Шекспира. Как убедительно доказывают ученые, именно он изображен на картине, хранящейся в доме знатной англо-ирланадской семьи Коббсов. Портрет, очевидно, выполнен в 1610-м году, когда барду было 46 лет. До сих пор мы обходились плохой гравюрой, по которой весь мир знает Шекспира, а тут – картина маслом прекрасной сохранности. С нее на нас смотрит роскошно одетый джентльмен с узким благородным лицом, огромным лбом и умными, но грустными глазами. В такого Шекспира как-то легче поверить, чем в предприимчивого сына перчаточника, каким история изображает великого драматурга. С другой стороны, как пишет отозвавшийся на находку обозреватель “Нью-Йорк Таймс”, портрет только мешает нашей фантазии, которая привыкла рисовать Шекспира таким, каким нам, а не ему удобно. Об этом написана недавно вышедшая книга Марджори Гарбер, которая называется “Что мир Шекспиру, что Шекспир ему?” Я предложил обсудить ее героя Владимиру Гандельсману, который совсем недавно выполнил новый перевод “Макбета”, в связи с чем много занимался Шексипром.


Владимир Гандельсман: Мисс Гарбер - известный профессор Гарварда и очень плодовитый автор. Быть может, не случайно. Ее привлекает не только Шекспир, но и такие проблемы, как, например “сексуальность домовладения” или “эротическая притягательность греха” и тому подобная чепуха, о которой мы говорить не будем.

Александр Генис: Но о притягательности Шекспира поговорим.

Владимир Гандельсман: Конечно. Есть такая теория – теорией вероятности можно ее назвать - что если посадить за печатные машинки бесконечное множество обезьян, то одна из них неизбежно выдаст какую-то цитату из Шекспира. Этим множеством обезьян сегодня является современный мир, мы с вами. Месседж книги госпожи Гарбер таков: Шекспир по-своему творит современный мир, а современный мир творит своего Шекспира. Вот только во втором случае, а именно в том, КАК мир творит Шекспира, само имя “Шекспир” следует взять в кавычки. Это скорее идея Шекспира в наших бедных головах. Я предлагаю ввести в оборот новое слово, если его еще никто до меня не придумал - ШЕКСПИРИЗАДА.

Александр Генис: Ага, понятно, иными словами: тысяча и одна ночь современной культуры.

Владимир Гандельсман: Именно так. Ведь характеры вроде Ромео, Гамлета или леди Макбет стали типологичны и мгновенно распознаваемы, едва их назовешь. И тут же ясно, что современная интерпретация зачастую совершенно отлична от шекспировской: “Ромео” (Ромео в кавычках) – упрямый фантазер, скорее просто человек флиртующий, чем насмерть влюбленный, а “Гамлет” - нерешительный тугодум, “леди Макбет” - амбициозный политик-женщина, которая ни перед чем не останавливается для достижения цели.

Александр Генис: И все это больше говорит не о Шекспире, а о современной культуре. Хотя я-то считаю, что каждый раз, когда мы погружаемся в оригинальный текст Шекспира, а это происходит каждый раз, когда мы смотрим любой модернизированный фильм по Шекспиру или постановку, он переносит нас на четыре века в прошлое. Не мы его, а он нас. Его архаизм – машина времени. Поразительно, что и при этом пьесы барда всегда кажутся своевременными, всегда ко двору.

Владимир Гандельсман: Он действительно всегда совпадает с тем временем, в которое ставится и читается. Но идея, что Шекспир “пишет” нас - как если бы мы были Розенкранц и Гильденстерн Тома Стоппарда, - постоянно сталкивая наши индивидуальности, веры и прочее, - это соображение, согласитесь, приводит в некоторый трепет.

Александр Генис: Тем не менее, Шекспиру принадлежит множество идей, о которых мы думаем, что они созданы нами.

Владимир Гандельсман: Совершенно верно. Идеи, касающиеся человеческого характера, индивидуальности, государства, мужчин и женщин, юности и старости…. Причем эти идеи не обязательно продуцируются сегодня литературой или театром. Психология, социология, политическая теория, бизнес, медицина, психоанализ и прочее – все эти области человеческой деятельности хоть в чем-то, но признают Шекспира своим основателем и предтечей. В этом смысле Шекспир, конечно же, творец современной культуры, и культура отвечает ему благодарностью.

