Александр Генис: Как знают наши постоянные слушатели, поэт “Американского часа” Владимир Гандельсман время от времени, дождавшись подходящего повода, представляет российским любителям стихов крупных американских поэтов. Сегодня, воспользовавшись публикации переписки Роберта Лоуэлла и Элизабет Бишоп, я попросил Владимира Гандельсмана познакомить нас поближе с этими прославленными - в Америке, но не в России - авторами
Владимир Гандельсман: Есть такой дикий взгляд, что американцы практичны, заурядны, необразованны, скучны. Даже если бы взгляд сей был верен, то американские поэты (да и прозаики) никак в прокрустово ложе заурядности не уложились бы. Слишком высок процент... как бы это сказать... не вполне нормальных, чокнутых, не той ориентации, алкоголиков, самоубийц и прочих. Но, как говорится, мы их любим не только за это. Тем не менее, герои нашей сегодняшней беседы - два замечательных американских поэта Элизабет Бишоп и Роберт Лоуэлле - действительно никак не вписываются в обывательские представления.
Александр Генис: Володя, давайте дадим краткую биографическую справку.
Диктор: Роберт Лоуэлл родился в 1917-м в Бостоне и умер в 1977-м в Нью-Йорке Поэт, драматург и литературный критик, представитель исповедального направления в поэзии. “Быть может, самый значительный из американских поэтов второй половины двадцатого века”, как охарактеризовала его Американская Академия поэтов, подводя итоги XX века.
Элизабет Бишоп – родилась в 1911, умерла в 1979 — американская поэтесса. Она получила отличное образование, закончив частный Вассар-колледж. Бишоп постоянно переезжала с места на место: жила во Франции в 1930-х, затем в Мексике, во Флориде, в 1951 уехала в Бразилию, где прожила 16 лет. Позже Бишоп преподавала писательское мастерство в различных университетах США. Последние годы прожила в Бостоне.
Александр Генис: Володя, какую бы параллель Вы им нашли в нашей поэзии?
Владимир Гандельсман: Честно говоря, я не нахожу параллелей в русской поэзии. Не знаю. Скажу только, что Лоуэлл страстен в своей лирике, почти ожесточён – из обычной картины волов, тянущих повозку, разворачивается библейская сцена:
Как бубенцы звенят, когда повозка
Шатается на шинах меж смолою
И почернелым льдом, держась дороги
От мельницы к укромному трактиру.
В путь тронувшись, волы слюнявят кротко
И, пялясь на крыло автомобиля,
Взбираются на горку, тяжелея.
Их не касалась женщина; их скорбь
Не скорбь земная. Так вопил царь Ирод
О мести, вверх на Иисуса глядя,
На Иисусовы поджатые колени.
Царь глыб немых и царь немых младенцев;
Мы Ирода давно опередили,
И этот год, по счету сорок пятый,
Ползет громоздко, обнищав, на холм
Спасенья нашего
Что касается Элизабет Бишоп, то ей свойственна мудрая прозрачность. Все ясно в ее стихах. “Poetry Review” опросил когда-то около двадцати представителей молодого (тогда – молодого, а было это лет 20 назад) поколения английских поэтов: какие три поэтических сборника являются для них самыми влиятельными? Первое место заняла Элизабет Бишоп.
Вот ее “Заправочная станция”. Все не только прозрачно, но и прозаично, и ясно.
О Господи, какая грязь на этой
Заправке, всё промаслено насквозь.
В изношенной и рваной робе цвета
Мазута человек. Отец, небось.
Семейная, небось, автозаправка.
Снуют засаленные сыновья.
Сплошная грязь. Промасленная травка
Растет кругом. Рабочая семья.
Похоже, здесь живут они. Поодаль
Цементное крыльцо, на нём, белёс,
Плетёный гарнитур, о, эта мебель –
Диван и стулья, на диване пёс.
Ему вольготно. Там, на табурете
Какие-то книжонки, на большой
Салфетке с крупной вышивкой, о, эти
Расшитые салфетки, Боже мой!
Зачем растет бегония космато?
Кто тряпку маргаритками когда-то
Расшил? Кто поливает этот куст
Водой, бензином, маслом? Что насос
Автомобилю шепчет? Ишь, прирос.
Кто выстроил баллоны эти в ряд?
Кто нам с тобою так усердно рад?
Александр Генис: Володя, это Ваши переводы?
Владимир Гандельсман: Да. Вот Элизабет Бишоп – мой перевод, я специально перевел для передачи.
Александр Генис: Спасибо, Вы очень понятно объяснили. Тем удивительнее, что эта дружба вообще состоялась. Они такие непохожие. Между тем, журнал “Атлантик Мансли” написал, что публикация переписки двух поэтов, ставшая поводом для нашего сегодняшнего разговора, стала выдающейся эпистолярной книгой. Это, - пишет критик, - “один из величайших поэтических разговоров всех времён и народов”. На чем была основана дружба этих таких непохожих людей?
Владимир Гандельсман: Может быть, как раз на несходстве характеров? Может быть, они таким образом восполняли то, что каждому из них не доставало? Но, скорее всего, это было интеллектуальное родство. Не будем забывать также, что их дружба-любовь была исключительно эпистолярна. Несколько встреч в реальности ничего к этому не добавили, кроме, возможно, разочарования...
Александр Генис: Вспоминается подобная же невстреча Цветаевой и Пастернака...