Александр Генис: Но это далеко не всегда значит то, что мы подразумеваем под именем “Шекспир” или под пьесами Шекспира. Вот Вы и объясните нам, что все это значит? О чем это говорит? О какой связи между Шекспиром и современной культурой? Какова история этого культа?

Владимир Гандельсман: Немножко истории. Вот Джейн Остин писала так: “С Шекспиром знакомятся неизвестно как, это входит в конституцию англичанина. Шекспир впитывается в организм человека с молоком матери. Он расходится на цитаты, он составляет половину всех книг, которые мы читаем, мы шутим его шутками и берем взаймы его описания”. Так говорили герои книги в 1814 году. В 1828 году Вальтер Скотт, уже известный романист, посетил могилу “могущественного кудесника” - так он именовал Шекспира. Он сделал гипсовый слепок с шекспировсокго бюста в Holy Trinity Church, чтобы поставить его в библиотеке своего дома как некий алтарь. Скотт гордился тем, что у него те же инициалы, что и у Шекспира (W.S.)...

Александр Генис: Но и в Америке Шекспир – кумир. Вы помните как у Марка Твена Гекльберри Финн, когда путешествовали эти актеры и представляли, якобы, пьесы из Шекспира, так или иначе, во всем этом пионерском Западе все знали, кто такой Шекспир и все собирались на него.

Владимир Гандельсман: Так, в Америке в 1850-м году Ральф Эмерсон объявил, что после веков неадекватного восприятия Шекспира мы наконец-то дошли до истинного прочтения. “Теперь литература, философия, человеческая мысль, - писал Эмерсон, - всё ошекспирено. Его мысль – это горизонт, до которого никогда не дойти. Наш слух создан музыкой его стихов”. И, наконец, такое вполне постмодернистское высказывание: “Он написал текст современной жизни”.


Александр Генис: Мы живем в своём “теперь” (или “сейчас”), полтора столетия спустя, и эта фраза по-прежнему актуальна: “он написал текст современной – и нам – жизни”.

Владимир Гандельсман: Дело касается не только литературы. Антропологи, психологи, социологи обращаются к Шекспиру и вдохновляются его трудами. Джонс, друг и биограф Фрейда, первый англоязычный практик психоанализа, провозгласил современность Шекспира. Почему? Потому что он понял, как пишет Джонс, основную разницу между доисторическим и цивилизованным человеком, а именно: доисторический человек боролся с внешним миром, цивилизованный – с внутренним. Речь об обычном для нас неврозе. Шекспир был первым, кто его распознал. Как? Да при помощи диалогов, внутренних вопрошаний героев, расписывая конфликты между мыслью и побуждением к действию и прочее.

Александр Генис: “Текст современной жизни” сегодня - это интернет, видео-клипы. Это реклама, телевидение... Шекспир разбросан по верхним и нижним этажам и полкам современного культурного языка.

Владимир Гандельсман: Гарбер приводит примеры такого влияния. То есть Шекспир – это уже явный постмодерн: из него делают коллажи, симулякры (то есть нечто, что изображает то, что не существует, в данном случае – не существующего Шекспира) и прочие глупости. Иногда это весьма смешные глупости. Когда леди Макбет сходит с ума и пытается отмыть руки от крови, которая ей мерещится, она говорит “Прочь, прочь, проклятое пятно!” ("Out, damned spot!") Так вот это реклама фирмы, которая занимается продажей мыла. Ну не остроумно ли?

Александр Генис:
Да, остроумно. Но, быть может, самое замечательное то, что пьесы Шекспира не сходят с подмостков мирового театра. Может быть, это главное свидетельство современности Шекспира?

Владимир Гандельсман: Я тоже так думаю. Однако, не стоит забывать, КАК эти пьесы ставятся. В прошлом году мы видели – и обсуждали с Вами - постановку “Макбета” англичанами, - там был и рэп, и аллюзии на Сталина и Гитлера, и вместо ведьм-сестричек – медсестры в морге... А в России игрался “Гамлет” и вовсе переписанный, где Горацио ближе к концу сочинения подаёт реплику: “Четыре трупа! Полная Чечня!”. Я думаю, что это тема другого разговора и не стоит в него углубляться, но с другой стороны – это и есть то, что я назвал “шекспиризадой”. К несчастью, она есть. Но попробуем относиться к ней с юмором и снисходительно, потому что, к счастью – есть не только “шекспиризада”, но и Шекспир.