Владимир Гандельсман: Но давайте по порядку и подробнее. Лоуэлл. Высокий, красивый, плодовитый, с регулярными вспышками психопатии, вполне чокнутый. Он из очень знаменитой аристократической семьи – в его роду два выдающихся поэта: Джеймс Рассел Лоуэлл и Эми Лоуэлл, имажинистка. Лоуэлл получил филологическое образование в Гарварде и в Кенион-колледже в Огайо, после чего занялся преподаванием. Он был пацифистом, отказался служить в армии в годы Второй мировой войны, за что был на короткое время заключен в тюрьму. Впоследствии, в 1960-х годах, протестовал против войны во Вьетнаме.
Александр Генис: Что только прибавило ему славы.
Владимир Гандельсман: Да, прославился он очень интересно. Лоуэлл появился на обложке журнала “Тайм” танцующим с Жаклин Кеннеди. Ну и, конечно, стихи. Роберт Лоуэлл вдохнул жизнь в поэзию Америки в 50-60-е годы, соединив под ее сводом слегка засушенный маньеризм академической поэзии и завывание “Битлз”. Стихи из его четвертой книги “Постижение жизни” грубоваты, свежи, но в то же время дисциплинированны, тогда как в реальной жизни Лоуэлла эти качества чередовались. Его психические срывы выражались в том, что он восторгался, например, Гитлером...
Александр Генис: Да, такие срывы сочувствия не вызывают... Я помню слова Одена – их приводит Бродский – что-то вроде “Я не слишком высокого мнения о мужчинах, которые повсюду оставляют за собой дымящийся хвост рыдающих женщин”.
Владимир Гандельсман: И это тоже. Жертвы на любовном фронте были. Это известно. И ссора с Оденом из-за этого была у них. Лоуэлл считал, что Оден вмешивается не в свое дело. Но Оден вмешивался – осуждал. Все это его, в конце концов, разрушило. Он умер в 1977 году, в возрасте 60 лет, в момент расставания с третьей женой и попыткой возвращения ко второй. Умер в нью-йоркском такси... И вот Элизабет Бишоп, которая, как знают все любящие американскую поэзию, была и путеводной звездой и антиподом Лоуэлла в его нервически напряженной жизни. Ее поэтическая продукция невелика по объему, у Лоуэлла – огромна; в отличие от него, ее поэтические откровения, касающиеся личной жизни, неохотны и косвенны.
Александр Генис: Переписка Лоуэлла и Бишоп уже публиковались в отрывках, не так ли?
Владимир Гандельсман: Да, но лишь сейчас вышел целый том, и это позволяет проследить за диалогом, письмо за письмом, в той последовательности, в какой это происходило на самом деле. Интересно, что книга называется “На воздушных путях”. А ведь это название знаменитой повести Пастернака. И у Ахматовой есть стихи: “Слышится мне на воздушных путях двух голосов перекличка”. В точности про Лоуэлла и Бишоп.
Они познакомились в 1947 году, в Нью-Йорке. В течение следующих нескольких лет Бишоп держала Лоуэлла с его нервной пылкостью, на дистанции. Позже он женился на критике Элизабет Хардвик, а Бишоп стала жить с Лотой Суарес в Бразилии. Бишоп с двойственным чувством изучала экзотический и диковатый фон своей жизни и доверительно спрашивала Лоуэлла: “Мой ли это мир? Или нет?”
Александр Генис: Наверное, экзотическая жизнь вне, так сказать, американской поэтической тусовки, имела свои преимущества, но отсутствие Бишоп в Америке и её не очень большая производительность сказалась на недостаточном признании – она была аутсайдером, не так ли?
Владимир Гандельсман: Отчасти. Но Лоуэлл в течение многих лет восполнял в письмах этот недобор признания и восхищения ее творчеством, он помогал ей получать гранты и награды, а потом – преподавательскую работу. По возвращении Бишоп пыталась по мере сил сдерживать экспериментаторский пыл Лоуэлла. Мягко отговаривала его публиковать неряшливые переводы из Рембо, опасаясь, что он станет легкой добычей критики. В жизненном же поведении она стремилась его “приземлять”.
Александр Генис: А он - ее?
Владимир Гандельсман: Лоуэлл никогда не умел примирить в себе железную ограничительную этику пуританизма с взрывами чистейшей дикости. Он испытал маниакальные припадки агрессии во время и после двух встреч с Элизабет, но прилагал все усилия, чтобы это не распространилось на переписку, где он пытался сохранить мир и покой. Есть свидетельства, что он даже ей предлагал выйти замуж за него, но все это были нервические дела, не соответствующие действительности. Однажды, перепугавшись, что он не в норме, Лоуэлл заверял Бишоп: “Это слишком порывистое и необдуманное письмо, куда более, чем мое состояние”. Он боялся, что он срывается. Он знал за собой это. В конце 1967 года, после самоубийства Лоты, подруги Элизабет, Бишоп ушла в запой, а будучи в гостях у Лоуэлла в Нью-Йорке упала и сильно ушиблась...
Александр Генис: Судя по всему, для обоих было ограничиться письменным общением, тем более, что оно было столь плодотворным.
Владимир Гандельсман: Абсолютно. В большинстве писем нет никаких подводных течений, в основном - вежливые и надземные приветствия и призывания. Она его называет “милый”, он ее - “дорогой малыш”. Три десятилетия рыцарской любви эпистолярной. Внимательный читатель этой переписки, возможно, будет удивлен, обнаружив, что бережно поддерживаемый внутренний огонь Бишоп обладает даже большим жаром, чем неистовое пламя Лоуэлла. Вообще дружба, в отличие от любви, предполагает расстояние, и не зря есть такое выражение – “на благородном расстоянии”. Переписка Роберта Лоуэлла и Элизабет Бишоп тому превосходный пример.